В преддверии 23 Февраля военный комиссар Омской области Владимир ВОРОНКОВ согласился побеседовать с корреспондентом «КВ» Анастасией ИЛЬЧЕНКО и ответить на вопросы, касающиеся как военного комиссариата, так и службы в армии в целом.
– Владимир Евгеньевич, вы после армии пошли учиться на военного. С чем связан такой выбор?
– У меня в семье военных никого нет. Я первый. А вот мой сын служит в мотострелковых войсках, уже стал майором. После армии я пошел учиться в Дальневосточное высшее общевойсковое командное училище, потому что командиры предложили. Не знаю, если бы сложилось по-другому, может, стал бы хорошим председателем колхоза (смеется). Но вот 17 мая этого года исполнится 40 лет, как я был призван в армию. За эти годы мне пришлось служить во многих регионах. После училища пять лет прослужил в Группе советских войск в Германии, затем на Дальнем Востоке, в Забайкалье, Москве, в Кемерове. И вот сейчас в Омске.
– Где вам больше понравилось?
– Служба везде была разная. Сначала я был командиром взвода, роты, потом комбатом, комбригом, командиром дивизии. Чем выше поднимаешься, тем больше ответственность. Если, начиная, ты отвечаешь только за себя, то потом за сотни и тысячи людей. Когда ты командир роты, то процентов на 80 все зависит от твоей деятельности, а когда командир дивизии, то многое зависит от твоих подчиненных. Мне везде нравилось служить. Вот с июня прошлого года пришел на должность военного комиссара Омской области.
– Как наш регион смотрится на фоне других?
– Мы все работаем в рамках требований установленных руководящих документов и выйти за их рамки не можем. Система везде одна, только меняется коллектив. Как у каждого руководителя свои требования, так и все подчиненные по-разному их выполняют, поэтому на первом этапе всегда есть шероховатости, когда надо притереться.
– А у омских призывников есть отличия от других регионов?
– Практически нет. Единственное, я заметил такую вещь: в Кемеровской области, где я служил до этого, было 24-26 процентов костно-мышечных болезней у призывников и 16-17 – психических расстройств. А в Омске почему-то наоборот: 24 процента психических расстройств, а костно-мышечных – 17. А в остальном все одно и то же. В Сибири у всех нас одна природа, одни морозы, и характеры у нас похожие.
– На пресс-конференции, которая прошла две недели назад, вы рассказывали, что в последнее время солдат кормят специально привлекающиеся компании. Насколько целесообразно не привлекать к этому солдат, как раньше?
– Я думаю, что министерство обороны знает о такой проблеме и будет делать соответствующие выводы. Когда я начинал служить, в каждой воинской части и подразделении были повара. И я с такой организаций совершенно согласен. При работе с коммерческими структурами есть свои сложности. Помните, как в песне: «Если завтра война, если завтра в поход, будь сегодня к походу готов!». А кто нас будет кормить, если начнутся военные действия? Они же с нами не пойдут! Я думаю, эта тенденция потихоньку уйдет. Так же, как вовремя одумались и не стали отдавать на коммерциализацию госпитали, поликлиники. Наша военная хирургия всегда была лучшей. К нам и сегодня ездят учиться со всего мира. Армия – это единый организм, в котором все должно быть отлажено: кто будет кормить, кто поить, кто заправлять, кто лечить. Сейчас командование это понимает, в некоторых частях, например, готовят внештатных поваров.
– Есть ли в Омске прецеденты призыва девушек на военную службу?
– На срочную по призыву – нет. Только контрактницы. Конечно, их не много, потому что востребованность меньше, но тем не менее они есть. В основном они требуются в медицинских военных учреждениях, в тыловых подразделениях, в штабах. Сейчас 21 век – время информационных технологий, и они успешно осваивают электронный документооборот, работают за компьютерами.
– Они тоже призываются в научные роты?
– Нет, в научные роты берут мужчин с высшим образованием по специальности «информационные технологии» со средним баллом 4,1. В 2016 году мы в такие подразделения отправили десять омичей. Всего научных рот в России 12, но в Омской области их нет. Они расположены при хороших научных центрах. Мы вроде как двух зайцев убиваем: и даем ребятам отслужить, чтобы они могли потом 23 Февраля перед девчонками поднять тост за людей во погонах, и в то же время они продолжают свою научную деятельность. Это точно так же, как в спортивных ротах.
– Каким образом происходит отбор на альтернативную службу? Нужно доказать, что ты принадлежишь к секте, где запрещено брать в руки оружие?
– Здесь сложная ситуация. На самом деле четкой грани нет. Но она и не нужна, потому что желающих очень мало. Мы за год отправили в войска более 5 тысяч человек, а в альтернативную – 15 человек, а в Кемерове мы за год отправляли всего 4–6 человек. Да, есть убежденные, когда придерживаются такого вероисповедания, а есть те, кто подстраивается. Мы не «колем» их, пожалуйста, пусть идут на альтернативную службу. Только сравните: или один год прослужить как нормальному мужику, или 21 месяц горшки выносить. Я бы пошел служить.
– Но список профессий не ограничивается санитарами, там есть и вполне приличные – электросварщики, например…
– Это вопрос не к нам. Мы даем список с данными призывников, которые желают пройти альтернативную службу, а региональное министерство труда присылает нам список учреждений, куда они могут быть устроены. Вот, например, в этом году в Кировский детский дом – 7 человек, в Исилькульскую специализированную школу-интернат – 1, в Андреевский психоневрологический интернат – 3 и др. Мы направляем, а вот какую им там дадут профессию, решают уже на месте. Может быть, он будет электриком, а может быть, и санитаром. Но что они потом своим сыновьям скажут? Тем не менее у каждого свой выбор. Они пишут заявление, мы им не мешаем, пусть идут. Они хотя бы на законных основаниях это делают, а есть же те, кто вообще увиливает. Но все это не мешает нам набирать призыв, потому что основная молодежь идет добросовестно. Если раньше нужно было набрать по пять тысяч за призыв, то сейчас 2–2,5 тысячи. Количество уменьшилось наполовину, поэтому призывников нам хватает.
– Где люди более охотно идут служить – на селе или в городе?
– Конечно, из сельской местности. Там до сих пор сохраняются традиции и родители призывников относятся к службе по-другому. Люди в деревне все на виду, сразу все узнают, что он не пошел служить. Многие выбирают сегодня службу по контракту.
– Популярность контрактников объясняется высокой оплатой?
– Первоначально они получают денежное довольствие в пределах 20 тысяч рублей. Затем им идут различные надбавки. Для оплаты имеет значение, во-первых, воинское звание, во-вторых, должность, в-третьих, выслуга лет. Так, например, водитель-контрактник в воинском звании рядовой с выслугой 10 лет при службе в одной из воинских частей в Сибири получал бы денежное довольствие свыше 30 тысяч рублей, а если бы был сержантом, то его денежное довольствие было бы выше.
Если контрактник выслужил определенный срок, ему положена пенсия. Она тоже намного больше, чем у гражданских.
– Какие сегодня самые распространенные способы уклонения от службы в армии?
– Часто молодежь обращается в различные коммерческие юридические организации, которые «консультируют» их, как под предлогом болезни и дополнительного обследования протянуть до конца призыва. На следующий призыв все повторяется. При этом плата за такую «услугу» составляет 70 – 80 тысяч рублей. За 10 лет до конца призывного возраста уйдет кругленькая сумма. В результате такой призывник рискует вместо военного билета получить справку о том, что он не прошел воинскую службу без законных на то оснований. Но таких уклонистов с каждым годом становится все меньше. Наша система патриотического воспитания все-таки дает свои плоды.
Мы в принципе не заинтересованы посылать в армию больного солдата. Если есть сомнения: здоровый или больной, всегда решаем в пользу последнего. Берем только здоровых.
– А есть ли те, кто хотел бы служить в армии, но его не берут по тем или иным причинам?
– Конечно. В первую очередь, это те, кто имеет судимость. По закону мы имеем право брать с погашенной судимостью, но командиры воинских частей от них отказываются.
– Даже если она условная или, например, за экономическое преступление?
– Да, не важно, какая. Я тоже против этого, потому что судимость судимости рознь. Один девушку от хулиганов защитил, а другой у бабушки последний кусок хлеба отобрал. Сегодня в регионе почти 500 человек призывного возраста имеют судимости.