На традиционных «кухонных посиделках» в газете «Коммерческие вести» на минувшей неделе побывал один из самых известных в Омске адвокатов Андрей ХАБАРОВ, защищавший в судах многих предпринимателей, чиновников и даже правоохранителей. Творческому коллективу газеты и сайта он высказал свое мнение о профессии адвоката, о сегодняшних проблемах уголовной юстиции, уголовного права и уголовного судопроизводства. Предлагаем вниманию читателей «КВ» наиболее яркие фрагменты из почти трехчасовой беседы за чаем.
– Андрей Евгеньевич, есть информация о том, что вы сейчас работаете с Министерством культуры РФ. Чем вы там занимаетесь? Как вы вообще там оказались?
– Меня пригласил лично министр – МЕДИНСКИЙ Владимир Ростиславович. Почему именно меня – я не знаю, если честно. Мне он сказал, что много обо мне слышал и моя кандидатура, по его мнению, является оптимальной. Речь идет об известном «деле реставраторов», которое насчитывает на сегодняшний день восемь обвиняемых. Это четыре работника Министерства культуры РФ, включая заместителя министра Григория ПИРУМОВА, и четыре строителя, один из которых московский, а трое – из Санкт-Петербурга. Денежные средства, которые считаются похищенными, проходили через расчетные счета Министерства культуры РФ, поэтому ведомство признано потерпевшим, и я представляю министерство как адвокат по соответствующему соглашению.
– Представляете именно министерство, а не обвиняемых работников...
– Нет, у каждого из обвиняемых свои адвокаты, у некоторых даже не по одному.
– Как Владимир МЕДИНСКИЙ реагирует на все это?
– Министр реагирует спокойно, не поддаваясь на эмоции, не принимая поспешных решений. На мой взгляд, он занимает очень взвешенную позицию. Министерство оказывает полное содействие Главному следственному управлению Федеральной службы безопасности, которое занимается расследованием данного уголовного дела, полагаясь на его объективность. При этом министерство не делает каких-либо выводов относительно виновности или невиновности своих работников, они не уволены, не отстранены от работы, они до сих пор находятся в штате, несмотря на то, что им выбрана мера пресечения в виде содержания под стражей, и если предположить, что на каком-то этапе расследования им будет изменена мера пресечения на залог или подписку о невыезде, то они смогут дальше исполнять свои должностные обязанности.
– Какие у вас впечатления от работы с Минкультом?
– Я на таком уровне работаю впервые, честно говоря. Да и подобные ситуации в российской практике бывают не часто. Если быть точным, всего один раз, когда возбуждалось уголовное дело в отношении заместителя министра финансов Сергея СТОРЧАКА. Ему было предъявлено обвинение в покушении на мошенничество, совершенное организованной группой в особо крупном размере. Он находился в следственном изоляторе целый год, потом уголовное дело было прекращено за отсутствием состава преступления, Сергей СТОРЧАК вернулся в министерство финансов и работает заместителем министра до сих пор. Безусловно, мне очень интересно поучаствовать в деле, которое, как я считаю, тоже станет историческим.
– Последние пару лет мы наблюдаем в Омской области всплеск уголовных дел в отношении чиновников. Наверное, адвокатам это интересно, поскольку много работы...
– Уголовные дела в отношении чиновников возбуждаются не только в Омской области. У наших чиновников земля стала гореть под ногами примерно 2-2,5 года назад. А в Челябинске это происходит уже давно. Когда я впервые приехал туда в 2006 году, я подумал, что попал на Дикий Запад. Там чиновников просто выкашивали. В 2006 году вместе с моим подзащитным в следственном изоляторе № 1 находились два вице-губернатора, три заместителя министров и несчетное количество глав районных администраций. Из четырех вице-губернаторов в Челябинской области, насколько я помню, только один смог избежать уголовной ответственности. Поэтому говорить, что в Омске происходит что-то экстраординарное, я бы не стал. В нашем регионе совсем не уникальная ситуация в этой части. Теперь об адвокатах и работе. Да, я на сегодняшний день востребованный адвокат, у меня есть работа и я имею возможность клиентов выбирать. Но меня совершенно не радует, что ко мне, как к защитнику, выстраивается очередь из уважаемых людей, которые попали в сложные уголовно-правовые ситуации. Мне и моим партнерам, конечно же, приходится многим отказывать. И дело доходит до того, что люди начинают мне говорить: «Хорошо, я пока побегаю пять месяцев, а когда вы освободитель, то я к вам приду».
– Не совсем понятно, что значит «побегаю»? Речь идет о том, что предприниматели могут уехать куда-то до предъявления обвинения?
– Именно так. В командировку уехать, на лечение, еще куда-то. Они тут в своем праве. Вот если бы меру пресечения нарушали – это было бы другое дело. Но я не могу тем не менее считать такую ситуацию нормальной. У нас почему-то правоприменительная практика складывается так, что каждый хоть в чем-то да виноват.
– Был бы человек, а статья ему найдется...
– К сожалению, да. Сегодня в России, на мой взгляд, не существует внятной уголовной политики. Есть в уголовном правоприменении в сфере экономики две глобальные проблемы, и они очень сильно влияют на всю экономическую ситуацию в стране. Первое – у нас отсутствуют гарантии неприкосновенности собственности. Причем перераспределение собственности происходит, главным образом, за счет уголовно-правовой репрессии. Примеров тому огромное множество, к сожалению. В том числе уже упоминавшееся мной «дело реставраторов». Три строителя, которые находятся по этому делу в следственном изоляторе «Лефортово», – они все из компании «Балтстрой», которая входит в холдинг миллиардера Дмитрия МИХАЛЬЧЕНКО. А МИХАЛЬЧЕНКО сейчас сидит в том же СИЗО, только этажом выше. Обвиняют миллиардера в контрабанде спиртных напитков из Германии на сумму аж в 1,7 млн рублей.
Вторая огромнейшая проблема – неопределенность уголовной правоприменительной практики. Она меняется постоянно и совершенно непредсказуемо. То, что сегодня является абсолютно законным, уже через 5 лет может подпасть под ту или иную статью Уголовного кодекса. В такой ситуации, на мой взгляд, никто из умных и здравомыслящих людей не будет инвестировать свои средства в экономику. У нас в Уголовном кодексе присутствую статьи, которые в Западной Европе не образуют состава преступления. Например, незаконная предпринимательская деятельность. Нет такого преступления в европейских странах. У нас порядка десяти составов преступления, при которых предприниматель может быть привлечен к уголовной ответственности при отсутствии причинения вреда. Но это же нонсенс! Уголовное право строится на трех видах вреда – физический, моральный и имущественный. А у нас есть статья 172 УК РФ «Незаконная банковская деятельность», по которой предпринимателей привлекают за то, что они просто получили доход, занимаясь так называемым обналичиванием. А кому они причинили ущерб? Кто является потерпевшим? На каком основании они должны нести уголовную ответственность? У меня складывается такое впечатление, что уголовная политика сегодня формируется под воздействием эмоций.
– В советские времена в Уголовный кодекс вносились поправки раз в пять лет, а сейчас он меняется чуть ли не каждый квартал...
– Вопрос с советским периодом не такой простой, как может показаться. В те времена, если помните, предпринимательства не было как такового, а незаконные валютные операции расценивались как государственное преступление, за которое предусматривалась суровая ответственность, вплоть до высшей меры наказания. Мы с 1991 года живем в обществе, которое динамично развивается, и я прекрасно понимаю, что мы сегодня не смогли бы жить по тому Уголовному кодексу, который был принят в 1996 году. Это объективно. Но изменения не должны быть такими массовыми и разнонаправленными.
– Во времена президентства Дмитрия МЕДВЕДЕВА в Уголовный кодекс вводились послабления. И как раз для предпринимателей. А потом эти послабления стали уходить в тень...
– Эти процессы получили название «медведизация» и «демедведизация». При Дмитрии МЕДВЕДЕВЕ действительно принимались абсолютно здравые правовые решения, и часть из них, к сожалению, уже «откатили» обратно. В частности, это касается порядка возбуждения дел по налоговым статьям. Позвольте напомнить, как было. Налоговый орган проверяет предпринимателя, и если он устанавливает налоговое правонарушение, то дальше идет порядок обжалования, предусмотренный налоговым законодательством. Дошел предприниматель до апелляционной инстанции арбитражного суда, не доказал свою правоту, вступило решение налогового органа в законную силу – тогда он должен либо платить недоимку со штрафными санкциями, либо быть готовым к тому, что придется отстаивать свою позицию в рамках уголовного процесса. Это справедливо и альтернативно. И с уголовной ответственностью все понятно.
Однако Следственный комитет РФ «продавил» эту ситуацию, и стал возбуждать уголовные дела на основании сведений о наличии недомки по налогам в размере 2 млн рублей, не дожидаясь вступления в законную силу решения налогового органа. Аргументировали это тем, что уголовных дел по налоговым делам стало возбуждаться гораздо меньше. А их действительно возбуждалось меньше. Но при этом поступаемость налогов в бюджет выросла. Возникает вопрос: чего нам хочется больше – уголовных дел или увеличения наполняемости бюджета?
Сейчас мы ждем очередных изменений в уголовное законодательство, которые должны будут опять облегчить ситуацию по налогам. В проекте закона, который был инициирован Администрацией Президента и прошел уже все этапы согласования в правительстве и Государственной думе, насколько я понимаю, речь идет о существенном увеличении суммы налоговой недоимки, от которой может возникать уголовная ответственность. Видимо, у всех есть понимание, что идет перебор.
– Правоохранители всегда говорят: спокойно, не волнуйтесь, уголовное дело необходимо для того, чтобы следствие имело возможность объективно во всем разобраться. Невиновен – прекратим уголовное преследование, делов-то...
– В одном из посланий президента была информация, что до суда не доходит порядка 85% возбужденных уголовных дел. Я считаю, это ненормальная ситуация. Что влечет за собой возбуждение уголовного дела? Это огромные имиджевые и финансовые потери для предпринимателя. Ни один банк не даст ему кредит, более того, потребует погасить досрочно ранее выданные кредиты. Ни один потенциальный партнер не захочет иметь с ним дел. А еще будут обыски, допросы работников предприятия, изъятия документации, аресты имущества, товаров, расчетных счетов. Работа предприятия фактически парализуется. В моей практике есть единичные случаи, когда предприятия оставались «на плаву», пройдя через все эти испытания. Большинство умирало по дороге. Могут ли это быть заказные уголовные дела? Конечно. В данном случае ведь даже не обязательно доводить дело до суда. Вполне достаточно возбудить уголовное дело и какое-то время его расследовать. И через непродолжительное время конкурента уже не будет.
– А разве нельзя оспорить в суде возбуждение уголовного дела?
– Можно. У гражданина есть возможность в порядке ст. 125 УПК РФ обратиться в суд с жалобой на незаконность постановления о возбуждении уголовного дела. Вот только по данным статистики в 98% случаев суды отказывают, потому что Пленум Верховного суда РФ, посвященный этой тематике, высказался совершенно однозначно. Судья может отменить постановление о возбуждении уголовного дела только в том случае, если имеются явные нарушения. Допустим, оно вынесено ненадлежащим лицом. А если всем формальным признакам постановление отвечает, то шансов его оспорить нет никаких. Есть, правда, у прокуратуры право отменить постановление, но насколько активно прокуроры пользуются этим правом – мне сложно сказать. Не могу исключать, что где-то они отменяются. В Омске я про это не слышал.
– Получается, что у предпринимателя нет никаких шансов, если против него ведется уголовное преследование?
– Шанс есть всегда. Он может писать жалобы, обращаться в прокуратуру, к Президенту Российской Федерации, куда-то еще. Но эффективность жалоб крайне низка, конечно.
– Часто ли в Омской области отменяются оправдательные приговоры районных судов?
– Статистика отменяемости приговоров меня, честно говоря, не радует. По официальным данным, за 9 месяцев 2015 года в Омской области было осуждено районными судами 9 015 человек. Если убрать из этого количества всех, кто был осужден в особом порядке, то есть добровольно признал себя виновным, заключив со следствием досудебное соглашение, останется 3 656 человек. А оправдательных приговоров было всего семь. То есть по первой инстанции оправданных было всего 0,2% от общего количества осужденных. В дальнейшем из этих семи приговоров, вынесенных за 9 месяцев 2015 года, три были отменены. Таким образом, у нас остается цифра, которая не выше арифметической погрешности – 0,1%.
Полных данных за весь 2015 год у меня пока нет, но есть данные по отмененным оправдательным приговорам. Всего за год районные суды, по моей информации, оправдали 14 человек. И еще было вынесено одно постановление о прекращении уголовного преследования за отсутствием состава преступления, что почти то же самое. Из них 10 было отменено. Две трети. В этой ситуации остается только удивляться мужеству судей, которые оправдательные приговоры все же выносят. Это люди, которые, на мой взгляд, очень уважительно относятся к своей профессии.
– Во всей России сложная ситуация с оправдательными приговорами или это опять Омская область такой заповедник?
– Ситуация в остальной России отличается от Омской области. В 2015 году в среднем по России было отменено только 26% оправдательных приговоров, а у нас 66%.
– На ваш взгляд, может ли влиять на судью власть?
– На местном уровне власть – совершенно точно нет. Судебная система сегодня устойчива от внешнего влияния.
– А если, допустим, судья оказался не очень честным. Все выяснилось, его отстранили, и даже осудили, может быть. С точки зрения адвоката, есть ли шанс на пересмотр своих дел у людей, которые были осуждены этим судьей в предыдущие годы?
– Если говорить о правовых возможностях, то ответ однозначен: у людей, осужденных таким судьей, нет правовых возможностей для пересмотра своих дел. И шансов никаких нет, даже теоретических. Если только в деле нет таких нарушений, которые имели место в проблемном приговоре, который стал непосредственно предметом для рассмотрения квалификационной коллегией судей.
– Говорят, что в Омске все юристы родственники. Адвокаты, судьи, прокуроры – все между собой связаны родственными связями. Откуда же тогда судей брать?
– Вопрос на самом деле злободневный. Я ничего не могу сказать по поводу глобального родства омских юристов, поскольку у меня среди родственников юристов нет вообще, но конфликт интересов при назначении судей – он, наверное, имеет место быть, поскольку непонятен и непрозрачен сам порядок назначения судей. Вообще все проблемы судебной системы начинаются именно отсюда. Кто имеет прямое влияние на назначение судьи и дальнейшее его продвижение по карьерной лестнице? Сторона обвинения. Хотя решение о назначении судьи принимает президент, но документы для назначения проходят через кадровую комиссию при президенте.
Что мы знаем об этой комиссии? А очень немногое. Знаем, что треть этой комиссии составляют руководители правоохранительных органов. Естественно, сами заместители министров не просматривают личные дела потенциальных судей. Они пользуются информацией, которую для них готовит аппарат. И по факту получается, что карьера судьи, его продвижение, зависит от того, что скажут о нем работники прокуратуры и какую справку подготовит оперативный сотрудник ФСБ. И судьи прекрасно понимают, как работает эта система. И они понимают, что если не будут прислушиваться к мнению обвинения, а будут вести себя строптиво, то о карьере придется забыть.
Теперь о конфликте интересов. Что это такое – никто не знает. Никто не определил критериев конфликта интересов. Если учитывать все обстоятельства, то стать судьей может только незамужний или неженатый. Лучше сирота, без детей. А еще лучше, если он ходит на работу пешком, чтобы случайно не накопить штрафов за нарушения ПДД. Все остальные кандидатуры могут по какому-то параметру не подойти для судьи. И мне кажется, что эта ситуация специально доведена до абсурда, чтобы всегда была возможность найти конфликт интересов и отказать достойному человеку по формальным основаниям.
– Складывается впечатление, что каждый юрист хочет быть судьей. А вы никогда не хотели?
– В классике считается, что карьера судьи – это высшая карьера в юридической практике. И не только в России, во всем мире так. Безусловно, я с этим согласен. Но если говорить о моих желаниях, то я не стремился в судьи.
– Почему?
– Я понимал, что не готов. Мне кажется, что на своем месте я принесу больше пользы.
– Если бы у вас возникла потребность в услугах адвоката, то к кому бы вы обратились? Кроме своих партнеров, разумеется.
– Конкретные фамилии я вам не назову, не хочу обидеть никого из достойных адвокатов. Вдруг я чью-то фамилию не вспомню в силу разных обстоятельств. Но если серьезно, то я всегда считал и считаю омскую уголовную адвокатуру лучшей в России.
– Почему? Потому что она формируется в жестких условиях?
– В том числе, да. Ну и база очень хорошая. В Омске три отличных учебных заведения, где готовят юристов, – Омский государственный университет, Омская юридическая академия и Омская академия МВД России. И много достойных адвокатов. Причем далеко не всегда они являются публичными людьми.
– И как их находят?
– Так же, как находят любого адвоката. На самом деле реклама и все эти маркетинговые усилия дают не более 10% клиентов. Основная масса новых клиентов приходит к адвокатам через знакомых и бывших клиентов.
– Что вы думаете по поводу НПО «Мостовик» и уголовного дела Олега ШИШОВА?
– Я комментировать ничего не могу, поскольку этим делом не занимался. Знаю лишь то, что приговор вынесен в особом порядке, а это значит, что ШИШОВ признал свою вину. Это факт. Конечно, он – человек заслуженный, и его заслуги могли быть учтены в большей степени.
– В какой стадии сейчас дело Станислава МАЦЕЛЕВИЧА?
– Там ситуация такая. На сегодняшний день из 11 обвиняемых двое объявлены в розыск, остальные девять находятся в сфере досягаемости правоохранительных органов. Из них пятеро – под стражей, трое заключили досудебное соглашение, признав себя виновными, им была изменена мера пресечения. Все трое – женщины с маленькими детьми. Всем обвиняемым предъявлены обвинения по статьям 172 УК РФ (незаконная банковская деятельность) и 210 УК РФ (организация преступного сообщества). А самому МАЦЕЛЕВИЧУ еще предъявлено обвинение по статье 174 УК РФ (легализация денежных средств или иного имущества, приобретенных преступным путем).
– Получается, что троих обвиняемых по делу МАЦЕЛЕВИЧА будут судить в особом порядке?
– До последнего времени было бы именно так, поскольку дела всех лиц, заключивших досудебные соглашения, рассматривались отдельно. Сейчас есть решение Конституционного суда, которое говорит, что это не совсем правильно, они должны садиться на общую скамью подсудимых. Как это будет выглядеть на практике – я пока не знаю. Решение совсем свежее.
– Чего ожидает следствие от обвиняемых, подписавших досудебное соглашение?
– По понятным причинам мне неизвестно содержание их досудебных соглашений, но есть общие требования. Обязательно нужно изобличать своих сообщников, нужно назвать новых сообщников и новые преступные эпизоды, о которых следствию ничего не известно.
– А в обмен они получили только возможность ожидать суда дома, а не в камере?
– Не только. Если дело действительно будет рассматриваться в особом порядке, то они получат две трети от максимального наказания. На практике люди, заключавшие досудебное соглашение, получали более короткие сроки наказаний. Если взять конкретную статью 210 УК РФ, то в особом порядке давали от пяти до семи лет. Тем же, кто боролся и не признавал себя виновным, давали немногим больше. Безусловно, возможность заключить досудебное соглашение – это благо для человека. Но досудебные соглашения становятся уже и злом. Человек, который находится в ситуации уголовного преследования, полностью зависим. А подписавший признание человек становится заложником ситуации. Из него можно вить любые веревки.
– Отказаться от признания нельзя?
– Можно. Но суд может не принять этот отказ. И все признательные показания, данные в период следствия в присутствии адвоката, использовать в качестве доказательства.
– В этом году дело МАЦЕЛЕВИЧА поступит в суд?
– С учетом большого количества обвиняемых, большого количества защитников и многотомности этого дела оно в этом году точно не поступит в суд. Сейчас еще и предварительное следствие не завершено. Обвиняемые только знакомятся с экспертизами, которых несколько десятков. Потом они будут знакомиться с материалами уголовного дела.
– И все это время обвиняемые будут находиться под стражей?
– Я на этот счет скажу вот что. Сама по себе статья 172 УК РФ – она как раз относится к тем экономическим статьям, которые не предполагают содержания под стражей. Причем запрет введен законодательно. Но наши правоохранители – они очень искусны в нахождении обходных путей. А наши суды, как показывает практика, практически всегда становятся на сторону обвинения. В Омской области, к примеру, удовлетворяются 97,7% ходатайств об избрании меры пресечения в виде содержания под стражей. И в 98,5% удовлетворяются ходатайства о продлении срока содержания. За 9 месяцев 2015 года было заключено под стражу 879 человек. А домашний арест использовался всего 7 раз.
– В других регионах ситуация аналогичная.
– Абсолютно аналогичная. А чтобы судьи могли пойти навстречу следствию, правоохранители вменяют предпринимателям неэкономические статьи, которые предполагают возможность заключения под стражу. Об этом, в частности, говорил председатель Верховного суда Вячеслав ЛЕБЕДЕВ в феврале этого года, когда выступал на совещании перед председателями судов. По словам ЛЕБЕДЕВА, Верховный суд проводил мониторинг по экономическим статьям, после чего пришел к мнению, что следователи необоснованно вменяют дополнительные статьи, чтобы заключить обвиняемых под стражу и добиться от них признания. Как я полагаю, в деле МАЦЕЛЕВИЧА имеет место быть именно это. То есть статья 210 УК РФ вменена с одной целью – изолировать обвиняемых и получить признательные показания. И эта цель была достигнута. Три женщины, изолированные от общества и своих семей, заключили досудебные соглашения. Проблема еще в том, что ни следствие, ни прокуратура не несут ответственности за обвинение. И если обвинение того же МАЦЕЛЕВИЧ по статье 210 УК РФ в суде не подтвердится, то никто за это не понесет реальной ответственности.
– Недавно вы высказывались по поводу отставки ТОМЧАКА. У вас, в отличие от большинства, было резко негативное мнение. Почему?
– Я защищал бывшего руководителя областного ГИБДД Сергея ДМИТРИЕВСКОГО и двух руководителей среднего звена из службы по борьбе с экономическими преступлениями, чьих фамилий назвать не могу, поскольку их дела были прекращены и не дошли до суда. Но по опыту этих защит у меня сложилось определенное мнение о системе руководства в управлении МВД по Омской области. С чего началось уголовное дело в отношении ДМИТРИЕВСКОГО? С того, что он отказался замять ДТП, виновником которого был родственник одного из высокопоставленных полицейских чиновников. Потом задержали в состоянии алкогольного опьянения родственника другого высокопоставленного полицейского чиновника, и ДМИТРИЕВСКИЙ этот случай тоже не замял, хотя его настойчиво просили об этом. А через короткий промежуток времени управление собственной безопасности выясняет, что ДМИТРИЕВСКИЙ заливал в бак своего автомобиля бензин по казенной карте. Ему насчитывают ущерб в 70 тысяч, а в суде эта сумма уменьшилась до 3 тысяч рублей. Как я могу расценивать такое уголовное дело? Только как попытку наказать человека, который пошел против системы.
– В детективных романах адвокаты используют частных детективов для сбора информации. А омские адвокаты их используют? И есть ли вообще у нас частные детективы?
– Частные детективы в Омске есть, но их не много. Хватит пальцев одной руки, чтобы пересчитать. И не ко всем из них имеет смысл обращаться. Что касается меня и моих партнеров, то мы такой опыт имеем – я достаточно давно привлекаю детектива для сбора разного рода информации, которую потом использую в процессе. Но это не массовое явление, а отдельные дела.
– А сталкивались вы со лжесвидетельством в Омских судах? Насколько распространено это явление? И знаете ли вы случаи, когда наказывались люди за лжесвидетельство?
– Практика привлечения к уголовной ответственности по статье за дачу заведомо ложных показаний – она практически отсутствует в России. Безусловно, это способствует злоупотреблениям. Иногда и сторона защиты выставляет свидетелей, которые не совсем искренни, мягко говоря. Но чаще всего, по моему опыту, таких свидетелей использует обвинение. Из свежих примеров: дело по обвинению в предумышленном банкротстве. Когда мы за него взялись, то обнаружили подозрительные письменные свидетельские показания двух человек, которые обличали нашего подзащитного системно и развернуто. Когда мы стали заниматься этими показаниями, привлекли к сбору информации частного детектива, то выяснились очень интересные подробности. Оказалось, что один из свидетелей, который якобы давал показания следователю, в этот день находился не в Омске, а по месту своей работы на Крайнем Севере. Мы пригласили этого человека в суд, он приехал, дал показания, мы провели почерковедческую экспертизу, эксперты сделали вывод, что это не его подписи в протоколе. Суд интересуется у следователя: в чем дело? Следователь говорит: я этого свидетеля ни разу не видел. Я допрашивал другого человека, которого мне привел оперативный сотрудник. Я паспорт не проверил, доверившись оперативному сотруднику. Со вторым свидетелем из Москвы аналогичная история. Это не просто показания, которые не соответствуют действительности, это уже масштабная фальсификация доказательств.
– Имеют ли значение для адвоката риторические таланты? Или судьям все равно, как говорит адвокат?
– Мое глубокое убеждение, защитник в процессе должен говорить убедительно. Он должен обладать мастерством изложения своих мыслей, это вопрос самоуважения и уважения к своей профессии. Я отдаю себе отчет, что сегодня в суде особого значения риторика не имеет, на судью это искусство не оказывает никакого воздействия, поскольку судьи нередко делают вывод о виновности подсудимого уже на начальном этапе, сразу после ознакомления с обвинительным заключением. Бывает, что выступление защиты вызывает у судьи не только нейтральную реакцию, но даже и раздражение.
– А в чем тогда смысл работы адвоката, если судьи аргументы защиты слушают неохотно и оправдательных приговоров практически не выносят? Какая у вас мотивация для работы?
– Я над этим вопросом много думаю. Действительно, эффективность защиты в плане оправдания становится все меньше и меньше. Но я не считаю, что единственная задача защиты – оправдательный приговор. Я здравомыслящий человек, абсолютно вменяемый, я считаю, что система правосудия должна работать. Если она не будет работать, не будет и порядка и мы будем опасаться ходить по нашим улицам. На мой взгляд, адвокат должен стремиться к минимизации правовых последствий для своего подзащитного. Скажу вам откровенно, когда ко мне приходит человек и говорит, что ему нужен оправдательный приговор, я с таким человеком не работаю. Я не господь бог. Я могу пообещать только свою самоотверженную работу. Многим этого достаточно. Вот с ними я и работаю.
– У вас есть дело, которое вы считаете своей самой большой победой?
– Мне сложно выделить какое-то одно дело. Каждое дело, которое я выигрывал, для меня важно. Одно, например, было связано с защитой моего близкого друга. В другом деле мне удалось добиться оправдательного приговора для человека, которого спровоцировали на взятку. Были дела, где я защищал очень влиятельных людей, больших руководителей, серьезных предпринимателей, и каждое из таких дел по своему уникально.
– А самый большой провал у вас был?
– Да, и я о нем буду помнить всегда. Мой клиент настоял на том, чтобы в ходе его защиты мы провели экспертизу, а потом от нее отказались. Я не смог настоять на своем, первый и единственный раз в жизни пошел на поводу у подзащитного, и это привело к плачевным последствиям. С моей точки зрения, суд вынес плохой приговор. После этого всем своим влиятельным клиентам, которые привыкли управлять и у которых множество советчиков и консультантов, я сразу ставлю условие: либо они меня слушают, либо ищут другого адвоката.
– Спасибо Андрей Евгеньевич, что нашли время зайти к нам на чай.