С 26 мая по 8 июня в Омске проходил Первый городской паблик-арт фестиваль «Пространство множественности», организаторами которого были омский фотохудожник Василий МЕЛЬНИЧЕНКО и американка Робин ЛАССЕР. Среди участников фестиваля была бывшая омичка, уехавшая в 2005 году в США и поныне живущая в Калифорнии, Анна БЕЛЫХ (ВОЗНЮК). Почти две недели она провела в нашем городе и уехала позавчера, в понедельник, чтобы, в частности, уже 21 июня принять участие в аналогичном фестивале в Сакраменто. С Анной встретился корреспондент «КВ» Алексей БЫКОВ.
– Анна, где вы живете в США?
– В Калифорнии, в Силиконовой долине. В самом сердце – в городе Саннивейл. Там четыре маленьких городка подряд в часе езды от Сан-Франциско – все равно как Орехово-Зуево от Москвы.
– А из Омска когда уехали?
– В 2005 году. Уехала практически сразу же, как закончила 5 курс филфака Омского университета. Здесь еще студенткой работала в телекомпании СТВ-3 – была тогда программа «Метро», потом в детском экоцентре преподавала журналистику.
– В связи с чем уехали в Америку?
– Я всегда мечтала быть дизайнером одежды. Всегда шила. Когда у меня появился компьютер, я отправила на какой-то конкурс свои модели. И конкурс выиграла. И меня пригласили работать в город Маунтин-Вью в театр. Это там же, в Силиконовой долине. Они ставили русскую пьесу «Щелкунчик». Они со мной поговорили и сделали визу. Я к ним приехала, зная, что проработаю там три месяца и вернусь в Россию. Но задержалась на год, потом они сделали мне вид на жительство, я с ними еще некоторое время поработала и перешла в другой театр.
– То есть работаете театральным дизайнером, не имея профильного профессионального образования?
– Да, и уже даже преподаю иногда. Вот так странно получилось Но я там стала добирать курсы, потому что надо знать технологии дизайна. И набрала их так много, что стало возможно получить второе образование.
– Не совсем понятно.
– Для того чтобы получить высшее образование, мне надо было набрать 120 юнитов.
Каждый курс – это какое-то количество юнитов. Это такая единица измерения. Самый легкий курс имеет один юнит, самый сложный – четыре юнита. Мне нужно было 120, 60 из которых – по определенной профессии из представленного списка предметов (курсов). Остальные — общеобразовательные курсы.
– А вступительные экзамены?
– Отсутствуют.
– То есть любой человек...
– Нет, не любой. Они смотрят, как ты закончил школу...
– Но у вас она была российская.
– Мне, как эмигранту, пришлось около года брать такие курсы, как обществознание, курс, где рассказывали только про наркотики, – то, чего нет в России, и присовокупить их к моему русскому диплому.
– До поступления?
– До. Засчитали мой общий балл. Я подала заявление в несколько университетов, и там, где проходной балл был 3,5 (я набрала 3,6) – меня взяли.
– То есть что-то вроде системы ЕГЭ?
– Да, он оттуда, думаю, и взят. Единственно, что в США этот ЕГЭ можно сдавать много раз и самый лучший результат засчитывается.
– Какой университет?
– Сначала это был колледж. Сначала у меня не было цели получить образование, а было желание понять культуру американскую, политику, подтянуть язык. Я и брала такие классы, их можно было слушать вечером или он-лайн. Потом меня поставили делать свет в театре, декорации, я поняла, что мне не хватает технических знаний, и я взяла технические курсы. Преподаватель порекомендовал продолжить образование и учиться на инженера (industrial designer). И я продолжила. Тем более что юниты за эти технические курсы мне были засчитаны при дальнейшей учебе в университете. Оценки за них тоже были неплохими. И я перешла со второго курса колледжа на третий курс университета.
– Платное образование?
– Я платила только за первый курс колледжа. Если ты хорошо учишься и приносишь документы, что ты не супербогатый, то и колледж, и университет может взять на себя, твое обучение. Иногда даже могут выплачивать стипендию. Когда мне остался последний год, я ушла на половину рабочего графика. А диплом я делала у Робин ЛАССЕР, которая, как только услышала мой акцент, сказала: «О, ты русская? А я в мае еду в Россию, в Омск, делать фестиваль». На что я ей сообщила, что сама из Омска. Она начала меня расспрашивать про Омск, подключила меня к проекту. Я ей сдала диплом, и на следующий день мы вылетели в Москву.
– Диплом на какую тему?
– У меня сумасшедший диплом. Так как я езжу на разные арт-фестивали. И в качестве диплома я описала последний свой проект.
– Что он из себя представляет?
–У меня есть школьный автобус на 17 человек.
– У меня – это у кого?
– Мы его купили. Мы – это три сумасшедших человека, с которыми я постоянно работаю. Я генерирую идеи, а они их воплощают в жизнь. У нас такая банда. Мы решили построить из этого автобуса «летающий утюг». Внутри будет мягкая зона с диванчиками, приятной музыкой, кофе-машина, какие-то картинки, а на крыше — танцевальная площадка, лазеры, там же будет корабельный штурвал.
– Не понял: автобус в виде утюга?!
– Да. На крыше могут танцевать 20 человек. Правда, не хотелось бы, чтобы там действительно оказалось столько – колеса не выдержат.
– Н-да...
– Можно сказать, что моя вторая «профессия» — я являюсь «артистом», который ездит на Burning Man фестиваль в пустыне Блэк-Рок штата Невада. Это ежегодное действо по созданию сообщества радикального самовыражения. Это самый большой фестиваль мира по современному искусству. Я еду туда седьмой раз. И мы там представим наш «утюг». А до этого его покажем уже в июне на небольшом фестивале в Сакраменто.
– Но, надеюсь, на крыше танцуют не во время движения?
– Он приезжает на место, и мы его «раскладываем». Ночью он ярко светится, чтобы его было видно издалека.
– После десятилетнего отсутствия в Омске что-то здесь вам было странно?
– Грубость.
– Например?
– Я пришла в магазин и говорю: здравствуйте, дайте мне, пожалуйста, килограмм морковки. Продавец мне так: «Гы, вежливая!». Или вот я пошла на следующий день в банк, чтобы получить пластиковую карточку, положить на счет деньги и не носить наличные с собой. Получила билетик с номером очереди и, когда вызвали мой номер, подошла к окошку. Передо мной стояли двое мужчин, которых еще до конца не обслужили – они чего-то ждали. Операционист меня спрашивает, что я хочу. Для меня был большой шок, что мы находимся рядом и чужие люди услышат, что я буду делать со своими частными финансовыми делами, и я сказала: извините, вы сейчас нас будете всех вместе обслуживать? И предложила: давайте вы их до конца обслужите, а я подожду. И услышала в ответ: «Что ты за истеричка такая. Самая умная? Я тебя обслуживать не буду». А на предложение «Можно, я с менеджером поговорю» ко мне подошел такой же менеджер и начал объяснять, что их банк — серьезное заведение, и в конце концов мне пришлось уйти в другое отделение.
– Наверное, вы не тем тоном говорили?
– Мне потом объяснила подружка, что у меня были интонации восходящие, и по ним было понятно, что я не отсюда приехала. Я потом уже научилась разговаривать по-другому. Но в первое время был некоторый дискомфорт от непонятной грубости со всех сторон. Но когда мы открыли арт-фестиваль в Омске и стали нарываться на неприятие, то это уже стало нормой жизни.
– Вы какие-то работы представляли?
– Я подключилась в последний момент. Еще в самолете сделала несколько постеров в советском стиле – мне хотелось добавить немножко патриотизма. Я брала омские скульптуры и в стиле советских постеров изображала их с фразами: «А ты сегодня радовался? Ты сегодня ходил в библиотеку?» Мне хотелось больше позитива. Мы их распечатали, расклеивали по городу, их активно срывали, зачеркивали, подрисовывали, то есть участвовали в проекте. А потом мы с папой в ДК завода имени Баранова сделали пятиметровый скелет самолета, который застрял во времени.
– С папой?
– Они с мамой живут на БАМе и приехали в Омск специально,чтобы со мной встретиться. Он у меня инженер-конструктор.
– Но вернемся в первый год вашей американской жизни и театру.
– В первые месяцы я сидела в гримерке, рылась в Интернете и придумывала костюмы Щелкунчика, принцессы и прочих персонажей. Американцы были шокированы, что я оставалась после работы на чистом энтузиазме, что-то еще придумывала, не требуя за это доплаты.
– Что еще их удивляло в вас, а вас в них?
– У меня был день рождения и я всем сказала: приходите. Я принесла угощение и услышала: зачем ты это принесла? То есть и я купила торт, и они купили торт. В их сознании было, что раз у меня день рождения, то они должны мне все организовать, в моем сознании было, что я должна все организовать. А в другой раз меня пригласили на день рождения, и нас пригласили в ресторан, а на американском дне рождения все платят сами за себя в ресторане.
– Что из себя представляет американский театр? Насколько я знаю, такие спектакли, как в нашей драме, – это редкость. Обычно все постановки сделаны в виде мюзикла. Что представлял из себя «Щелкунчик», костюмы к которому вы делали?
– Это был больше мюзикл. Там пели, танцевали, был фейерверк. У него был большой бюджет. Сейчас я работаю в другом театре. Если первый театр принадлежал городу, то нынешний – частным лицам. Он коммерческий.
– Если театр коммерческий, то в год должно быть какое-то количество премьер? Сколько спектаклей у вас идет в месяц?
– Сейчас идет «Бонни и Клайд». Он рассчитан на два с половиной месяца. Наш театр один из немногих, имеющих лицензию на показ бродвейских мюзиклов. Там в принципе творчества очень мало. Потому что ты обязан делать один в один, как это делается на Бродвее, ты должен купить костюмы у них. Но эти спектакли, по существу, кормят театр. Ведь не каждый может поехать в Нью-Йорк, чтобы посмотреть там. Мы делаем обычно два-три таких спектакля в год. И в другое время делаем моноспектакли с одним-двумя актерами.
– Непонятно, что значит – идет два с половиной месяца?
– То есть мы на протяжении этого времени показываем только один этот спектакль. Кроме понедельника и вторника, которые являются выходными. Так работают все театры. Причем мы обычно даем городу план на год, и они смотрят, чтобы в разных театрах не шел один и тот же спектакль. И они разрешают или не разрешают конкретные спектакли.
– Это что цензурный комитет?! Департамент культуры?!
– Они тем самым регулируют, чтобы народ ходил по всем театрам.
– Сколько мест в зале?
– 50.
– Неужели на моноспектаклях вам удается заполнять зал?
– Заполненный зал – это не то, что кормит театр.
– А что кормит?
– Меценаты. Как и все искусство в Америке. В США прогрессивное налогообложение, а благотворительные взносы позволяют уменьшить налогооблагаемую базу и перейти на более низкий процент налогообложения, отдав часть прибыли на благое дело. Многие театры живут от этого. Как и все современное искусство. Есть много сайтов, где говорится: у нас есть деньги, напишите, что вы хотите делать. Посылаешь аппликации по 500 адресам, один или два откликаются.
– То есть театру все равно, сколько человек в зале?
– Нет, не все равно. Нам хочется, чтобы зал был полон, чтобы про нас говорили, про нас писали. Этим, кстати, мы привлекаем внимание меценатов. Мы хотим ставить хорошие спектакли, чтобы к нам приходили люди.
– Сколько у вас стоят билеты?
– От 50 до 100 долларов. К нам приезжал Кевин СПЭЙСИ со спектаклем по Шекспиру, там на балконе билет стоил тысячу долларов.
– Ходили?
– Да.
– И как?
– Сонно.
– Силиконовая долина... Это как-то проявляется?
– Если у нас зайдешь в кафешку, то ты обычно единственная женщина среди десятка мужчин. Много русских и индийцев, черных очень мало, много мексиканцев, которые обычно работают в обслуживании.
– Разве в Америке при нынешней политкорректности можно говорить «черные»?
– Нельзя говорить «негры», а нужно как раз говорить «черные» либо «афроамериканцы». За неправильное слово могут и в тюрьму посадить. Правоохранительная система работает очень хорошо.
– Пришлось столкнуться?
– Один раз за скорость оштрафовали. Пришла бумажка с фотографией, заплатила штраф 500 долларов и прошла специальные курсы под названием «как правильно водить» — в течение 8 часов показывали кино о том, как машины разбиваются, а потом сдаешь тест. Можешь сходить и по часу восемь раз или по четыре часа два дня. Причем за эту школу еще нужно заплатить 200 долларов.
– Вы себя кем ощущаете: американкой или русской?
– Хороший вопрос. Я уже не русский человек, но я еще не американка. Я нахожусь посередине. Но считаю это замечательным состоянием, потому что ты берешь бенефит и с этой стороны и с той стороны, а все, что не нужно, убираешь. Там я не чувствую себя чужой, здесь я себя чувствую немножко другой. Наверное, я все-таки американка, хотя и думаю до сих пор по-русски.
– Родители приезжали к вам в Америку?
– Конечно.
– Их что удивляло?
– Чисто бытовые такие вещи. Если рвется у меня какая-то одежда, я ее выбрасываю, покупаю новую. А мама: как же так, есть же нитки.
– Это, наверное, исторически сложилось и связано с соотношением зарплаты со стоимостью вещи.
– Наверное. Или недоумение: зачем на машине едешь в соседний магазин, до которого можно дойти пешком? Родителей, например, поразили размеры холодильника. В Америке все большое.
– Вы живете где?
– В своем доме.
– В ипотеку?
– Да, на 30 лет. Нам с мужем повезло, мы покупали дом во время кризиса, когда упали цены на недвижимость. Мы его купили за 500 тысяч, из которых 100 тысяч заплатили своих, остальное кредит. Сейчас такой дом стоит полтора миллиона.
– Ежемесячные платежи?
– Около 1800 долларов в месяц. Сумма зависит от многих факторов: женат-не женат, один платишь проценты или вдвоем, какова твоя кредитная история...
– У вас уже была кредитная история?
– В Америке к этому относятся очень серьезно. Мне сразу же объяснили, в чем дело. И я буквально с первых дней не пользовалась дебетовой карточкой, на которую получаю зарплату, а только кредитной. Там есть такое понятие «моя первая кредитная карточка», когда ты оставляешь в банке залог 500 долларов, получаешь кредитку и в течение нескольких месяцев пользуешься ею в пределах лимита залога. Потом, если ты вовремя выплачиваешь проценты, залог возвращают, а лимит по карточке увеличивают.
– С медициной там сталкивались?
– О-о! Ежемесячно ты платишь медицинскую страховку, еще сколько-то за тебя платит работодатель. Но цены очень большие. Я попала в аварию, меня привезли и зашили рану на лбу, за что попросили 15 тысяч долларов.
– А страховка?
– Страховка их возместила. Но страховка есть не у всех. Сейчас вот ОБАМА ввел обязательное медицинское страхование, за что его не все любят. Потому что получается, что работающий платит за того, кто не работает и, может быть, работать и не хочет.
– Можете все-таки как-то описать типичные черты американца? Набор качеств, набор стереотипов, набор ну не знаю чего.
– Американец не будет лезть к тебе в душу и обсуждать тебя. Не потому, что ему по барабану, а из уважения. Русские живут общиной: мы все вместе – семья. Американец – индивидуалист, он не будет рассказывать тебе о своих переживаниях и в ответ ждать твоих излияний. Если я подхожу с коляской и сумкой к магазину, обязательно кто-то подбежит и откроет дверь. Они очень любят помогать, но ненавязчиво. У меня был случай, когда я сломала ногу и была на костылях. И везде, где я бывала, незнакомые люди уступали самое лучшее место, всегда открывали-закрывали дверь, предлагали помощь — и мужчины, и женщины. Но они очень неопрятны...
– Что вы имеете в виду?
– Могут пролить что-нибудь на себя и ходить в этой одежде, потому что их мало волнует, как они выглядят. Я в колледже не раз видела, как 18-летние девушки приходят на занятия в пижаме, в домашних тапочках, с немытыми волосами – это меня шокировало, так как в России именно в этом возрасте девушки обычно начинают активно пользоваться косметикой. И очень серьезное следование законам. Они могут обсуждать, какой закон неправильный, так бы не надо делать, но если закон принят, они его соблюдают.
– И всегда сообщают в полицию, когда кто-то другой нарушает закон?
– Я сама, наверное, стала такой правильной противной американкой: как-то недавно ехала и впереди меня подростки на машине то тормозили, то ускорялись, из люка высовывались, я позвонила в полицию и сообщила об этом. Или вот подруга ко мне в Америку приезжала и на ходу выбросила окурок из машины, через несколько минут нас остановил полицейский: нам сообщили, что из вашей машины выбросили окурок, кто из вас это сделал? И оштрафовал подругу на 1500 долларов. Нам, правда, удалось в суде уменьшить эту сумму до 700 долларов.
– Здесь, в Омске, с однокурсницами встречались? Как они восприняли вас?
– Они говорят, что я очень молодо выгляжу. Хотя в Америке все мне дают мои 30 лет. Я поняла, что здесь, наверное, тяжелее жить. Мои подружки несколько по-другому выглядят...
– Дети у вас есть?
– Нет. Для нормального стандартного американца дети в 30 лет – это очень рано.