После праздника, объединяющего нацию воспоминаниями о великой победе над поляками, случившейся ровно 399 лет назад, как-то даже не хочется думать о сегодняшних мелочах типа экономических проблем еврозоны. В смысле, был соблазн поговорить о чем-то великом, а тут как раз попались на глаза любопытные результаты исследования современного российского патриотизма в разных социальных стратах, которое проводилось группой политологов из Высшей школы экономики (были опубликованы в научном журнале «Политические Исследования»). Ученые впервые попытались охватить своими структурированными интервью такие полярные крайности, как бомжи и депутаты Госдумы РФ, что и показалось мне достойным внимания.
Всем респондентам для чистоты научного эксперимента задавались одинаковые вопросы: «Как бы вы описали нашу страну?», «Какой будет наша страна через десять-двенадцать лет?», «Есть ли у России враги?», «Каким должен быть президент?» и так далее. И что вы думаете? Оказывается, патриотический дискурс двух крайне непохожих по доходам и уровню «включенности» в жизнь социальных групп идентичен до степени смешения. И в содержательной части, и в риторике. Как у депутатов, так и бомжей патриотизм строится на сказочно-былинном стержне национальной исключительности: мы особые, у нас свой путь, нам все завидуют. Никто из участников исследования ни разу не упомянул о глобальных вызовах (терроризм, распространение ядерного оружия, экологическая проблематика), а на внешнеполитические проблемы депутаты и бомжи готовы были смотреть лишь с точки зрения задач по утверждения России в качестве сверхдержавы. И вся разница между лояльными к нынешней власти и оппозиционерами лишь в том, что одни считают сегодняшнюю Россию великой и могучей, а другие переживают, что великая эпоха закончилась в СССР.
Причем исследование едва ли можно считать нерелевантным, поскольку ученым удалось проинтервьюировать порядка сотни деклассированных элементов в переходах метро и на вокзалах и 31 депутата в думских кабинетах (18 из «Единой России», остальные из КПРФ и «Справедливой России»). Наши политологи, призвав на помощь психологов, нашли, конечно, причины такого феномена и даже выявили компенсаторные механизмы, которыми можно объяснить редукцию депутатского дискурса. Мол, великодержавная риторика для политика – это неотъемлемая часть профессии, отсюда и «россиецентризм», и сверхпатриотичность, и мифологизация, компенсирующая общенациональное унижение. Но лично мне от таких объяснений как-то не легче. Если депутатскую пургу способен генерировать даже бомж с Казанского вокзала, так в чем между ними разница?
Похоже, сегодня только один политик может позволить себе рефлексию – Юрий ЛУЖКОВ, заявивший на днях публично, что «мы живем в больном государстве, в котором правоохранительная система сама погрязла в коррупции, отсутствует объективная судебная система, нарушаются права граждан и отсутствует объективная президентская власть». И если, как он считает, в Аминистрации Президента заявляют о разгуле коррупции в столице, где сосредоточены все правительственные учреждения, то вопрос об эффективности борьбы с коррупцией надо адресовать самим высшим госчиновникам. Вот только со своими рефлексиями Юрий ЛУЖКОВ, как мне кажется, несколько запоздал.