Что немцу хорошо, то русскому наоборот

Йохен ШМИДТ и Дан РИХТЕР, члены берлинского литературного объединения «Шоссе Энтузиастов», по инициативе Немецкого культурного центра имени Гете, неизвестно за какие грехи, были «сосланы» на неделю в Сибирь. И стоило двум немецким писателям пересечь границу России, как «ссыльные» оказались в непреодолимом магнетическом поле русской традиции: нести свет просвещения народам, подобно декабристам да и многим другим, которые в Сибирь не по своей воле приехали.

Вдохнуть полной грудью воздух берлинской арт-тусовки в джаз-кафе «PartyPiano» пятнадцатого апреля собрались потомки в основном тоже не добровольных самоходов. И стены «PartyPiano» в этот вечер явно мечтали стать резиновыми, а преимущественное положение в жестком пространстве небольшого кафе получали обладатели стройных фигур и малых размеров: под посадочные места использовались даже половицы. Разделить сцену с РИХТЕРОМ и ШМИДТОМ и создать литературную полифонию были призваны омские поэты Марина БЕЗДЕНЕЖНЫХ и Юрий ПЕРМИНОВ, которые пришли на литературный вечер со своими группами поддержки.

«Самые большие трудности возникали с твердым знаком: он встречался так редко, что когда встречался, это вызывало всеобщее ликование», — делился трудностями школьного изучения русского языка ШМИДТ. «Я никогда не писала о русско-немецкой дружбе», — парировала БЕЗДЕНЕЖНЫХ и читала о штабелях мужиков под ногами, которых, мужиков, не жаль. «Мимо меня проплыла русская дама, вылившая на себя флакон парфюма, чтобы убить запах пота, случающийся при занятиях спортом», — транслировал флеш беки РИХТЕР. «Я тоже не писал о русско-немецкой дружбе», — вставал в стойку ПЕРМИНОВ и читал о маме и стакане чая и любви. О технике, убивающей время и рождающей ожиданием загрузки MP 3 диска паузы-смерти, о детских страхах и трудностях тела читали немцы. Все о любви, весне, куличах читали наши. И трудно точно сказать, на чью чашу весов складывали свои сердца слушатели: немцы давали остроту ощущения времени, русские время отменяли, чем сводили на нет просветительство, вскормленных схоластикой членов «Шоссе Энтузиастов». Что-то сюрреалистическое было в этом свидании тех, кто прикладывает палец к сонной артерии настоящего, с теми, кому слово «пульс» неведомо.

Когда автографы были розданы и все руки пожаты, вечность отправилась в свои пределы, а время принялось навязчиво отстукивать ритм скорого отправления поезда в Новосибирск, корреспондент «КВ» пристал к ШМИДТУ и РИХТЕРУ со своими вопросами.

— Йохан, вам действительно русский язык жизнь испортил?
— Ну, может, только детство. Но ожидание атомной войны было страшнее. Одно успокаивало, что русские — наши друзья, и мы учили слова песни «Хотят ли русские войны?».
— Йохан, ваши тексты почти лишены художественности и больше похожи на хронику реакций на какие-то явления.
— По мне, это и есть реализм. Это мир и опыт моего поколения. И я пытаюсь говорить языком, который будут понимать на таком вот вечере, когда люди могут болтать между собой и в то же время понимать идущее со сцены. К тому же в моих текстах всегда много намеков и цитат.
— Дан, по-вашему, искусство в традиционном понимание умерло, мы вошли в эру танцующих зонтиков в прогнозах погоды и красивых оберток?
— Есть еще люди, которые, к примеру, пишут классическую музыку, но, кто ее слушает? Я думаю, нельзя из искусства делать что-то неприкасаемое, это отнимает у молодых людей желание заниматься творчеством.
— Йохан, вы считаете свою литературу социальной?
— В Германии меня спрашивают, не считаю ли я свое творчество политическим. Я не отношусь к политически активным людям и не критикую что-то исходя из политической принадлежности. Просто у меня такой характер, я не могу промолчать.
— Со времени падения Берлинской стены прошло уже двадцать лет, стал ли мир лучше?
Йохан:
— Смотря в чем. Для искусства, понятно, свобода не очень полезна, и я иногда скучаю по ГДР, по ее панельным домам. Но, думаю, дай мне возможность вернуться в прошлое, недели пребывания там мне бы хватило надолго. Мою ностальгию лечат частые поездки по Восточной Европе, где мало что изменилось.
Дан:
— Я не столь ностальгичен, как Йохан. Я очень счастлив, что теперь могу свободно читать свои тексты и никто не будет меня за это арестовывать. С другой стороны, несвобода была очень хороша для популярности: если кого-то запрещали власти, его читали все.
— Йохан, на полотнах художников Возрождения почти везде людей сопровождают музыкальные инструменты. Если бы современные художники вернулись к реалистической манере письма, с чем в руках они бы изобразили современного европейца?
— Трудно сразу сказать, но уверен, что русских — с мобильными телефонами. Это точно.