Знаменитый польский режиссер говорил в Омске о жизни, политике и искусстве
На прошлой неделе в нашем городе прошел единичный показ нового фильма Кшиштофа ЗАНУССИ "Инородное тело" (совместное производство Польши, Италии и России). Фильм поднимает непростые вопросы счастья, карьеры, корпоративной зависимости с точки зрения излюбленной режиссером христианской морали.
Кшиштоф ЗАНУССИ – режиссер с мировым именем. Им были сняты многочисленные документальные и художественные фильмы в Польше и за ее пределами. Наиболее значимые: «Год спокойного солнца», «Иллюминация», «Императив», «За стеной», «Жизнь как смертельная болезнь, передающаяся половым путем». ЗАНУССИ известен также как педагог и театральный режиссер, автор книг и сценариев. Сам он в шутку называет себя «динозавром», поскольку творит уже пятьдесят лет. Он не любит пересматривать свои фильмы, потому что может увидеть в них ошибки, которые нельзя исправить.
В свои 76 ЗАНУССИ настолько активно передвигается по миру, что, наверное, нет точки на карте, где бы он не был хоть однажды. В Омск классик мирового кинематографа приезжает второй раз. В 2007 году он был здесь на фестивале «Молодые театры России» с двухдневным мастер-классом. Перед показом его нового фильма состоялась пресс-конференция. С ответами на самые интересные вопросы, прозвучавшие там, «КВ» знакомят сегодня своих читателей.
— Пан Кшиштоф, как вам, человеку мира, живется сейчас в условиях санкций? Сложно ли было приехать в Россию?
— Да, политическая обстановка сейчас не очень приятная и удобная, но я не отказываюсь от контактов с Россией. Я думаю, роль людей искусства всегда была в том, чтобы строить мосты. Мои предки, кстати, этим и занимались – строили мосты для железных дорог. И мне осталось делать то же самое, только в метафорическом смысле. Мои друзья в России остались моими друзьями, хотя и между ними уже появились какие-то разлады, споры по поводу того, что происходи сегодня. Я уважаю польские власти – это мои демократически избранные власти, и их право – принимать то или иное решение. Хотя все решения нашего правительства сейчас не самостоятельны, они согласовываются с Евросоюзом. А мое право гражданина – поддерживать мои внешние контакты, что я и делаю. Месяц назад, правда, случилась неприятность. Российское посольство в Варшаве дало мне «негодную» визу, не поверю, что ошибочно, и я не смог поехать в Читу. Но это все маленькие жесты маленьких чиновников, которые думают, что они делают большую политику. Из-за них не стоит обижаться на всю страну.
— Отношения между Россией и Польшей всегда были непростыми. И все-таки если сравнить прежние трудные периоды с нынешним?
— Сложно сказать. По поводу напряжения вообще могу выразить только огромное сожаление. Для меня Россия всегда была частью Европы, а не какой-то Евразии. Из-за нашей конфронтации Европа не полно дышит. Ей нужно два «легких»: и западное, и православное восточное. Но политики в течение многих лет не сумели сделать так, чтобы Россия была частью Запада. Нам надо быть вместе, потому что сейчас растет третья сила – азиатская. И здесь никакой флирт с Азией не поможет, я даже не питаю в этом никаких иллюзий.
— В прошлом году вы были на кинофестивале «Европейский экспресс» в Киеве. Как вы оцениваете ситуацию на Украине?
— Там была только моя картина, я сам не присутствовал. Но я езжу в Киев по другому поводу – я там преподаю. На Украине сейчас идет очень трудный процесс. Там формируется сознание нации, которое в такой сильной форме, как сейчас, раньше не проявлялось.
— Вы снимаете и преподаете в разных странах. Скажите, отличаются ли идеи молодых кинематографистов в России от идей их ровесников в других странах? Вообще, в чем отличие кинематографа разных этнических групп?
— Ну, это вы, наверное, хотите, чтобы киноведы остались без работы. Не мое дело – судить кинематограф так глобально. Конечно, каждая страна имеет какие-то характерные особенности не только в кино, но и в жизни. А кино – это зеркало жизни. Вот я приезжаю в Россию, и мне говорят, что люди благодарны губернатору за то, что он построил дорогу. А я спрашиваю: разве он олигарх, откуда он взял деньги? А если он сделал это за ваши деньги, зачем вам быть благодарными? Ведь это вы ему платите. На Западе вряд ли возможен такой разговор. Вот разница, но реальности, а не кинематографа. Что касается студентов, то, конечно, они всегда отличаются. Раз в полтора года я читаю лекции на Высших режиссерских и сценарных курсах в Москве. И то, что на упражнениях предлагают там молодые люди, совершенно не похоже на то, что предлагают мои студенты в Китае. А я с удовольствием езжу в такие далекие страны.
— Вместе с супругой вы открыли общеобразовательную школу. Для чего вы это сделали?
— Это было 24 года назад, когда у нас в стране началась свобода. Тогда все жаловались, что наша школа после сорока лет тупого социалистического застоя просто убивает молодежь. И мы с моей женой, с ее родственниками подумали: можно жаловаться бесконечно, но ведь можно и что-то сделать. И возникла идея построить школу. Именно построить, чтобы даже стены не несли в себе того авторитарного стиля, который сложился в течение сорока лет. Нам удалось с помощью благотворительных пикников у меня в саду собрать деньги. Конечно, нам во многом помог Евросоюз и Швейцария. И довольно скоро мы открыли эту школу – через три года. Она сейчас на хорошем счету, но она не элитная. В каждом классе, по регламенту, учится один ребенок-сирота за счет школы. Самое главное – это принципы. Любой ученик, не боясь наказания, может сказать, например, что ПУШКИН – плохой поэт. А учитель только должен требовать объяснений: почему ты так считаешь? Без этого мы не вырастим творческой молодежи. Если им просто вдолбят в голову, что НАДО любить ЧАЙКОВСКОГО, ЧЕХОВА и ПУШКИНА, они будут тупыми людьми и никогда не оценят того, что на самом деле есть великолепного у этих авторов. В этом смысле, мне кажется, мы построили современную школу и она работает.
— Как вы относитесь к критике, влияет ли она на ваше творчество?
— Конечно, влияет. Любая критика – и зарубежная, и домашняя, и особенно критика моей жены. Но до определенной степени. Потому что есть такие критики, которые могут не смотреть картины, не читать романа и уже заранее знать свое мнение. Такие ничего не видят, ничего не чувствуют, и с ними разговор бесполезен. А есть те, мнение которых для меня очень важно, я на них ориентируюсь, хотя они тоже часто относятся критично к моим работам. Но мне это только помогает, потому что иногда мне так легче понять самого себя.
— У вас никогда не было желания уехать в Америку, делать фильмы в Голливуде?
— Я был в Голливуде, но мне не предлагали там остаться. И, к счастью, я сам довольно рано понял, что это место не для меня. Оно для людей, которые, скажем так, более эластичны. Я хочу делать авторское кино, а Голливуд прежде всего огромная индустрия. Это индустрия выпуска товара, который редко имеет след авторской эстетики и авторского мышления. Подобное удается сохранить, наверное, только Вуди АЛЛЕНУ. Я склонен к такому жанру, где могу что-то сказать от себя. В Америке это было бы невозможно. Мне Мартин СКОРСЕЗЕ как-то говорил: вы в Европе имеете возможности, которых мы в Голливуде не имеем никогда. Вы можете делать стилистические фигуры, которых коммерческое кино не допускает. В киноиндустрии США часто используется слово, которое мы не принимаем: интертеймен – развлечение. Но я не назову ТОЛСТОГО автором развлекательным. Это может быть в какой-то степени развлечением, но культура тут важнее. МОЦАРТ тоже развлекает, но МОЦАРТ – это одно, а попса – другое. И кино в Америке ближе к попсе.
— Многие кинематографисты с пренебрежением относятся к телевидению, считая его низким жанром. Вы же с телевидением сотрудничаете. Почему?
— Это средство. Может быть, телевидение не самый лучший способ смотреть фильмы, но есть еще хуже. Сейчас многие смотрят фильмы на айфоне. Я не против. Если они посмотрят мою картину на айфоне, пусть они посмотрят ее хотя бы так. В этом смысле надо быть скромным, потому что конкуренция очень сильная. Если кто-то вообще обращает на меня внимание, я благодарен. Наша цель – добиться зрителя, и телевидение здесь очень помогает.
- Кроме кино и телевидения, вы еще работаете в театрах, часто ставите спектакли в городах России. Недавно ставили спектакль в Новосибирске – это совсем рядом. Не планируете сделать постановку в каком-нибудь омском театре?
— Если получу приглашение, буду об этом думать. Я не возражаю, но инициатива должна исходить от хозяев. Только у меня есть условие: актеры должны поехать ко мне. Я теперь работаю так: я приглашаю актеров, они живут у меня дома, репетируют. Потом мы приезжаем и где-то в течение пяти дней переносим спектакль на сцену, выпускаем премьеру. У меня есть свободное пространство, есть терпеливая жена, которая может накормить всех гостей и наших девятерых собак. А гостиницы мне уже надоели.
— В чем секрет вашей неиссякаемой энергии? Вы как-то поддерживаете ту форму, в которой находитесь?
— Секрет – в генах моих предков. Как долго это продлится, я не знаю, я ничего для этого не делаю. Наверное, мне помогает моя работа. Я живу почти в лесу, за городом, и там делают пробежки большое количество людей. Однажды моя жена спросила пробегающего человека: «А от чего вы так удираете?» Он сказал: «Как же, от чего, от смерти!» Человек бежит, чтобы не умереть. И это мотивация. Пока я активен, пока у меня есть хотя бы иллюзия, что то, что я делаю, кому-то нужно, я убегаю от смерти.
— Каков бюджет вашей новой картины и откуда бралось финансирование?
— Бюджет в пределах 1200 евро. По польским меркам, это чуть выше среднего, есть картины гораздо дороже. Нас частично финансировал Польский институт кинематографии, который имеет общественные средства. Это наше огромное достижение – то, что у нас есть закон, по которому полтора процента от всей телевизионной рекламы, от сборов кабельного телевидения и кинотеатров автоматически переводится национальному институту кино. Поэтому, если американский блокбастер идет с успехом, мы знаем: через год у нас будут деньги на новую польскую картину. Были так называемые территориальные деньги. В Европе, если вы снимаете на определенной территории, это считается рекламой данной части страны, и там вам предлагают льготы в деньгах и в услугах. Были телевизионные деньги: несколько каналов купили картину еще в течение съемок.
— В вашем фильме снимались российские актеры. Расскажите о них, пожалуйста.
— В картине есть двое важных для меня актеров. Во-первых, Чулпан ХАМАТОВА, которая очень мне нравится. У нее небольшая роль, и это честь для меня, что она согласилась. Она снималась на английском языке, просто была такая необходимость. Я очень надеюсь, что когда-нибудь мне удастся написать роль специально для Чулпан. Миша ЕФРЕМОВ – это то, что называется камео, он появляется только на один момент. Но это дружеский жест с его стороны. Потому что я пригласил Мишу первый раз на главную роль в МХАТе в 1991 году (спектакль «Чайка»). Тогда руководителем театра был его отец, но он совсем не продвигал его. А я глубоко поверил в его талант и, кажется, не ошибся. Миша это доказал, став очень снимаемым артистом.
— Какую цель вы преследовали, задумывая картину? Чего вы ждете от нее?
— Если после нее вы задумаетесь о жизни и о самом себе, почувствуете себя чуть-чуть мудрее, это уже будет моим новым достижением. Больше я ничего не ожидаю.