К юбилею Почетного архитектора России.
12 апреля 2022г. исполнится 60 лет Почетному архитектору России, председателю Омского отделения Союза архитекторов России Хусаинову Сакену Шайхислямовичу. Он автор проекта офиса, где находится и наша редакция. Сакен хорошо известен и как публицист.
Его острые авторские статьи и заметки на сайте «Коммерческих вестей» «#ОмскГородХлам», «Какой город — такое и архитектурное образование. Деградирующее», Почему Омску не нужен главный архитектор, Фадина и пустота, «Омску мэр не нужен. Пусть будет куратор от губернатора в администрации города (так, в принципе, и есть)», «Стела для Омска–3 или штырь ФАДИНОЙ» и другие всегда вызывали интерес читателей и острые дискуссии.
В канун юбилея редакция «Коммерческих вестей» решила присоединиться к поздравлениям и дать публикацию из его последней книги.
В 2020г. им выпущена книга «Об арХитектуре и не только» где автор делает свою попытку осмыслить период жизни страны советского времени, в котором он сформировался как человек, гражданин, преданный и сегодня своему СССР.
Не делая обзор всей книги, решили дать фрагменты из разных частей, на наш взгляд, отражающих отношение автора к семье, малой Родине и к современности России и показывающие его читателям совсем с другой стороны.
из 1 части «Студенческое братство»
Летом 1979 года. Пошел «в архитекторы».
Иногда спрашивают, как пришла идея пойти «в архитекторы». Тогда надо вспомнить про объявление в холле первого этажа Екатеринославской средней школы с приглашением в НИСИ, где в перечне факультетов значился и архитектурный. Тогда интересовался всем, что касалось г. Новосибирска. Заранее влюбился в этот город, где по рассказам моего отца, всё красиво, улицы широкие, Академгородок сам по себе отдельное понятие — сочетание слов вдохновляет. Так как объявление прочитал уже в 9-м классе, то времени утвердиться в своих мыслях было достаточно. Посчитал, что из перечня экзаменов для поступления нет ничего того, что невозможно сдать. Но была еще тяга к занятиям историей, подумывал о НГУ...
...Сейчас думаю, как здорово, что получил именно эту профессию. Это такая широта охвата жизненных тем, что и моему увлечению историей осталось в последующем место. А историческая наука за эти годы столько раз меняла приоритеты. Вот и болтаются теперь некоторые из них — в безвременье, в поиске приемлемой присяги. И как всегда у нас: кто-то за красных или белых, или в других цветов идеологию.
Вроде и есть ответ: за Россию. Каждый ищет — свою.
из 4 части « Семейный альбом»
Мой отец, папа, әке.
Мой отец – Хусаинов Шайхислям Аяпбергенович... Отец проработал более 30 лет сельским учителем в ауле Шахат, дал дорогу в жизнь многим поколениям односельчан. Его редко называли по имени, даже взрослые – только УЧИТЕЛЬ... Отец много сил отдал становлению начальной школы, которой руководил. Раньше это была Угольно-Карамсацкая начальная школа. Понадобилось много лет хождений по инстанциям, чтобы она получила новое, правильное название — Шахатская начальная школа. О чём на фронтоне была выполнена надпись в деревянной рамке.
И появление на карте области топонимического названия ШАХАТ, говорят, что тоже заслуга моего отца. Настоящий патриот своего Шахата. Он был не просто учителем, также вёл партийную работу в местной ячейке, был секретарём и лектором. А вот из того, что я сам знаю и видел – по просьбе селян делал подписи на посылках. Тогда это делали особым химическим карандашом. Аульчане приходили с фанерными коробками, завёрнутыми в льняную ткань. И при свете керосиновой лампы отец аккуратно выводил надписи — от кого и кому. Мы, малышня, сидели вокруг и с любопытством наблюдали, как красиво выводились буквы и строки. Карандаш постоянно слегка смачивали, от этого слова имели цвет не серый, а синеватый. Нестираемая «технология» того времени. Сельский учитель – это, наверное, особый статус, который даётся не каждому обученному грамоте отроку родной земли. И сегодня гордимся своим отцом — человеком своего времени.
... Когда учился в Новосибирске, то во время летних каникул, в мою честь отец всегда ставил настоящий самовар. Не ленясь, он возился с ним, подбрасывая дровишки, расколотую в щепу, раздувая огонь сапогом. Мама быстро заправляла оладьи к столу. Чай всегда был горячий, тлеющий огонь поддерживали постоянно. Сверху трубы на специальной подставке ставили заварной чайник. И это больше походило на особую праздничную церемонию, который устраивал отец. Тот чай казался другого вкуса... Наверное, получалось душевнее.
Моя мать, мама, тәте.
Моя мать Хусаинова (Искакова) Кулькош Рамазановна... прожила долгую, на мой взгляд, счастливую жизнь. Воспитав 10 детей, увидела 20 внуков, ещё правнучку и правнука, оставив светлые и теплые воспоминания в душе каждого члена семьи, родных и близких. Мы называли её по-казахски — тәте. Только старший сын (бабушкин) по имени.
... Этот случай не могу никак пропустить. В один из дней студенческих каникул среди дня задремал на старой кровати. Это была металлическая кровать размером не более метра двадцати на пружинах, спинки тоже металлические из трубы, покрашены в светло-желтый цвет, верхняя часть хромированная. В качестве матраса там стелились различные коврики (ала-ша), старая сезонная одежда, типа тулупа, поверх — лёгкое покрывало, и всегда несколько больших пуховых подушек. И всё равно кровать была вместительной. Именно на ней шли шашечные баталии с бабушкой Магрипой. Свернувших клубочком, прилёг отдохнуть от жары на улице, так и уснул. Проснулся от ощущения чьего-то пристального взгляда, слегка приоткрыл глаза. Не показалось. Рядом сидела мама, не смея потревожить возмужавшего сына. Спиной ощущал нежность взгляда и чувств, не стал оборачиваться, чтобы не смутить её. Немного посидев и глубоко вздохнув, она удалилась. Выждал немного времени, отойдя ото сна, вышел из дома. Уже был вечер, пора встречать скот с выпаса.
...Так получилось, что эту главу начал писать, находясь на курорте в Болгарии. Перед отъездом побывал в родных краях, пообщался с матерью и, попрощавшись, ненадолго уехал в город. Уже написал первые страницы текстов об отце, решил начать рассказ о матери, но не шли строчки. Вспоминая, в каком состоянии находилась она перед нашей поездкой, меня охватила тревога, навернулись слёзы отчаяния. Оставалось совсем немного быть на чужбине. Не дождалась меня мама, ушла. Говорят, помнила, что улетел далеко, но спрашивала.
Дорога дальняя, учебная.
Школьная машина (не путать школьный автобус) был обыкновенным ГАЗом, оборудованным будкой с сиденьями. Сначала садились младшие дети, после — школьники постарше. По окончании учебы эта же машина забирала нас обратно...
... После зимы и ранней осени с класса 5-го мы седлали железных коней — велосипеды, оставляя на время учебы у какой-то местной напротив школы. После занятий снова в обратный путь. Раз по пути застали дождь, почти ливень. Наши помощники сразу стали обузой. Так и волокли их рядом, сваливая иногда с колёс шматки грязи вперемешку с травой. Но бросить было нельзя.
... В интернате жили дети со всех окрестных деревень...
... Для занятий с детьми внеурочно к нам прикрепили воспитателей. Устраивались конкурсы, викторины, шахматные и шашечные турниры. По праздникам весь интернат собирался в большой комнате, устраивали концерт. И мне доставалось петь. Чаще всего я исполнял «Журавли» на стихи Гамзатова. Помню, один раз меня не поставили в номер. Концерт уже завершался, кто-то спросил про «Журавлей», толпа подхватила призыв: «Сакен, «Журавли». Са-кен-жу-рав-ли!»... Я вышел и спел знакомое и родное всем: «...Летит, летит по небу клин усталый/ Летит в тумане на рассвете дня...» В моем «репертуаре» значились и «Подмосковные вечера», но просили «Журавлей».
Но самый памятный день из того интернатовского времени случился зимой 1978 года. Была суббота после обеда. Все занятия завершены. Ждём машину, её всё нет и нет. Прошло больше двух часов, с кем-то из Солнцево уже подрались, воспитатели успели уйти домой. Учителя, увидев нас, шахатских, праздно гуляющих по школе, недоумевали. В интернат вернутся никто и не думал. Только домой.
Как всегда, кто-то кинул клич, и мы пошли. Дети 10-17 лет в мороз по длинной дороге, с ранцами наперевес. За деревню вышли задорно, потом началась метель, мороз стал крепчать. Прошли до половины пути, надо идти вперёд. Уже когда передний край строя увидел огни родного аула, нас начали подбирать на санных повозках, кто-то приехал на тракторе с тележкой. К счастью, как оказалось, некоторые из старших ребят ушли ещё раньше, они сообщили о проблеме и детях на дороге. Хорошо запомнил съежившуюся и плачущую одноклассницу в драповом оранжевом пальтишке. Братишек и сестрёнок далеко не отпускали, всегда в зоне видимости. Шли только вперёд, иногда оглядываясь подбодрить отставшую малышню. Тогда собрали всех...
Много историй помнит эта дорога...
... из приятных дорожных историй. Это всегда происходило в весенние майские дни, когда цвели одуванчики. Особенно пышно они цвели на опушке леса почти у самого аула. Свежая зелень опушки ярко освещалась солнечными лучами. Издалека, на фоне той травы и на фоне лёгкой зелени берез в серёжках ярко-желтые бутоны тысяч одуванчиков сливались в мягкий ковёр. В те дни мы, компания школьников, не особо торопились домой, часто останавливались, чтобы посидеть и понаблюдать эту роскошь. Для кого-то цветенье сакуры навевает приятные романтические ощущения. Нашей сакурой стали одуванчики, белые зонтики, которых потом после цветения жёлтым разносил ветер.
из главы «Вместо заключения»
...Самое памятное из притчей моего отца — О ХЛЕБЕ, о бережном к нему отношении: «За обеденным столом отец семейства спрашивает детей: «Кому и как нарезать кусочек хлеба, поднимите руки и скажите?» Кто-то из ребятни первый — на две руки мне, отец! На две руки! Он отрезает ему кусочек настолько тонкий, удержать который можно было лишь на ладонях обоих ручек. Другому ребенку он отрезает кусочек небольшой, но потолще для удержания одной рукой».
Может это рассказы из блокадного Ленинграда докатились до сибирской глубинки, я не знаю. Но трагизм ситуации очевиден...
В память о прошедшем, о событиях счастливых, о людях из нашего детства и юности эта книга. Светлые воспоминания — они пробуждают чувства. Мы в них нуждаемся, чтобы одолеть себя сегодня, обрести силы для нового.
Шахат — микроскопическая точка на карте мира. Не все поисковики дадут информацию о нашем ауле, где по-особенному устроена жизнь, знаю точно, там по-особенному смотрится ночное небо. На фоне того чёрного неба ярко выглядят звезды, которые там — далеко, бесконечно далеко. Можно долго искать рисунки созвездий, очерченные и описанные древними, вглядываться в туманность, имя которому Млечный Путь (Кус жолы — каз.); поднять руку в поиске Полярной звезды (Темир-казык - железный кол-каз.), ведя указательный вверх от вершины созвездия Большой Медведицы до Малой. Иногда Полярная прямо перед тобой, иногда приходится задирать голову, чтобы разглядеть. Она была ориентиром, по ней прошли казахи свой долгий путь.
Я вижу эту точку, аул Шахат, куда бы не заносили меня обстоятельства — не нужны специальные приборы, память она, как бесконечность Вселенной, переносит в пространство моих предков, и сиюминутное отступает перед бескрайним горизонтом наших степей, перед звёздной красотой — там за околицей, где Семь Разбойников продолжают свои скачки (казахское обозначение Ковша в Большой Медведице). Жизни бег продолжается. «...Настанет день, и с журавлиной стаей / Я поплыву...»
