Олег СМОЛИН, депутат пятого созыва Государственной думы Федерального собрания РФ: "Власть без оппозиции опасна даже для самой себя"

— Олег Николаевич, мало того что вы пять раз подряд были избраны в органы федеральной власти по одномандатным округам, так и в нынешнем декабре вам удалось одержать победу, баллотируясь в партийном списке. Поздравляю!

— Спасибо. По московскому списку КПРФ прошли четыре человека. Это была наша программа-минимум, и она выполнена. Причем если в Омске, несмотря на большую прибавку в явке населения, мы, к сожалению, потеряли 25 тысяч голосов, то в Москве прибавили 160 тысяч по сравнению с последними выборами. Я был третьим по списку. Возглавлял список МЕЛЬНИКОВ, первый заместитель Геннадия ЗЮГАНОВА. Вторым был московский партийный секретарь Владимир УЛАС.

— Что намереваетесь теперь делать в Думе?

— Теперь у меня будет два региона для работы: Омск и Москва. Когда мне было сделано предложение избираться по московскому списку, я выставил условие: работать после окончания выборов в Омске. Договоренность, уверен, будет исполнена, поэтому с омичами будем работать, как работали и прежде. В этом отношении принципиально ничего не меняется, кроме того, что объем работы увеличивается.

В пятой Госдуме займусь тем, чем положено заниматься депутату от оппозиции. Первое — представлять интересы людей, которые нам доверяют. Не все помнят, что Госдума — орган не только законодательный, но и представительный. Не проходит дня, чтобы мы не поднимали вопросы, касающиеся людей, нуждающихся в поддержке государства, в частности старшего поколения, инвалидов, семей с детьми. И нет дня, чтобы мы не говорили о вопросах развития человеческого потенциала России, в частности образования, науки, культуры, здравоохранения. Чтобы там ни говорили про экономические успехи страны, есть парадокс: чем больше в стране денег, тем меньше люди живут, тем больше болеют, тем хуже реальное качество жизни.

— С чем вы сравниваете?

— Я просто напомню читателям газеты, что по уровню развития человеческого потенциала наша страна в 1992 году занимала 34-е место, в 1999-м — 55-е, согласно предпоследнему докладу ООН — 65-е, а согласно последнему докладу — 67-е место в мире. Второе — мы будем оказывать давление на власть. Есть мнение, что депутаты от оппозиции, которых мало, ничего не могут сделать. На самом деле как раз у депутатов от «Единой России» связаны руки: именно они в большинстве своем ничего не могут, потому что голосуют по команде, поступающей сверху. А мы, поднимая раз за разом насущные вопросы, иногда добиваемся, хотя бы частично, их решения. Давление на власть — это не безнадежное дело, особенно, если оно поддерживается гражданским обществом. Третье, чем мы будем заниматься, — законодательная работа. На моей фамилии в Госдуме более ста законов и законопроектов и несчетное количество разного рода предложений и поправок. Большинство из них не принимается — это факт, но если даже учитывается десятая часть из того, что предлагаем, то по меркам современной Госдумы, превратившейся в департамент правительства, это считается достаточно высокой результативностью.

— Например, чего вы лично добились?

— Скажем, на протяжении работы последней Госдумы наибольшие общественные страсти вызвал пресловутый закон о монетизации. Когда он принимался, мной было предложено 296 поправок. Из них были приняты 29. Что среди них? Например, коммунальные гарантии для сельского учителя. Некоторое сохранение экономической свободы для образовательных учреждений, которая позволяет им хоть как-то пополнять свои финансы, потому что, по оценкам Минобрнауки, бюджетное финансирование составляет только 40% от потребности. Еще одна поправка позволяет инвалидам, получившим группу инвалидности до 2004 года, обходиться без ежегодного переосвидетельствования. В противном случае — это целая пытка, занимающая, по крайней мере, полтора месяца. И многое чего еще, например поправка, которая позволила сохранить за счет федерального бюджета выпуск литературы для инвалидов по зрению. Сто пятьдесят тысяч незрячих читателей получили реальную возможность приобщаться к информации. И примеров такого рода довольно много.

— Каковы были особенности московской избирательной кампании?

— Там больше свободы, хотя и она сокращалась по мере приближения выборов. В сентябре-октябре мы благополучно, в отличие от Омска, где чиновники бегали от Олега СМОЛИНА, были довольно активно приглашаемы московскими властями на мероприятия. Правда, в ноябре степень политической свободы в Москве тоже сократилась. Например, если в октябре мне удалось спокойно провести большую встречу с преподавателями и студентами Московского университета, то в ноябре нобелевскому лауреату Жоресу АЛФЕРОВУ и профессору МГУ Ивану МЕЛЬНИКОВУ такую встречу уже провести не дали. Тем не менее в Москве пространство политической свободы пока значительно шире, чем в Омске. Это факт.

— Там вы — представитель политического бомонда, а здесь чиновный люд боится, как бы вы чего не сказали неподцензурного. Агитировать в Москве было сложнее?

— И легче, и труднее. Легче, потому что я в основном встречался со своими целевыми аудиториями. Это либо студенты, преподаватели, учителя, либо это старшее поколение, инвалиды. Принимали очень хорошо, скажу откровенно, поскольку я их проблемы знаю досконально. Сложнее — потому что только за ноябрь этого года у меня было тридцать эфиров, более двадцати из них — на федеральных или межрегиональных каналах. Эфир, с одной стороны, это вроде бы легкая форма работы, с другой — это постоянное напряжение, а когда проводишь его с такими людьми, как ЖИРИНОВСКИЙ — это, что называется, год за три. Молоком тут не отделаешься.

— В эфире «Радио „Свобода“ вы назвали его животным, судя по всему, имея в виду его хамское поведение во время теледебатов. Не слишком ли?

— А „политическое животное“ — это термин Аристотеля. Согласно его определению, человек — есть политическое животное. Поэтому я здесь ничего нового не придумал. ЖИРИНОВСКИЙ, пожалуй, самый талантливый публичный политик в нашей стране, бесспорно, но талант этот самым беззастенчивым образом эксплуатируется в коммерческих и прочих целях. Это человек, который говорит одно, думает другое, но делает третье. К слову сказать, что он думает, на самом деле никто не знает. До сих пор многие люди, голосуя „за Вольфовича“ думают, что они выражают протест. Они не понимают, что это та же самая партия власти, только хуже.

— Читала ваши предвыборные тезисы и подумала, что не представителям КПРФ бы говорить о развитии человеческого потенциала, памятуя про отечественную историю.

— А почему? Ситуация меняется, жизнь меняется и, действительно, советский период крайне противоречив. Я бы согласился с Александром ЗИНОВЬЕВЫМ, что советский период — это лучший период в истории России, если говорить об истории державы. Больших достижений, чем в советский период, держава никогда не имела. Я бы к этому прибавил формулу КЛЮЧЕВСКОГО: „государство пухло, а народ хирел“, то есть достижения державы были связаны с колоссальной ценой для народа. И в этом смысле советский период был продолжением предыдущего периода нашей истории. Петровского, например. А сейчас время совершенно другое, и кто бы ни мечтал об авторитарной модернизации в духе то ли Петра I, то ли Иосифа Сталина, в 21 веке ее быть не может. Во-первых, нам больше нечего растрачивать, по семьсот-восемьсот тысяч россиян в год вымирает. Во-вторых, новый виток развития и технологий, и цивилизации требует совершенно другого человека. Из-под палки сейчас ничего не модернизируешь. Здесь нужны и свобода, и социальные гарантии. Что же до КПРФ, то речь, на мой взгляд, должна идти о модернизации партии, в известном смысле о возвращении к традиционным представлениям европейских левых политических партий.

— Бывший диссидент Александр ПОДРАБИНЕК, анализируя выборную кампанию, отметил, что „один из основных механизмов демократии обрезан, изуродован и опошлен“. Не есть здесь прямой нравственный выбор: участвовать в выборах или остаться порядочным человеком? Взять, к примеру, общепринятый эвфемизм — »административный ресурс". Можно назвать вещь своим именем...

— Я вас понимаю: прямым давлением, запугиванием и т.п... Но политика — это место, где выбирают меньшее из зол. Думаю, понятно, что российские выборы не имеют ничего общего ни со свободой, ни со стандартами, которые приняты в так называемых демократических странах, но также ясно, что отказ от выборов — это заказ на премию со стороны партии власти. Напомню, что согласно действующему законодательству в России практически невозможно создать новую партию. Запрещены политические блоки, принят закон об экстремизме, который каждого из нас потенциально делает экстремистом. Повышен барьер проходимости партий в парламент до 7%, отменена графа «против всех», ограничены возможности наблюдателей в подсчете голосов и т.д. В таких условиях терять возможность парламентской трибуны неразумно. Возьмите партии СПС и «ЯБЛОКО» — влияние их в отсутствие парламентской трибуны значительно сократилось. Для практических политиков отказ от выборов в Госдуму — неправильный политический ход, потому что это приведет к исчезновению всякой оппозиции в стране, а власть без оппозиции опасна даже для самой себя. Я никому не отказываю в праве не ходить на выборы, не оппозиция туда загоняла. А вот что касается президентских выборов, кстати сказать, вот здесь бы я серьезно подумал: если бы всем представителям реальной оппозиции удалось договориться о бойкоте, я бы считал этот вариант серьезным. На сей момент похоже, что ничего подобного не происходит.

— В Госдуме еще прошлого созыва, по вашему же выражению, «все стало мертво», так зачем вы туда пошли? У вас обязательства, которые нельзя отменить? А может быть, вам стоит заняться чистой педагогикой? Стали бы Песталоцци.

— Песталоцци точно бы не стал, хотя со студентами работать люблю. Иногда, честно говоря, руки опускаются, но сказка о лягушках, одна из которых взбила масло и вырвалась на свободу, заставляет меня продолжать парламентскую работу. Это — первое. И второе: есть целые группы людей, перед которыми ты действительно чувствуешь свою ответственность. В Госдуме становится все больше лоббистов крупного бизнеса, нефти, газа, водки, бог знает еще чего, но все меньше защитников, если говорить коротко, человеческого потенциала. И мой голос, в частности, в этом смысле имеет существенное значение, я бы рискнул сказать, один из первых.

— Вы же не можете привлечь крупного спонсора, дать или получить крупную взятку, а значит, вы объективно слабее.

— И мелкую, кстати, тоже.

— Но ведь в Госдуме же все, скажем так, на деловой основе?

— Сейчас даже не на деловой. Бывает, конечно, и такое, но сейчас там преобладает административная основа. Из Кремля поступает команда одной или двум партиям. Соответственно, они так и голосуют, как скажут. Тем не менее, повторюсь, когда проявляется мнение гражданского общества, в тех случаях парламентская оппозиция, опираясь на него, реально может добиться больше, чем рядовые депутаты, от партии власти.

— Что за история произошла с вашим коллегой Александром КРАВЦОМ?

— Могу в принципе рассказать, думаю, это не секрет. Когда руководство компартии России предложило мне возглавить список КПРФ на мартовских выборах, предложение состояло из двух частей. С одной стороны — поддержать партию здесь, в регионе, с другой — получить право выбора в списке КПРФ на думских выборах. Я думаю, что мы более-менее успешно выступили в Омске, по крайней мере, в марте мы набрали 22% голосов. Сто семьдесят пять тысяч голосов по региону, а по городу Омску практически 31%. Это рекорд по стране среди городов-миллионников. После этого в мае состоялось расширенное бюро Компартии РФ с моим участием, которое предложило ЦК выстроить список в Омском регионе таким образом: КРАВЕЦ — первый, СМОЛИН — второй. Я сказал, что с моей точки зрения, это стратегия поражения, что я в этом участвовать не буду, и не потому, что у меня личные амбиции. Дело в том, что когда хотят побеждать, впереди списка ставят того, чей рейтинг выше рейтинга парти,и и кто, соответственно, может тащить весь состав за собой. После этого, насколько мне известно, были переговоры с руководством омского обкома со стороны Геннадия ЗЮГАНОВА и Ивана МЕЛЬНИКОВА. Я в свою очередь предложил простую схему, которая гарантировала бы прохождение двум представителя Омска в парламент. Я предложил создать Омско-Томскую объединенную группу. Томск — город ученых и студентов, это образовательное сообщество, и фамилия СМОЛИНА должна была сработать. В этом случае мы сохранили бы все, что имели в Омске, и немножко прибавили. В этом случае прошли бы два кандидата, а именно СМОЛИН и КРАВЕЦ. Александр Алексеевич от этого предложения отказался, насколько я знаю. Далее мне было предложено место в московском списке, я, честно говоря, был недоволен, потому что хотел избираться от Омска. Результат известен. Теперь я понимаю, что с точки зрения партийных интересов это, видимо, оказалось правильным. Однако в Омске второй человек в Госдуму пройти, естественно, не мог. Насколько я понимаю, КРАВЕЦ лично взял на себя обязательство, что пройдут два человека. Соответственно, когда это обязательство оказалось неисполненным, он, надо отдать ему должное и этому делает ему честь, написал заявление об отказе от депутатского мандата.

— Как вы относитесь к рокировке «президент — премьер-министр»?

— Первое, я очень хотел бы ошибиться и буду рад принести извинения господам ПУТИНУ и МЕДВЕДЕВУ, но я считаю, что через некоторое время период правления Владимира ПУТИНА будут вспоминать как период потерянного времени. За это время страна набрала огромное количество денег, потому что цена на нефть растет. Однако с точки зрения модернизации страны, на мой взгляд, было сделано крайне мало. Второе, что касается Дмитрия МЕДВЕДЕВА. Опять же, очень хотел бы ошибиться. Думаю, что режим, который мы получим при МЕДВЕДЕВЕ, можно будет назвать либерализм без свободы. Вообще-то либерализм — одна из основных современных идеологий и, с моей точки зрения, у него есть плюсы и минусы. Плюс — это стремление к политической свободе. Минус — его антисоциальный характер, это представление о том, что нужно всех людей бросить в рынок: кто выживет, тот выживет, а остальные, если не суждено выжить, значит, умрут. С моей точки зрения, и это подтверждается уже некоторыми заявлениями, МЕДВЕДЕВ не будет поворачивать экономику в сторону человека, то есть социальная ориентация экономики, вряд ли усилится. Кстати, это заложено в трехлетнем бюджете. Например, за три года расходы на образование предполагается увеличить на 20%, а расходы на силовые структуры на 45%. Мы продолжаем двигаться в сторону полицейского государства достаточно быстрыми темпами. Господин МЕДВЕДЕВ уже высказался по поводу того, что нельзя злоупотреблять политической свободой. Я имею в виду его политическое высказывание о том, что нельзя возвращаться к губернаторским выборам. Поэтому я ожидаю праволиберальный курс в экономике, отнюдь не в интересах большинства людей, и сужение зоны политической свободы. Что касается премьерства ПУТИНА, то если таковое состоится, на мой взгляд, такая «рокировочка» имеет пока выборный смысл. Точно так же, как чисто выборный смысл имело лидерство ПУТИНА в «Единой России» на парламентских выборах. Теперь нечто подобное происходит с МЕДВЕДЕВЫМ, что повысит его шансы и обеспечит ему победу в первом туре, чего я не исключаю с учетом особенностей нашей избирательной кампании. Пойдет ли потом ПУТИН в премьеры? Может быть, пойдет. Это зависит от его личного решения. Если пойдет в премьеры, это будет некая гарантия продолжения нынешнего курса. Если не пойдет, это несколько обострит клановую борьбу, но с моей точки зрения, принципиально проводимый в стране курс не изменит.

— Ваши соображения по поводу американского аналитика Эндрю КАЧИНЗА, который предположил в аналитическом отчете «Будущее России до 2017 года» такой гипотетический вариант, как убийство президента седьмого января будущего года, и переполошил весь наш политический бомонд?

— Совершенно фантастический вариант. Аналитик уже заявил, что его неправильно поняли.

— Вариант фантастический, но практика показала, что в России все возможно. Например, заставить население присягнуть любому царю.

— Вы спрашиваете меня, имеем ли мы активный народ или готовое все принять население? Я, кстати, думаю, что в 1991 году это был активный народ. Другое дело, куда направлялась эта активность. Часто — на разрушение системы: люди не ведали, что творят. А сейчас мы наблюдаем совершенно пассивное население. Обращаю ваше внимание, что очень немного людей вышли на акции протеста против фальсификации выборов и очень немного людей без толчка сверху вышли праздновать победу «Единой России». Похоже, что ни то ни другое по-настоящему людей за живое не затрагивает. Видимо, это глубокое разочарование и это постреволюционный синдром. В период революции на рубеже 1990-х годов политическая активность выплеснулась до отказа, до малых гражданских войн, а сейчас все пришло к тому, что люди по большому счету равнодушны к политике. И это, кстати, позволяет партии власти благополучно управлять нами так, как она управляет.

— Когда мы встречались с вами в 2004 году, вы проницательно отметили, что нас ожидает переход от авторитарно-демократического режима к авторитарному. А вот говоря, что «президент назначит губернаторов, а губернаторы назначат будущего президента», вы несколько разошлись с реальностью. Не правда ли?

— Я переоценил роль губернаторов. Имел в виду, что губернаторы обеспечат победу любому президенту, который будет представлять партию власти, и считал, что роль губернаторов будет более активна. Они фактически назначают президента не потому, что так хотят, а потому что им так прикажут.

— Вы помните про Михаила ХОДОРКОВСКОГО?

— Думаю, что потеряю много голосов, но скажу, что зауважал Михаила ХОДОРКОВСКОГО. Представьте себе человека, который вместе с другими нахватал огромное количество имущества, попытался влиять на политику, причем, с моей точки зрения, не в самом худшем варианте (я напомню, что он когда-то в 1996 году предлагал компромисс: президент — ЕЛЬЦИН, премьер ЗЮГАНОВ). Человека, который мог себя повести себя, как Роман АБРАМОВИЧ, то есть стать кошельком «семьи» и процветать, покупать лондонские клубы. Человека, который мог бы «облизать» власть по всем возможным местам (что-то у меня опять непарламентские выражения) вместо того, чтоб сесть в Краснокаменске. И вот этот человек уперся, проявил характер и ведет себя как мужчина. Я считаю — понятно, что я не могу быть поклонником олигархов, — но среди них я ХОДОРКОВСКОГО считаю лучшим. И, кстати, совершенно уверен, что по большому за каждым большим состоянием стоит преступление. Посадить можно, было бы желание, всех обладателей крупных состояний, но в том-то все и дело, что закон в России применяется выборочно. Лояльным дают возможность обогащаться, пользоваться всеми благами за некоторые отстегивания в сторону власти, а нелояльных сажают.

— За эти четыре года как изменился российский бизнес?

— Во-первых, вырос, правда, главным образом на сырьевых деньгах. Во-вторых, он значительно монополизировался и законодатель ему активно в этом помогал. В-третьих, произошло — здесь я спорю с либералами — не столько огосударствление бизнеса, сколько передел собственности. И, в-четвертых, к сожалению, слабо вырос хайтековский бизнес. Уверен, что если в России кто-то и способен повернуть рулевое колесо влево, то есть к человеку, то только союз политических сил, представляющих, с одной стороны, интересы работников, а с другой стороны, социально-ориентированного высокотехнологичного бизнеса. Это наш потенциальный союзник, который должен превращаться и в актуального союзника.

— Какие у вас сейчас отношения с региональной властью?

— Никаких, к сожалению. Хотя я лично готов нормально работать и с губернатором, и с любыми представителями региональной власти. Говорят, что во время избирательной кампании (надо полагать, по тактическим соображениям) в Омске было что-то хорошее произнесено в мой адрес представителями региональной власти. Но тем не менее я постоянно что-то слышу в свой адрес про какие-то блокады... Последний пример: запланированная на днях пресс-конференция была отменена под явным давлением, могу предположить, каких властей. Ни губернатору, ни его министрам я ничего плохого, по большому счету, не сделал. Никогда не переношу критику политического курса на личности. Иногда мне кажется, что здесь действует известный принцип Льва Толстого: мы не прощаем человеку не то зло, которое он нам сделал, мы не прощаем человеку то зло, которое мы ему сделали. Возможно, по этому принципу региональная власть относится ко мне.

— Вы сказали три года назад, что слухам о скорой отставке губернатора не верите, и оказались правы.

— Я действительно слышал слухи о смене омского губернатора на протяжении многих и многих лет, и мне кажется, что некоторые из них он распускал сам, чтобы посмотреть реакцию своего окружения.

— Как Иван Грозный?

— Как Иван Грозный, как Борис ЕЛЬЦИН, кстати сказать. Но что касается теперь перспектив Омского региона, я думаю, что все более-менее станет понятным в течение года после выборов нового президента. Если произойдет смена, то, видимо, в течение этого года. А если не произойдет, значит, губернатор будет править нами еще неведомо сколько.

— Чего вы опасаетесь в жизни?

— Вы знаете, жизнь настолько интенсивна, что как-то задумываться об этом не приходится. Но, наверное, как и каждый человек, опасаюсь болезни, приводящей к беспомощности. Вспоминаю, как моя мама всегда говорила: «сколько отпущено природой или Господом Богом, но в здравом уме и на своих ногах». Могу только повторить. Для страны очень боюсь, что мы можем погибнуть как государство лет через 25-30, если не будет произведено резких изменений в сторону высоких технологий и человека. На сырье в 21-м веке не выживем. Естественно, опасаюсь за своих близких. У меня единственный сын и недавно появился внук, ему скоро будет три месяца. Внука назвали по имени деда. Говорят, доктора посмеивались, как только он появился на свет. Он шел с рукой у подбородка, так нам сказали: мы таких называем ораторами, может быть, в деда пойдет.