Иван ДЕНИСЕНКО пошел в профессии по пути своего отца,
известного омского писателя и журналиста Сергея ДЕНИСЕНКО – но уже в другом городе. После университета он уехал в Петербург – как объясняет, потому что влюбился в это место. О своем детстве, становлении, переезде и о том, как пишутся стихи, Иван ДЕНИСЕНКО рассказал обозревателю "КВ" Ирине БОРОДЯНСКОЙ.
– Иван, расскажите о своем дошкольном детстве. Вы были домашним ребенком или уличным?
– Я всяким был. На улице проводил много времени. Костры обожал жечь – часто приходил домой весь пропахший дымом. Любил бродить вдоль реки – в холодные дни специально макал в воду руки, а потом держал на ветру, чтобы они были обветренными, как у настоящих морских волков. В общем, приключений хватало. Дома тоже было чем заняться – собирал марки, имел хорошую подборку книг по астрономии и мифологии, располагал настоящей армией из трех сотен солдатиков. Помню, как гордился, когда друзья приходили в гости и восхищались моими богатствами. Одноклассница Гуля, остановившись на пороге комнаты, увидела над столом полку со стопкой книг и воскликнула: «Ваня! Какой ты умный!» Я тогда очень был доволен. Жаль, что у нынешних детей нет такой роскоши – быть уличными. Странное время, тревожные новости. Площадки пустуют – родители боятся отпустить детей одних на улицу, а сопровождать их – времени нет. В результате дети привыкают сидеть дома, просто так бродить по улицам им неинтересно.
– А покладистым или проблемным?
– У милосердной памяти есть свойство редактировать воспоминания. Мне вот, скажем, кажется, что был покладист, но, думаю, на деле было не совсем так. Я с первого класса носил очки, но, вопреки стереотипному представлению об очкариках, паинькой не был – и с уроков сбегал, и бассейн прогуливал, и водяные бомбочки в прохожих с балкона кидал, и дневник с замечаниями домой приносил. Во втором или третьем классе учительница собрала девочек-отличниц и они пропесочили меня в классной стенгазете. Тогда я расстроился, а сейчас даже горжусь этим фактом. С другой же стороны, я не был и хулиганом. Просто обычный ребенок – со своими амбициями и тараканами. Все дети таковы.
– Как проводили лето? Можете вспомнить самое яркое детское воспоминание.
– Ярких было много, и не только летом. Помню, как-то осенью или зимой я впервые увидел Ковш Большой Медведицы. Мне было лет семь, как раз только начал увлекаться астрономией, читал книги о космосе. И вот я вышел на улицу и над своим подъездом увидел то, что до этого существовало для меня только в книгах. В одно мгновение книжная картинка перенеслась в небо и воплотилась в несказанных масштабах, в моей голове все сошлось воедино – древнегреческие мифы, репродукции средневековых карт, рассказы о звездах, почтовые марки космической тематики… Это было поразительно, у меня тогда просто мозги перевернулись. Стоял и смотрел. Если же говорить о лете, самое яркое воспоминание называется Одесса. Каждый год меня увозили в этот благословенный город, к бабушке и дедушке. Это такой несказанный, плотный поток солнечных и соленых морских воспоминаний, который греет до сих пор. Как волшебный сундук, который открываешь в темной комнате, чтобы утешиться идущим из него светом. От бабушки и дедушки сохранились старинные икона и часы с маятником. Смотрю на них каждый день и думаю: как странно, а ведь они видели меня с первого года моей жизни! А сейчас они видят моих детей, а я стою на пороге своей тридцать восьмой осени, и нас связывают общие воспоминания.
– Кто больше занимался вашим воспитанием – мама или отец?
– Родители занимались мной вместе. У них как-то так гармонично, сбалансированно это получалось, не могу сказать, что кто-то воспитывал больше, кто-то меньше. У меня вообще чудесные мама и папа. Семейные хлопоты, домашние задания, чтения, прогулки, совместные просмотры фильмов. Мама записывала в бассейн – отец подсовывал книги. Мама учила французскому – отец помогал с математикой. Ну и так далее. Знаете, вот вы спросили, я ответил, а попутно подумалось: очень хочется, чтобы и у моих детей сложилось и сохранилось такое правильное, хорошее ощущение равномерного и полноценного присутствия родителей в жизни. Есть, конечно, определенные страхи – много работаю, не так много сил остается на общение. Что они будут помнить о своем детстве, какими запомнят нас с женой? Волнуюсь, честно.
– Вы учились в 19-й гимназии – одной из лучших в городе. На ваш взгляд, вам повезло получить там образование? Что оно дало?
– Мне действительно повезло, но дело, наверное, не столько в качестве образования, сколько в том особенном гимназическом духе, который я вынес из тех лет. Гимназия дала мне больше, чем просто образование. Я не был отличником, особенно в точных науках, учителям пришлось со мной помучиться. Дважды был на грани вылета, дважды пересдавал экзамены. Бесконечно благодарен директору Людмиле Ивановне ЧУПРИНИНОЙ и преподавателю математики Нине Николаевне БАТУРИНОЙ – за то, что дали шанс. У меня особое отношение к гимназии – очень уважительное, трепетное, и сформировалось оно еще во время учебы. При каждом посещении Омска обязательно прихожу к ней. Смотрю на окна наших классов, на газоны, которые поливал во время летней практики, на крыльцо, по которому столько раз проходил. Немного грустно, что сейчас гимназию обнесли забором – даже когда калитка открыта, зайти просто так не получается, сразу выходит сторож и просит удалиться. Я понимаю, у человека такая работа. Время, опять же, не самое мирное. Да и тенденция налицо: весь Омск заборами оброс – везде калитки и ограды, нигде больше такого не видел. Печальное на самом деле зрелище. Как воплотившиеся комплексы, страхи. Или как символ всеобщей разобщенности.
– В каком возрасте вы впервые что-то написали? Что это было?
– Тут я не оригинален – писать начал в детстве, лет в шесть или семь. Пришел из школы, дома никого не было – и меня вдруг пробило на стихи. Исписал тогда целую тетрадку. Она, увы, не сохранилась, в памяти осталось лишь одно четверостишие из того вдохновенного заката:
Пишу я эти строки / и думаю о музе, / она летит ко мне, / а я лежу на пузе.
Родители, помню, очень смеялись.
– На каких книгах выросли? Был любимый литературный герой, образец для подражания?
– О, это было целое море книг! Тематические предпочтения – море и космос. Если говорить о героях, то капитан Блад и, конечно, многие герои Джека Лондона – например Смок Белью, которого вспоминал спустя многие годы, оказавшись в Заполярье. А Мартина Идена вспоминал еще позднее, когда началась самостоятельная жизнь с этим постоянным разрыванием между работой и творчеством.
– А сейчас кто ваш любимый писатель? Любимая книга?
– За последние годы – Майринк, Павич, Астуриас, Платонов, Бабель. Сильное впечатление произвел «Туарег» Альберто Васкеса Фигероа – после этой повести я вдруг стал чувствовать, насколько вкусна простая вода. Очень рекомендую короткие повести Милены Агус – как говорится, прелесть что такое. Ольга Исаева – «Мой папа Штирлиц». Сент-Экзюпери – «Ночной полет», «Земля людей», «Цитадель». «Бесы» Достоевского. Кроме того, есть авторы, которых я на протяжении многих лет просто читаю и перечитываю с неизменным удовольствием. Это Киплинг, Пастернак, Шелли, Гумилев, Блок, Тургенев.
– Вы всегда были гуманитарием? Почему пошли на филфак?
– Гуманитарием был всегда, но связано это в первую очередь с тем, что я очень туго воспринимал информацию, которую давали всему классу. Когда со мной занимались индивидуально, я все понимал и быстро подтягивал свой уровень. А потом опять падал. Думаю, дело в том, что для каждой способности, для каждого задатка нужны определенные условия. Не скажу, что мир математики и физики мне совсем чужд, я с интересом ходил на индивидуальные занятия, регулярно читаю научно-популярную литературу, где для таких, как я, разжевываются какие-то основополагающие моменты. Но в целом это не моя стезя, да. А что касается филфака, это гора пришла к Магомету: я поступил на библиотечный факультет Омского филиала Алтайского института культуры, а спустя пару лет нас присоединили к филфаку. Выбор мой не был окончательным, первые годы после школы я пребывал в метаниях – переводился на режиссуру, подавал документы в другие вузы. Очень благодарен заведующему библиотечной кафедрой Евгению Михайловичу СМИРНОВУ – за терпение. К сожалению, сегодня его уже нет с нами. Это был удивительно добрый, интеллигентный, мудрый человек.
– Отец как-то повлиял на выбор профессии? Никогда не жалели об этом выборе?
– Все сложилось само собой. Я еще в школе, в младших классах потянулся к перу. Когда мне было лет девять, отдыхал в пионерлагере «Буревестник» и там подговорил ребят выпускать газету. Вожатые выдали мне большой лист бумаги, карандаши и фломастеры, помню, как мы с мальчишками долго спорили насчет должностей. Я хотел быть главным редактором, и мой товарищ тоже хотел, в итоге мы договорились, что я буду директором издательства, а он будет редактором. Нарисовали друг другу удостоверения – храню свое до сих пор. Забавно. Тут хочешь не хочешь, а начинаешь думать о предопределенности. В 12 лет пришел в редакцию детских радиопрограмм, еще через пару лет мне посчастливилось стать одним из первых авторов новой газеты для школьников «Класс». Вот так оно все и складывалось. Отец всегда помогал, подсказывал, учил, объяснял.
– Как проходили студенческие годы?
– Быстро, насыщенно и весело – как у всех студентов, наверное. Пил пиво, пел песни под гитару, зубрил темы в ночь перед зачетами, халтурил на новогодних утренниках. И постоянно писал – стихи, прозу. В основном шутливые вещи, посвящения, пародии, сплошное баловство. Но и такой этап когда-то надо пройти. Главное – не задерживаться на нем.
– Поддерживаете отношения с одноклассниками, одногруппниками?
– Разумеется. Причем с некоторыми мы в школе и университете вообще не контактировали, зато сейчас активно общаемся. С кем-то просто не было общих тем, с кем-то смущался говорить – гендерный фактор, все такое, к тому же я просто был достаточно застенчив.
– Многие разъехались?
– Статистику не веду, но по ощущениям – да, многие. В основном люди тянутся в Москву и Новосибирск. Некоторые перебрались за границу. Странно думать, что мы все находимся в одном времени, но едва ли соберемся когда-нибудь прежним полным составом – одним классом или группой. Такого уже не будет никогда. Насколько помню, мы с друзьями начали говорить об отъезде еще на первом курсе. Причем необходимость отъезда была очевидной, необсуждаемой. Не берусь делать какие-то общие для всех выводы, но лично я уехал, потому что влюбился в Петербург. Натурально влюбился. Провел здесь зимние каникулы между вторым и третьим курсом – и все. Вернулся в Омск – даже часы переводить не стал, так и жил в двух часовых поясах.
– Что вам так понравилось в Питере?
– Меня все в нем покорило – роскошь архитектуры, густая, насыщенная историческая атмосфера и даже хмурое небо. Бродил, как зачарованный, целыми днями. В один из дней перед отъездом в Омск стоял поздно вечером на Дворцовом мосту, смотрел в заснеженное пространство – и вдруг остро почувствовал, что вернусь сюда жить. Так оно и вышло. Уже позднее, оглядываясь, осознал всю рискованность и непродуманность своей затеи. Да, знакомые заранее сняли для меня комнату в коммуналке на Лиговке, но у меня не было никаких соображений по трудоустройству. А кроме того, как выяснилось, здесь никого не интересовало мое портфолио, которое мне на тот момент казалось достойным, и никого не устроил стиль моих прежних материалов. Это был, конечно, определенный шок, но молодость сделала свое дело – переучился, перековался. При этом, подчеркну, меня никогда не оставляло ощущение поддержки. Я не суеверен, я верующий. И во многом, что происходит, вижу больше, чем неслучайность.
– Когда вы только переехали, что вас приятно удивило? Что, наоборот, разочаровало?
– Если честно, не помню ни удивления, ни разочарования. Было тягостное, гнетущее ощущение от того, что не складывается с работой, была боязнь проиграть. Я не мог вернуться в Омск, это было бы поражение. И потому последние деньги, отложенные по просьбе родителей для покупки обратного билета, потратил на еду. Были еще странные, смешанные чувства от погружения в незнакомую коммунальную жизнь, от дворов-колодцев, от вечной хмури. Представьте – я сошел с поезда, меня привели в коммуналку и оставили. И вот я сижу на кровати, рядом стоит чемодан. За дверью ходят какие-то незнакомые люди, шумит чайник, за дождливым окном – кирпичная стена. Жизнь – с нуля… Но было и чувство невероятного счастья, когда нашел работу и ходил на нее каждый день пешком через полгорода – с Лиговки на Петроградку, с Разъезжей на Большую Монетную. Шел и улыбался: я здесь, я переехал!
– Когда-нибудь рассматривали варианты переезда за границу? Если бы была возможность переехать куда угодно, какую точку мира бы выбрали?
– Я много что рассматривал, но все это из области фантазий, которые зависят от настроений. Вот о чем постоянно думаю, так это о путешествиях – очень их не хватает. А если говорить о том, где хотел бы жить… Мне видится домик с черепичной крышей, недалеко от моря. Где это место может находиться? Да где угодно, наверное.
– Бываете в Омске? Что чувствуете, когда приезжаете?
– Бываю, конечно, у меня же здесь родители, брат. Когда приезжаю, чувствую в основном, пожалуй, грусть, потому что вижу, как разрушается мой родной город. Новые блестящие жилые комплексы и торговые центры на общую ситуацию не влияют, они ее только подчеркивают. Набережную Тухачевского фактически уничтожили, в центре города полно обветшалых домов. Мусор, стены облупленные… Городское хозяйство в целом производит очень гнетущее впечатление. Иртыш мелеет. В один из приездов вдруг понял, чего не хватает: тарахтенья буксиров, судов. Раньше все время с реки что-то такое доносилось. Сейчас – мертвая тишина. «В медленной речке вода, как стекло». Ну и заборы эти, о которых я уже сказал, везде заборы.
– Вы согласны, что в Омске сложнее себя проявить?
– Думаю, да. Как минимум, потому, что в Омске меньше рынок труда. То есть проявить-то себя можно, весь вопрос в отдаче, в резонансе. Я знаю целый ряд хороших инициатив, которые элементарно погибли, потому что забуксовали. Омск, как мне кажется, не слишком любит инициативу.
– И чего Омску не хватает, чтобы стать городом, пригодным для жизни?
– Люди живут в Омске, значит, он пригоден для жизни. Дело, наверное, в другом – что сделать, чтобы он развивался. В истории города есть множество достижений и имен, но сегодня, к сожалению, он совершенно другими вещами известен. Почитайте новости: постоянная ругань городских и областных властей, беспорядок, разбитые дороги. Долгое время Омском руководил Алексей БУХТИЯРОВ – деятель петровских масштабов, настоящий творец, именно при нем город обрел свое нынешнее лицо. Не так давно вышла книга моего отца об этом удивительнейшем человеке. Жилые кварталы, мосты, музеи, театры – читаешь и словно видишь, как все это растет на твоих глазах. Кто сейчас в Омске помнит этого человека? Где памятник ему, где улица в его честь? Почему заданная им планка ответственности и профессионализма не стала обязательной для всех руководителей? Что еще поражает, так это отношение к памятникам. Не раз встречал полуразрушенные и явно заброшенные дома с табличками, которые гласили, что это – объект культурного наследия. Когда решили сносить дом Роберта Рождественского, сначала подумал, что это дурная шутка. Теперь, когда резвятся на территории крепости, уже не удивляюсь. Если у Омска в таком состоянии наследие, то будущего у него просто нет. Зато есть странноватые, с душком сюрреализма Дни города. Помню, один из них меня настолько поразил, что я забрал его в свою повесть «Город в кратере», которая издана в прошлом году на грант Министерства культуры России, – причем многие гротесковые детали мной не придуманы, а были записаны во время праздничного парада.
– Вы пишете стихи. Есть мнение, что поэт счастливым быть не должен, что лучше всего работается в сложные моменты. В вашем случае это так?
– Поэт не должен лениться – вот главное. В этом плане лично мне очень помогли те самые сложные моменты, о которых вы сказали, поскольку активный творческий период начался одновременно с семейной жизнью. До этого я откровенно волынил. Приходил после работы, играл на гитаре, смотрел кино, пил вино – в общем, прожигал время. И только когда появилась семья и жизнь изрядно усложнилась, творческое начало наконец вышло из спячки. Чем сильнее недосып и чем больше волнений снаружи – тем интенсивнее внутренние процессы. Ну и, конечно, сказывается вечная невозможность уединиться – я или на работе, или в семье. Поэтому постепенно во мне появилась и развилась, как говорят, внутренняя Монголия, куда регулярно эмигрирую. Жена говорит, у меня по глазам видно, когда я не здесь.
– Знаю, вы не очень хотите рассказывать о своей нынешней работе. Ну хотя бы в общем – чем вы занимаетесь?
– Это как раз та самая внутренняя Монголия. Другими словами, как у всякого писателя, мое рабочее место – там, где нахожусь в данный момент, потому что все процессы происходят у меня в голове. Если же вы спрашиваете об официальном трудоустройстве, работаю в сфере пиара. Но это явно не то, чем буду отчитываться о своей жизни.
– Чем занимаетесь в свободное время? Есть хобби?
– Хобби есть, свободного времени нет. Все время занято или работой, или фрилансом, или домашними делами. Иногда удается урвать краткие периоды на чтение, на писательство. Стихи я, знаете, как пишу? В ванне. Набираю воду, закрываюсь, сажусь – и пишу. Это единственный способ уединиться. Очень забавляют рассказы о писателях прошлых веков, которые страдали от черствости общества и от чего-то там еще. По нынешним меркам, это действительно забавно. А что касается хобби, очень люблю гитару, играю лет с одиннадцати. Первые уроки дал отец, дальше учился по дворам, по компаниям, теперь вот в ютубе подсматриваю, кто как играет. Одно время увлекался пластилиновой анимацией, делал дома мультики – на крайне примитивном уровне, но тем не менее.
– Любите путешествовать?
– А разве есть люди, которые не любят путешествовать? Я таких не встречал. Слышал, что вроде Иван Гончаров был знатный домосед – больше примеров не знаю. Мне в свое время славно довелось поездить, хороший запас воспоминаний накопил. Ну, про Одессу я уже сказал, далее – ходил в походы как скаут, ездил по монастырям, собирая материал для дипломной работы. Был зимой в заполярной тундре – взяли с собой друзья-ветеринары – это вообще одно из самых чудесных воспоминаний. Благодаря работе в транспортном журнале объездил чуть не пол-России, отличный был опыт. Не так давно впервые в жизни побывал за границей – в Таиланде.
– А какое у вас любимое место в Питере?
– Одно из самых любимых – линии Васильевского острова, где прожил около двух лет. Обожаю Царское Село – долгое время ездил туда каждые выходные. Очень любил старый Летний сад – до так называемой реставрации, после которой он лишился значительной части своего обаяния. Ну и в целом центральную часть города люблю – эти улочки просто не могут надоесть. Особенно учитывая мою любовь к краеведению.
– В Омске где нравится бывать?
– Мне нравятся многие уголки – это же все воспоминания, ассоциации. Когда приезжаю к родителям, обязательно первым делом отправляюсь на прогулку. Красный путь, Любинский проспект, улица Лермонтова, улица Куйбышева, Нефтяники… Но, пожалуй, любимое место – это все же набережная Тухачевского от дома до гимназии.
– Вы мечтатель или реалист? Ждете от будущего чего-то лучшего?
– И тот и другой. Просто мои мечты стали более приближены к реальности. Я уже давно понял, что не полечу в космос и не стану морским пиратом, и даже не думаю об этом. Некогда – надо еще слишком многое понять и успеть.
– Назовите свое последнее литературное потрясение – в хорошем смысле.
– «Парадоксы мистера Понда» Честертона и «Конармия» Бабеля. Оба автора – великие мастера, у которых надо учиться.
– Хороших поэтов в России сейчас много?
– Да, много, и это очень радует. Регулярно мониторю разные сетевые ресурсы и достаточно часто открываю для себя новые имена. Более того, даже выписываю их на отдельную страничку, чтобы не забыть, не потерять.
– С чем это связано, по вашему мнению?
– Думаю, нынешний расцвет изящной словесности во многом связан с плотностью информационного потока. Человеческий мозг закалился в этом горниле, серые клеточки ежедневно пропускают через себя потоки слов, добавьте к этому те ураганы, которые потрясают ментальное пространство, разрушая и смешивая смыслы… В этих условиях вполне естественно, что в людях так активно расцветают поэтические задатки – условия благоприятные. Интересно будет посмотреть лет через двадцать-тридцать, какие стихи из нашего времени будут аукаться и отзываться.