Фоать БИКБАВОВ: "Омский нефтехимический комплекс можно возродить"

Фоать БИКБАВОВ — человек в омской нефтехимии известный. Он возглавлял Омскхимпром, работал замом генерального на Омсктехуглероде, а сейчас у него своя фирма. Фоать Ахметович сам пришел в редакцию «КВ» и принес статью об омской нефтехимии. Мы уговорили его сделать вместо нее интервью.

— Фоать Ахметович, насколько я понимаю, вы в свое время работали на том самом Павлодарском химическом комбинате, о котором сейчас много говорят в связи с угрозой отравления Иртыша ртутью?

— Я приехал на этот комбинат в 1972 году. Он еще строился. Первое производство — цех хлористого алюминия — было пущено в конце 1973 года. В 1975-м заработал цех хлора и каустика, о котором и идет сейчас речь. Существует два способа получениякаустической соды и хлора — ртутный и диафрагменный. В Павлодаре был выбран первый из них, запрещенный к тому времени к эксплуатации во многих странах мира. Мой цех получал оттуда хлор и поэтому часто там бывал по долгу службы. И наблюдал нередко такую картину, когда буквально идешь по лужам ртути. Причем завод был режимный, и информация об этом наружу не выходила. Все контролирующие службы были карманными. Был, например, на заводе главный санитарный врач объекта, который никаким образом не относился к санитарии города и области и подчинялся непосредственно Москве.Помню, неоднократно на планерках поднимался вопрос о том, что много ртути «уходит», были официально зарегистрированы люди — носители ртути в организме. Причем заводские врачи — а у нас была своя медсанчасть и стационар — все время пытались нам внушить, что ничегострашного в этом нет.

— Завод был большой?

— Очень. Он относился к Минхимпрому. На самом деле строилась вторая очередь завода, которая должна была выпускать отравляющие вещества на базе хлора. Но стройку в свое время заморозили. И до сих пор там можно видеть эту площадку с недостроенными корпусами.

— Вы уезжали, завод еще работал?

— Да. Но потом, в связи с отделением Казахстана, перестройкой, он несмог вписаться в рыночную экономику.

— Себестоимость продукции была высока или не было спроса?

— В России было много заводов по изготовлению хлора и каустика. Кроме того были какие-то погрешности при строительстве, существовало экспертное заключение о том, что может произойти обрушение металлоконструкций. Сегодня предприятие стоит, единственный работающий участок, получает хлор в цистернах иразливает его в небольшую тару для нужд по обеззараживанию воды. Наш омский Водоканал, я думаю, тоже из Павлодара получает хлор в мелкой таре.

— Вы переехали в Омск и стали работать на заводе пластмасс.Завод только что был построен, оснащен импортным оборудованием. Что же случилось в итоге с ним? Он-то должен был выжить в условиях рынка?

— Должен был. Он не был задействован лишь на одинконечный продукт. На заводе можно было выпускать независимо друг от друга полистирол, фталевый ангидрид, ионообменные смолы. Но... Возьмем производство полистирола. Объемы его были самые большие в Советском Союзе — 100 тысяч тонн в год.

— И остались самые большие?

— Да. Такой мощности больше ни у кого нет. Современное оборудование,поставленное французами. Технология была закуплена у американцев. Производство по тем временам было очень современным. Полистирол уходил тогда заводам холодильников. Если у вас холодильник того времени, то его внутренний шкаф наверняка сделан из омского полистирола. Помните, кстати, историю с первыми российскими известными телевизорами, которые горели? Причина была в том, что к тому времени в СССРне был освоен выпуск трудногорючего полистирола. Мы в Омске его освоили первыми. И оснастили им все советские телевизионные заводы. Но пришла перестройка. Встали и заводы холодильников, и телевизионные. Дешевле было завозить импортную бытовую технику. Объемы производства полистирола упали, а значит, выросла себестоимость каждой его единицы. Омск перестал быть конкурентоспособным. Оказалось дешевле в страну завозить полистирол фирмы BASF. Плюс к этому Южная Корея тоже начала поставлять его к нам.

Конечно, не обошлось и без ошибок руководства. Беда наша была в том, что мы были людьми другого времени. И не принимали всерьез новые рыночные отношения. Мы привыкли к тому, что к нам за полистиролом всегда выстраивались очереди. По неделе иногородние машины здесь ночевали, лишь бы получить наш товар.

— Полистирол?

— Не только. Но и фталевый ангидрид, и изоактиловый спирт. Чуть ли не все, что мы выпускали до перестройки, уходило влет. Где-то в году 1994-м начались трудности. Завод был вынужден привлекать заемные средства. А проценты тогда были гигантские. В итоге теневым кредитором стал Инкомбанк. И стал диктовать свои условия Омскхимпрому.

Когда я дал согласие стать генеральным директором, дело было уже совсем плохо. Люди много месяцев не получали заработную плату. Я понимал, что вряд ли в такой ситуации сумею кардинально изменить обстановку.

— Зачем же тогда соглашались?

— Руководитель Омского филиала Инкомбанка Симан ПОВАРЕНКИН мне тогда сказал: «Не будешь ты, поставим кого-нибудь из Инкомбанка». Чего я не хотел допустить. Потом у меня были неоднократные стычки с банком. Как только приходили деньги за продукцию, меня тут же вызывали туда: «Отдай». Хотя нам надо было платить за сырье, зарплату людям. В конце концов из этого долга подавляющая часть были проценты и штрафы.

Инкомбанк первый понял, что завод катится вниз. И начал выводить активы. Причем пытался это делать моими руками. Им удалось вывести водоподъем, о котором, кстати, уже писали «КВ». Он отошел к «Инком-трасту».

— Что из себя представляет водоподъем?

— Это большая насосная на берегу Иртыша, которая поставляет воду по трубам на Химпром, картонно-рубероидный завод и, главное, в очень больших количествах на ТЭЦ-4. Плюс немножко — на нефтезавод, Сибтранснефть и ряд других предприятий.

— А ТЭЦ-4 весьма денежный потребитель?

— Естественно. Затраты на содержание водоподъема, или как его еще называют водозабора, минимальны. Коллектив там маленький, а доходы очень приличные.

В этой обстановке я принял решение, что мне надо уходить.

— Насколько я помню, в то время один из цехов полностью разобрали на металлолом...

— Цех изооктилового спирта. Он стоял уже давно. Цех в свое время строился под сырье от завода СК — ацетальдегид. Но СК перестал выпускать это сырье. В таких объемах тогда в России никто больше ацетальдегида не производил. Встал вопрос: что делать с цехом? Надо сказать, убыточным он был всегда. Даже в советское время. Совет директоров принял решение ликвидировать этот бизнес вообще. Я и сегодня считаю данное решение правильным. Цех в условиях рынка не выжил бы. Существует два метода получения изооктилового спирта: наш был не самый лучший. В Перми получали (и получают до сих пор) изооктиловый спирт методомоксасинтеза пропилена — и их продукция гораздо дешевле. И причем закрывает по объемам все потребности России. А необходим он для производства оболочки кабельной продукции.

— Помню, что был разговор еще тогда о том, что нас «перебивают» Татарстан со своей химической продукцией. До перестройки Омскхимпром получал стирол из казахского города Шевченко. Была вообще тогда интересная ситуация: с Омскнефтеоргсинтеза туда отправляли бензол, а мы в Омске получали оттуда продукт переработки этого бензола — стирол. Когда Казахстан отделился в Шевченко завод встал. В России крупнейший производитель стирола — Нижнекамск. Нам пришлось идти на поклон туда. Но он был хорошим экспортным товаром, и они предпочли отправлять его за границу.

— Сейчас, как мы уже говорили, на Химпроме в прежних объемах возобновили производство полистирола. Где они получают сырье?

— В Ангарском нефтехимическом комбинате. Не самый лучший вариант.

— Но почему такая сложная схема? Ведь омский нефтехимический комплекс должен был работать некогда в единой связке. Тот же стирол вполне в состоянии был делать на «Омском каучуке».

Такая схема существует и сегодня. Она могла бы выглядеть следующим образом: «Сбнефть-ОНПЗ» отгружает бензол и прямогонный бензин на «Омский каучук». Что они, кстати, и делали до перестройки.

— Для производства стирола?

— Нет, для других целей — этилен, пропилен, а далее для производства ацетальдегида. Но я уже говорил, что сегодня стране столько ацетальдегида не надо. Завод СК может выпускать этилбензол, а в Шевченко сохранилась установка для изготовления стирола из этилбензола. Это один путь — при самых минимальных затратах. Но было бы выгоднее стирол делать все-таки в Омске. Тем более потребитель вот он, за забором. Это одна из схем, которая возродила бы омский химический комплекс. Ведь такое производство можно наладить на ныне простаивающих мощностях СК. А Омскхимпром получал бы полистирол, рынок сбыта которого огромен. Из страны вполнепо их силам вытеснить и южноко-рейских, и польских, и германских поставщиков.

— Если это выгодно, почему никто до сих пор не осуществил?

— Необходимы немалые вложения на начальном этапе. Таких средств нет ни у нынешних хозяев СК, ни у нынешних хозяев Химпрома.

— Но почему омский нефтехимический комплекс не может работать в единой взаимовыгодной цепочке?

— Разные хозяева — разные интересы. Ведь доходило до абсурда: в свое время Омскхимпром покупал ортоксилол в Уфе, тогда как наш нефтезавод — крупнейший в СНГ производитель ортоксилола.

— Но ведь работа вместе должна быть выгодна всем омским предприятиям?!

— Тут много разных причин. В частности, во взаимоотношениях Омскхимпрома и Сибнефти есть нерешенный вопрос старых долгов. Единственный, кто смог восстановить полностью все связи, — Омсктехуглерод.Он неисправно получает газойль на ОНПЗ и исправно поставляет сырье на Омскшину. Для чего, кстати, ему пришлось освоить производство ряда новых марок углерода. Что было не очень просто. А если бы завод этого вовремя не сделал, Омскшина переключилась бы на Ярославский завод технического углерода. Я в этом уверен. Потуги такие были.

— Понятно, что ядром омской нефтехимии может выступить только Сибнефть, только продукция нефтезавода. А зачем компании подписываться на все это? Какой у нее может быть интерес?

— Углубление переработки. Мы же, в конце концов, будем жить не в перевернутом советском мире, где сырую нефтьпродавать выгоднее, чем продукты ее переработки, а в цивилизованном, где чемглубже переработка, тем больше прибыль.

— Пока это не так. То есть это должен быть долгосрочный проект для компании.

— Несомненно.

— Я знаю, что несколько лет назад в Сибнефти были планы создания департамента нефтехимии, который должны были возглавить вы.

— Такое предположение ко мне поступало. От вице-президента компании Владимира ЗАЙКИНА. Потом я беседовал с тогдашним президентом Сибнефти Андреем БЛОХОМ. Мы договорились. Но, я думаю, вмешались какие-то другие силы, может, это были собственники, которые сказали: все деньги должны быть вложены только в добычу нефти, никаких других долгосрочных проектов быть не должно.

— Вполне логично.

— Я хочу подчеркнуть, что единый комплекс нужен в первую очередь не Сибнефти, а региону, если мы хотим, конечно, чтобы у нас был прочный нефтехимический комплекс. Приведу пример. В мае в Нижнекамске должно запуститься современное производствополистирола, там же, кстати, делают и стирол. Если себестоимость его окажется меньше, чем у омского, то у нас могут возникнуть некоторые проблемы со сбытом. Кто об этом должен думать, кроме, естественно, самих хозяев предприятия? Местная власть! Ведь это же налоги, это занятость, это показатели экономического развития в конце концов. Ну а что касается Сибнефти, она не будет заниматься химией, пока не станет там хозяином.

— Чем занимается ваша фирма «Стокхим»?

— Производством изделий из пенополистирола.

— Где покупаете исходный полистирол?

— На Омскхимпроме и в Шевченко.

— Так завод в Шевченко работает?

— Он изготавливает только полистирол, а стирол покупают в Азербайджане.

— Кому продается продукция?

— Основные покупатели — птицефабрикии «Омский бекон». Они покупают подложку, в которую фасуют фарш, мясо, пельмени.

— Но она же сделана из пенопласта?

— Это и есть пенополистирол.

— Сколько штук подложек в месяц выпускаете?

— Пятьсот тысяч.

— Где базируетесь?

— Выкупили помещение в Старом Кировске у Омскагропромстроя. Взяли деньги в долг, купили в Тайване оборудование и работаем.