За все десятилетнее время нахождения рядом с нами автоматический стационарный пункт мониторинга атмосферного воздуха ни разу не обнаружил превышения ПДК.
На минувшей неделе на кухонные посиделки в «Коммерческие Вести» заглянул председатель совета директоров ООО «Омсктехуглерод» Валерий КАПЛУНАТ. Обозреватель Евгения ВАЙС записала наиболее интересные моменты его двухчасовой беседы с журналистами редакции.
– Валерий Николаевич, с какими итогами завершила 2021 год группа компаний «ОМСК КАРБОН ГРУПП»?
– Для начала мне бы хотелось подчеркнуть, что углерод – продукт уникальный, обладающий многочисленными свободными ковалентными связями. Практически всем, что человечество сейчас имеет с точки зрения науки и техники в быту и промышленности, оно обязано именно углероду – от твердотопливных баллистических ракет до смартфонов. Даже бурно обсуждаемый нынче «зеленый» переход – величайшая мистификация века – опять же, обусловлен нашим продуктом. Мы тоже не даем этому продукту окислиться, выделяем его в чистом виде. Когда говорят «декарбонизация» – это не точный термин, на самом деле подразумевается борьба с углекислым газом, который якобы и обеспечивает львиную долю глобального потепления.
– Но все же как сказалась пандемия на вашей отрасли?
– Пандемия, безусловно, оказала влияние на всю мировую экономику. Например, 2020 год – это бесконечные локдауны. Мы ведь сильно на Запад завязаны – там же закрывались заводы, что задевало и нас. Был даже такой период, когда выпускать технический углерод было абсолютно невыгодно. Есть такое понятие – условно постоянные расходы: если ваш объем ниже какого-то критического уровня, у вас генерируются убытки. Поэтому проще в такой ситуации останавливаться. Но мы позволить себе остановиться не могли, иначе бы начали терять рынки. Продолжать в такой ситуации работать – это был риск. Причем риск, обусловленный, я бы даже сказал, таким «безмозглым оптимизмом» – да ладно, все будет хорошо. Но, как ни странно, этот оптимизм сработал. Через несколько месяцев все восстановилось.
– Но это вы говорите про 2020 год…
– 2021 год был продолжением. В эти два года мировая экономика сильно изменилась. Посмотрите, как в 2020 году залихорадил рынок нефти, а в 2021-м – рынок газа. И это все следствие вирусной эпохи. Но 2021 год показал, что наш продукт по-прежнему востребован обществом и степень этой востребованности увеличивается. Безусловно, показатели хорошие. Я бы бравировать цифрами не…
– Как это не..? Давайте все же их назовем.
– У нас три производственные площадки (Омск, Волгоград, Могилев), несколько логистических центров, включающих лаборатории, научные отделы, склады (Германия, Польша, Румыния, Турция, Канада, США, Сингапур), пара дилеров (Польша, Венгрия), однако львиная доля реализуется все же через наши собственные пункты продаж. Так вот на трех площадках мы произвели за прошлый год примерно полмиллиона тонн технического углерода – на 20% больше, чем в 2020-м, на 10-12% больше, чем в 2019-м. Окончательные итоги еще не подбиты, но примерно 30-35 млрд. рублей выручили два наших российских завода, а с учетом белорусского – около 40 млрд.
– Кстати, про могилевский завод. Белорусский политический кризис сказался негативно на его работе?
– Мы одна их крупнейших российских инвестиций в Белоруссию после «Рос-
атома». И на нас отыгрались прозападные политиканы, которые использовали наш завод в качестве примера всего отрицательного, связанного с Россией. Мол, российский промышленный бизнес – враг экологии, губящий хрупкое равновесие природы... Очень интенсивно полились грязные фальсификации еще до известных событий 2020 года. Но когда они случились, все стало более контрастным – черное-белое, и стало понятно, что мы были просто тренировочной мишенью: наши критики переключились на более масштабные политические объекты.
– В Беларуси предъявляются более жесткие требования по соблюдению экологических норм по сравнению с Россией?
– Практически нет.
– Так что же вам общественность предъявляла?
– По сути, использовались те же нечистоплотные методы, что и нашими провокаторами в Омске: бездоказательная абстрактная «долбежка» со стороны прикормленных «псевдолидеров мнений». Мы же должны понимать, что любое государство обязано развивать промышленность с неизбежной нагрузкой на окружающую среду. В Сомали, например, нет промышленности и нет экологических проблем, зато есть высокая детская смертность от недоедания, низкий уровень жизни и прочее. Мы к такому хотим стремиться? Безусловно, плата за технологический прогресс существует. Но эта же неумолимая технологическая поступь прогресса увеличивает продолжительность и качество человеческой жизни! При этом государство принимает природоохранное законодательство, которое обязаны строго соблюдать промышленные предприятия, в том числе и мы.
– Какова доля от «Омсктехуглерода» в общей массе выбросов?
– 0,4%. Больше 50% – это вклад нефтяников, энергетиков и автотранспорта. Наши выбросы в основном – это углекислый газ. Он тоже нормируется, и мы эти нормы не превышаем. Каждое предприятие контролируется по своим выбросам. Даже фабрика мягких игрушек.
– Год назад федеральный Росприроднадзор назвал вас в числе предприятий, где были обнаружены нарушения.
– Вы обратили внимание, что практически у всех «нарушителей» тогда обнаружился «неучтенный» метан. Мы всегда используем природный газ (а это и есть метан) как технологическое сырье. Но поменялась форма отчетности – стали требовать указывать наличие его как природного элемента, находящегося в производственном цикле, отдельной строкой. Но для того чтобы подать сведения по новому формату и внести их, как положено, во все регламенты, требуется год. Понятно, что любая проверка в течение этого года «обнаружит» у нас метан, поставляемый по трубопроводам, как, впрочем, и у всех других, кто использует природный газ. Формулировка «неучтенное вещество» звучит зловеще, хотя на самом деле это банальное сырье. В производстве ничего не изменилось абсолютно, просто мы иначе теперь заполняем бумажки – и пожалуйста, нарушения уже нет! Есть еще жалобы – людей раздражают некоторые запахи, с которыми мы активно боремся – практически загерметизировали слив. Хотя точки зрения защиты окружающей среды выше ПДК мы никогда и ничего не выбрасывали и тем не менее пытаемся уменьшить отрицательные ощущения горожан.
– В 2020 году вы вышли из экологического соглашения с Омской областью. Почему?
– Если вы изучите текст этих соглашений, то убедитесь, что они носят декларативный характер. Наверное, это тоже неплохо, но лишь при конструктивной модели взаимодействия власти и промышленности. А когда это ничем не заполненное соглашение использовали для дискредитации нашего проекта, тем самым проявив типично властное лицемерие, мы и среагировали принципиально – в силу логики, поскольку политика региональных властей на тот момент заключалась в натравливании на нас «деятелей медийного искусства», дабы ввести нас в криминальную систему. При этом наша экологическая политика не поменялась, мы точно так же строго исполняем все требования природоохранного законодательства, а многолетняя война завершилась мазохическим итогом для коррупционеров из-за четкого посыла заводчан – никогда платить из-под полы криминальную ренту никому они не будут.
– А как вы включаетесь в программу «Чистый воздух» при отсутствии контакта с областным правительством?
– Детальная, по отраслям разверстанная программа еще в разработке. Здесь должен быть системный набор организационно-технических мер с соответствующим финансированием. Пока что разработаны цели, подходы и некие стандарты, которые необходимо конкретизировать на отдельных объектах. Мы общаемся с федеральным руководством этой программы, и у них болит голова об оптимизации выбросов. Возьмем корову. Она выдыхает углекислый газ, а другим местом через пищеварение производит метан. Вы говорите корове: «Сокращай выбросы!» Как она это может сделать? Только за счет сокращения жизнедеятельности, что неминуемо скажется на количестве выдаиваемого молока. Так и в промышленности – получается, нам даже не стоит закладывать увеличение мощностей, которое мы планируем? Ведь чем больше объем продукции – больше и выбросов. Тупик. Надо, наверное, вести речь об относительном сокращении выбросов – чтобы при производстве единицы продукции за счет усовершенствования технологий приходилось меньше загрязняющих веществ. Но у каждой отрасли свои нюансы. Абстрактно сокращать выбросы можно только за счет сокращения промышленности как таковой.
– Насчет ренты: прямо к вам пришли и впрямую предложили платить?
– Конечно нет – это люди изощренные, иезуитски вероломные. Нас весьма изощренно наводили на мысль стать спонсорами спортивного клуба. Конечно, деньги бы шли туда не напрямую, а через какой-нибудь фонд… А дальше растащиловка, как в приснопамятной «Омичке». Но так обычно все и начинается: сначала просят небольшую сумму «помощи», потом ставки растут. Главное – не втянуться в эту схему изначально. Разумеется, мы вовсе не экстремалы, ищущие острых ощущений, – нам не нужны конфликты с властью. Просто, к сожалению, в современных российских реалиях на силовые приемы нужно отвечать столь же жестко, ведь не получится уговорить волка не есть мясо. Тот же губернатор мог стратегически реализовать целевую программу по переводу котельных в Омске, например, на газ, потому что аэрозоли, накрывающие город, это в немалой степени их вина. Но мы не видим такого. Явно к одним предприятиям региональная власть гораздо лояльнее, чем к другим. Около 10 лет назад была история, когда зимой в Октябрьском округе почернел снег, и нас попытались привязать к этому. Мы жестко ответили и потом судились, но вскоре выяснилось, что действительно выпавшая сажа к нам отношения не имеет: в сильные морозы зачадила ТЭЦ-5. В ходе противостояния один из первых в Омске автоматических стационарных пунктов мониторинга атмосферного воздуха установили к северу от границ нашего завода. Мы поначалу злились, а потом поняли, что это хорошо.
– Почему?
– Почти за все десятилетнее время нахождения рядом с нами этот пункт ни разу не обнаружил превышения ПДК. Стараниями нынешней администрации такой же пункт поставили теперь уже с южной границей завода. И недавно были публикации, что он обнаружил превышение пылевидных твердых частиц. Это оказался уголь, транспортируемый близлежащей железной дорогой.
– Вы обмолвились, что планируете наращивать мощности. В Омске?
– У нас есть пяти- и десятилетняя программы развития. Продукт наш востребованный, но не забывайте: мы находимся в условиях международной конкуренции и потому вынуждены постоянно увеличивать объемы продаж и улучшать технологии производства. Если в прошлом году омский завод произвел 270 тысяч тонн техуглерода, то через два года сможет выдавать 340 тысяч тонн. Самый большой объем выпуска советского периода – 190 тысяч тонн.
Мы заказали новый проект у китайской фирмы, оборудование будет из Германии, Франции. Снесли здания 1940-х гг. Возводиться будут современные конструкции, которые нынче и не принято вписывать в корпуса. В Омске и Волгограде будет по одной дополнительной установке (мы называем ее поток) стоимостью по 2 млрд. рублей, в Могилеве – две. По сути, 98-99% прибыли «Омсктехуглерода» инвестируется в развитие. Если раньше на омском заводе работали 20-тысячные потоки, то сейчас 60-тысячные.
– Но вы же не одни в мире планируете рост производства, ваши конкуренты тоже, надо полагать, точно так же планируют рост.
– Помню, как 20 лет назад мы хвастали впервые построенным потоком на 20 тысяч тонн руководству Goodyear, а те в ответ: какой из существующих западных заводов вы принесете в жертву, кто из них согласится поставлять нам меньше углерода ровно на эту величину. Мы были обескуражены. Но тем не менее наши потребители – глобальные международные компании, руководят которыми выпускники лучших университетов мира – Сорбонны, Оксфорда и прочих. Это непростая публика. Если уговаривать: купите у нас быстро и по дешевке – не выйдет. В их понимании: предлагает сейчас и дешево, значит – вы нестабильны и лихорадочны. Им нужны долгосрочные гарантии поставок в неизменном качестве, потому что технический углерод – продукт очень консервативный. Под него у зарубежных потребителей формируются адекватные технологии.
– В связи с этим вопрос: раз речь идет о стабильности, то на какой срок вы заключаете с западными компаниями договоры?
– Пять лет. Но у нас формульное ценообразование с ними. То есть цена плавающая – один из основных параметров ее – рыночная цена на нефть.
– Китайцы-проектировщики выступили как подрядчики?
– Они спроектировали основные конфигурации конструкций, но реакторы – сердце процесса – это исключительно наше ноу-хау. Не будем забывать, что 20 лет назад КНР приняла нацпрограмму развития отрасли технического углерода, у них образовались гиганты рынка вроде BlackCat – наши основные конкуренты. На этом фоне мы, конечно, выглядим как «бродяги», до нас никому нет дела кроме слюнявых мздоимцев. Впрочем мы находимся уже на той стадии развития, когда от российского государства нам нужны в основном только координация и контроль. И в нашей мировой экспансии нам реально помогает поддержка президента и федерального правительства.
– К слову, про налоги. В прошлом году вы перерегистрировали холдинг в Москву.
– Да, теперь наш центр прибыли в Москве. Но должен вам признаться: Омская область мало от этого пострадала. С нашей стороны это был скорее способ уменьшить противоречия с региональной властью.
– Чтобы не платить, как вы выражаетесь, «криминальную ренту»?
– В том числе. Для нас в московской прописке больше плюсов, чем минусов. Омская власть ничего не сделала для того, чтобы мы остались здесь.
– А вам нужны контакты с региональной властью?
– Конечно да. Для совместных программ развития. Вот мы планируем увеличение мощностей, а в Омской области регионалы к нашим проблемам индифферентны. У нас, например, конструктивные отношения с губернатором Волгоградской области. Он с гордостью докладывает президенту о достижениях промышленности, так как считает своей профессиональной задачей поддерживать производство во вверенном ему регионе. С белорусской властью у нас заключен инвестиционный договор, она контролирует ход его исполнения, решает вопросы с инфраструктурой и с подготовкой кадров. Мы ведь там строили завод с нуля, но проблем с набором персонала не возникло. Омская же власть к нашим планам относится как наблюдатель, впрочем и препятствий в развитии не чинит. Конечно, мы справимся с поставленными задачами сами, но разумнее, когда региональное правительство и местные производительные силы эффективно сотрудничают в решении насущных задач. Созидательная интеграция необходима для успешного развития территории.
– Насколько помню, «Омсктехуглерод» был включен в стратегию социально-экономического развития региона до 2025 года. Наверняка вас и в стратегию до 2030 года включили.
– А помните, как в стратегии до 2025 года чуть ли не центром развития нефтехимической промышленности назывался Крутогорский нефтеперерабатывающий завод? А ведь по терминологии нефтяников, это был типичный «самовар». Но тем не менее мы тогда приходили к ним, предлагали стабильное партнерство: заключить соглашение лет на пять и тем самым гарантировать рынок сбыта их пиролизной смолы. Там усмехнулись и дали понять, что у них другая мотивация… Как показали дальнейшие судебные процессы, это была классика теневой экономики, работавшая без акцизов. Но мы так не можем, покупатели – а это крупнейшие мировые компании – требуют от нас полной прозрачности в том числе и в закупках: долгосрочные легальные контракты… Неудивительно, что через некоторое время КНЗ бесславно сдох. Несмотря на то, что ему покровительствовали некоторые генералы. Подобная история случилась и с гигантским Антипинским НПЗ, с которым мы тоже пытались установить «белые» долгосрочные отношения, предлагали им за газойль больше, чем та цена, по которой они продавали на тот момент: зачем сидеть, мышковать на спотовых рынках, когда можно гарантированно продавать надежному партнеру. Им тоже показалось неинтересно. А в итоге завод разорился, а его руководство оказалось в тюрьме. Надо работать прозрачно, и у тебя все получится.
– Давайте вернемся к финансам. Вы запланировали солидные траты на инвестиционные проекты. У промышленных предприятий редко бывают свободные средства. Пользуетесь современными инвестиционными инструментами, инфраструктурными кредитами?
– Инвестиционным инструментам требуют высочайшего организационного уровня, кроме того,они очень конъюнктурны. Вероятная финансовая модель проста: либо вы развиваетесь за счет заемных средств, либо за счет реинвестиции прибыли. Понятно, что колоссальное обновление производства требует серьезных ресурсов, прибыли может не хватить, тогда идут в ход деривативы, банковское и иное кредитование и так далее, собственник продает часть акций, которые торгуются на бирже – на этом зиждется капитализм. В России же мы на IPO не выйдем в силу недооцененности отечественного бизнеса. Банковские кредиты мы не используем, поскольку проектное финансирование очень громоздкое на данном этапе. Есть совместные проекты с крупнейшими банками России. Действуем в рамках оптимизационной модели, впрочем не особо полагаясь на кредиты.
– Есть и другая модель – более активно работать с кредитами.
– На данном этапе они не столь нами востребованы. Вот возьмите компанию «Мостовик». Она была выстроена с нуля в постсовесткий период. Но почему она умерла? С колоссальными заказами, партнерством по олимпийским объектам, уникальным мостом на острове Русский и так далее. Почему они в пух и прах разорились? Потому что выплачивали криминальную ренту. А вы эту ренту можете выплачивать только за счет экономики своего проекта, выкачивая его кровь. Вы же тайно это делаете. Соответственно, используете криминальные схемы вытаскивания денег, которые чем-то нужно замещать – берете кредиты. Растет кредитная пирамида, которая при наступлении чрезвычайных обстоятельств обваливается. Поэтому мы не допускаем незаконные и экономически необусловленные притязания. Наш коллектива обязан строго блюсти законодательство на всех уровнях, иначе недоброжелатели нашему проекту голову снесут с великой радостью.
Немалая часть омского бизнеса работает в коррупционных условиях, их руководство шантажируют компроматом, усугубляя экономику предприятий пресловутыми криминальными поборами, и предпринимателям ничего не остается, как заполнять вакуум кредитами. «Оша» и «Мостовик» погибли именно по этой причине. Такого широкомасштабного, системного обескровливания бизнеса криминальными схемами, как в Омске, мы не встречали в других регионах. Например, в Беларуси нет криминальных локальных альянсов, нет такой вопиющей коррупции, в частности, потому что есть ротация кадров – вице-губернатор через некоторое время перебрасывается директором завода в другом регионе, ну и так далее по цепочке – долго никто не засиживается.
– А вы пострадали от международных санкций?
– Нет, поскольку они нацелены прежде всего на давление на руководство страны, ключевые организации, являющиеся основой государственного устройства, фигуры, включенные в политическое устройство страны. Мы к их числу не относимся. Есть, конечно, некоторые проблемы. Например, в Китае отказались принять от нас долларовый платеж через Сбербанк, потому что не захотели портить отношения с партнерами-американцами. Пришлось использовать другой банк. Любые санкции – это ограничения в развитии. Ничего хорошего в них нет.
– Раньше вы активно высказывались о происходящем в регионе на площадках СМИ. Правильно я понимаю, что сейчас предпочитаете телеграм-канал?
– Мы? Давайте я вам расскажу историю о моей прошлогодней встрече с губернатором. В мае прошлого года Александр Леонидович попрекнул меня, что-де власть поливают грязью в телеграм-канале «Лаврентий Берия». А я ему напомнил о заказных выступлениях блогеров против завода. Он, разумеется, открестился от этих блогеров, полчаса мне это доказывал. Я тоже в ответ: «Так и я не имею отношения к телеграм-каналу «Лаврентий Берия». На столь благостной ноте и расстались.
– Вы говорите о «криминальной ренте», но ведь вы, по сути, платили такую «ренту», покупая при предыдущем губернаторе газ у прокладки вместо «Газпром межрегионгаз Омска».
– Признаю. И мы совершаем ошибки, накапливая опыт борьбы с криминальными поползновениями. В наших рядах нашелся предатель, быстро, впрочем, разоблаченный. Уголовное дело было открыто по нашему заявлению в федеральные правоохранительные органы. Даже несмотря на то, что цена газа у этой прокладки была хорошая – ниже чем на рынке, ведь они покупали лимитированный газ. Понятно, что осудили лишь стрелочников.
– Вы пострадали от прошлогоднего газового кризиса?
– Газ – это 10% в себестоимости продукции. Однако динамика цен на газ в стране благодаря нашему президенту несоизмеримо стабильнее, чем в Европе. А там увлеклись форсированным переходом на возобновляемые источники энергии, которые выше по себестоимости, чем традиционные. Придумали вот сбор на выбросы углекислого газа, чтобы компенсировать затраты на ветряки и прочее. Кучу обычных электростанций закрыли, а ветра в прошлом году не было, и еще чего-то не было. И атом признали грязным. Единственным выходом стало использование газа, цены на который закономерно ринулись вверх.
– Вы по-прежнему возите техуглерод на Запад по железной дороге?
– Нет, теперь автомобилями – это дешевле, проще, гибче. Мы производим почти 30 марок техуглерода (в момент нашего появления на заводе он производил только четыре марки), некоторые партии заказчики требуют небольшие.
– Перенимаете зарубежный опыт у компаний-партнеров?
– Конечно, это неизбежно – Michelin, Goodyear приветствуют унификацию политики качества, производственной и социальной сферы. Мы реализуем практику коллективных договоров, например условий труда, обязательств администрации перед персоналом.
У нас очень развитая профсоюзная организация. Некоторые предприниматели негативно относятся к профсоюзам и зря. Хотя опасения понятны: достаточно вспомнить случай с заводом Ford во Всеволожске, где «независимый» профсоюз довел конфронтацию с начальством до момента, когда иностранные инвесторы попросту бросили производство. Возможно, они так и не постигли таинство российской души.
Ранее «кухонные посиделки» с Валерием КАПЛУНАТОМ можно было прочитать только в печатной версии газеты «Коммерческие вести» от 16 февраля 2022 года.
