Даже зимой он ходил без шапки, и длинный шарф и золотистая грива развевались на встречном ветру.
Вчера, 19 ноября, на 67 году жизни умер Павел РАДЗИЕВСКИЙ. Художник, поэт, литератор и просто замечательный человек. Умер неожиданно прямо в присутствии бригады скорой помощи. Оставил жену, дочерей, картины, многие из которых дарил друзьям и знакомым, и ощущение потери. Он был полон жизни и замыслов. Даже после перенесенного инсульта. Всегда пытался выйти за рамки уже освоенного. Был очень ироничен и насмешлив над собой же. В последние годы придумал псевдоним Василий Котыщенко и в духе этой фамилии выдавал стихи. Провокативные и пародийные.
Еще в 2005 году в «Новой газете» журналист Георгий БОРОДЯНСКИЙ написал о Павле РАДЗИЕВСКОМ замечательную статью «Когда блекнут краски…». Она достойна стать некрологом Павлу Эдуардовичу. Он в ней такой как был — живой:
Когда блекнут краски…
Лучшая часть моей юности (а, может быть, жизни) прошла под знаком R. Это фирменный знак омского художника П.Радзиевского. Как позже узнал, фамильный герб его дальних родственников — литовско-польских князей Радзивилов. Он ставил его на всем, что в то время рисовал и писал, носил (на футболке, куртке и прочем). Где еще? Да, на лимузине своем, собранном большей частью из железяк, найденных на городском автокладбище.
… Год 80-й. Молодежное литобъединение. Просторная комната в Доме Союзов. Сколько, оказывается, людей в этом городе пишут стихи, а я-то думал, что один во вселенной.
Взгляд останавливается на молодом человеке. Львиная грива до самых плеч, что было признаком вольнодумия (тут вольным думам было где разгуляться). Еще удивило — рука в перчатке, хотя на улице май, и находились мы в помещении. Вторую руку он держал в кармане, и я не заметил сразу, что пальцев у Павла Радзиевского нет...
В лито был дух по тем временам либеральный. А времена были до боли просты, в политическом и эстетическом смысле: идеология работала непрерывно, как каток, раскатывая всех и вся в одной плоскости и вдоль линии партии. В Москве брали с поличным авторов "Метрополя", а в Омске легально выходил "Карапуз с колесом". Раз в месяц. Первое и последнее в городе — до наступления гласности — издание без цензуры. Единственный цензор, он же редактор и иллюстратор — Павел Эдуардович Радзиевский.
Всю крамолу, какая в журнале была (а она в нем была и в немалом количестве), привносил туда он. Заставкой к одному из разделов шла цитата из Александра Первого: "Все непонятное — преступно". Тексты, правда, бледнели в сравнении с иллюстрациями. Может статься, что "Карапуз с колесом" был единственным эротическим изданием в СССР. В Омске — точно. Обнаженная женская натура всегда была Пашиной слабостью. И творческой силой.
А в межсоюзном клубе студентов, при коем числилось наше лито, никто, кажется, и не знал о существовании "Карапуза". Определенно о нем не ведали и в вышестоящем обкоме ВЛКСМ.
Первый номер открывался стихотворением Паши, сочиненным за 10 минут на первом сборе лито, когда в порядке знакомства поэты читали друг другу свое самое-самое. Он написал под впечатлением от услышанного: "Вторник. Стадо пегасов у подъезда нас ждет. Сколько гениев, гениев... Время быстро идет". Дальше следовали строчки, показавшиеся мне странными: "В раздевалке остался чьей-то песни скелет". Я не знал тогда, что это называется "сюр". Паша был первым в Омске сюрреалистом.
Редакция "Карапуза" располагалась в районе под названием Старый Кировск по адресу Профинтерно,6, в его квартире. Рождалось это причудливое дитя застоя в разных местах — обычно на кухне, иногда в комнате. Случалось, процесс перемещался в совмещенный санузел — на площадь метр на метр.
Делалось все в бешеном темпе. Минимум средств, никаких приспособлений — только резинка на запястье, куда Паша вставлял кисть или карандаш. Понаблюдав за ним, я понял, что пальцы наши — атавизмы, без коих можно запросто обойтись.
За "карапузов" Радзиевскому, естественно, никто не платил. К тому, что рисовал для души, он относился с легкостью необыкновенной — просто раздаривал (нравится картинка — бери). От сочинительства — тоже ни гроша. Но ведь надо было и семью на что-то кормить, росли у него две дочки — погодки. Заработком служили заказы от местных газет (карикатуры и иллюстрации), театров (декорации и афиши) и разная халтура, какая под руку подвернется.
Позвольте, я себя процитирую: "Художник, который живет на износ/Как будто сегодняшний день — предпоследний/Художник — трюкач, марсианин, матрос/Вся рухлядь его еле дышит в передней/Навалено шмоток — поди разберись/А легче по стенке до кухни добраться/-Здорово, непризнанный сюрреалист/А он мне: — Откуда такое злорадство?" Стихи эти написаны лет 20 с лишним назад и представляют единственную ценность — документальную: Пашин быт воспроизведен более-менее точно.
Там еще были такие строчки: "А он натирает сухарь чесноком/Заварку, как порох, в стакан высыпает..." Насыпал он ее, правда, не только в стакан, но и непосредственно в чайник, где кипятилась вода. Примерно на треть от его высоты — таков был Пашин рецепт бодрости. Вообще-то чифирь я впервые употребил на кирпичном заводе, куда был направлен на практику после 1 курса транспортного института. Студентов распределили в бригады к зекам — вероятно, чтобы учились у них уму — разуму. Работал я бок о бок с тремя, один из которых не видел воли аж с1949 года. Он-то и напоил меня крепким чайком, однако пожизненной привычкой к нему я обязан Павлу Эдуардовичу.
Вы спросите: почему матрос? Это — одна из многих его профессий. Или ипостасей. Список их длинен. Когда мы познакомились, Паше стукнуло 26. К тому времени он успел побывать матросом в речном порту, рабочим на заводе, воспитателем в детском доме, музыкантом на танцплощадке, окончил медучилище, а в тот момент был студентом-заочником истфака ОмГУ.
Насчет марсианина — такая история. Отдыхали мы как-то на старокировском озере. И случилась беда — совсем кончилось курево. Купить негде и вокруг — ни души. Вдруг девчонки на том берегу появляются, в стройотрядовской форме. Мы прищуриваемся: вроде покуривают. План у Паши созревает мгновенно. Где-то здесь, говорит, проволока была. Находим. Он ее как-то хитро закручивает и напяливает на голову. Два рога на лбу торчат. "Это — антенны", — поясняет Паша. Входит в воду и совсем обнажается. Я выражаю недоумение. Паша подмигивает: все будет хорошо. И заплывает. А плавает он также классно, как делает все остальное. Через некоторое время с того берега доносится визг. Вернулся Паша с тремя сигаретами — в зубах. Намокли немного, но раскурились легко. "Ты что, голым к ним вышел?" — спрашиваем. Да нет, говорит, по пояс в воде стоял. Представился: девушки, я — марсианин. Только что с неба упал, без ничего. А курить очень хочется — нет ли у вас случайно? Они отвечают: ладно, иди сюда. Он пошел. В тот момент и раздались крики. Пришлось одной из них форму снять, чтобы подать ему сигареты.
Однажды он сказал: "После смерти Брежнева наступит эпоха великого либерализма". Хорошо помню этот момент: мы сидели на лавочке на Иртышской набережной и потягивали яблочное вино — из трехлитровой банки, что тогда продавалась за 7 рублей 30 копеек. От этих слов оно посветлело. Году в 86 — м Паша написал цикл стихов "Навстречу грядущему Хаму", где предсказал скорое появление на сцене нашей действительности разношерстных отморозков — бандитов, фашистов, последовавших за ними скинхедов и пр. Но самой пророческой его вещью был роман "Слой", написанный в начале 80-х. В дальнейшем события в стране развивались по Пашиному сценарию.
Как-то делая ремонт, он снес все свои бумаги на свалку — лишний хлам в доме. Завет Пастернака "не надо заводить архивов, над рукописями трястись" выполнил в полной мере и Н.В.Гоголя превзошел. Пропало все. Остались только "карапузы", и то не все — половина номеров сгинула.
Сейчас он при деле. Востребован. Оформляет офисы, недавно расписал новый омский шахматный клуб. Много заказов от физических лиц, весьма состоятельных — портреты, пейзажи на заданную тему. Но не пишет уже давно — ни прозы, ни стихов. И для души почти не рисует.
Эпоха, предсказанная П.R, кажется, на закате. Дух свободы, который притягивал к нему всех, давно уже стал явлением массовым. Тогда же существовал он у нас почти в единственном экземпляре. И потому, видя неформальную молодежь, я позволяю себе снисходительно улыбнуться. Ничто не ново под луной — все уже было: и хиппи, и панки, и готы, и рокеры... Все это было, и очень давно. В одном лице — Павла Радзиевского.
Я вижу его профиль, летящий по городу. Даже зимой он ходил без шапки, и длинный шарф и золотистая грива развевались на встречном ветру. Маленький принц. Вестник перемен. Мятущаяся душа застойного Омска. То был наш город в отличие от нынешнего.
Георгий БОРОДЯНСКИЙ
Прощание с Павлом Эдуардовичем РАДЗИЕВСКИМ состоится 21 ноября с 11 часов в Амурском поселке на улице Нахимова, 60/3.