Виталий ВОЛОДИН (ФРГ, г. Трир): О цене протеста

В прошлое воскресенье французский городок Компьень принимал ежегодную ярмарку вина и сыра. Утром на центральной площади яблоку было негде упасть, причем доминировали в толпе отнюдь не туристы, а самые что ни на есть аутентичные жители французской провинции, будто только что сошедшие с экранов старой комедии Жана Жиро. Они пробовали вино, живо обсуждали его вкус, заливисто хохотали, торговались с виноделами, отчаянно жестикулируя, затем тут же на месте заключали сделки и отмечали их в многочисленных ресторанчиках. Словом, вокруг была идиллическая картинка милой доброй Франции.

Однако через пару часов площадь заметно опустела. На соседнюю улочку подъехала дюжина автобусов, в которые почтенные мадам и месье организованно погрузились. При этом лица у них были уже далеко не такие беззаботные, как десять минут назад. Колонна автобусов из Компьена, как и сотни ей подобных из других тихих провинциальных городков, отправлялась в Париж, где ее пассажиры влились в ряды самой массовой за последние годы гражданской акции протеста. В этот день к Дому инвалидов вышел, по оценкам организаторов, миллион человек, возмущенных законом, разрешающим гомосексуальные браки, а также планами правительства наделить гей-пары правом усыновлять детей.

Впрочем эта колонка не про отчаянную попытку консервативной и традиционной Франции отстоять свои принципы и ценности. Собственно, вне зависимости от того, каким будет исход их борьбы, она отлично иллюстрирует очень важный для понимания нынешних европейцев факт. Выход на демонстрацию здесь не является прерогативой узкой группы политических активистов. Если какая-то тема возбуждает общественный интерес, можно быть уверенным, что она не останется на уровне кухонных споров, а вырвется на улицы.
Французы здесь не исключение из правил. Когда два года назад случилась Фукусима, миллионы немцев, большинство из которых даже на выборы никогда не ходят, выстроились в живые цепи длиной в сотни километров. Результатом стал разворот незадолго до этого принятой энергетической стратегии и решение о закрытии всех немецких АЭС к 2020 году.
Есть и менее масштабные примеры успешного протеста. Так, недалеко от нас есть городок Кенен. Он совсем небольшой — 2275 жителей. Такое типичное немецкое захолустье, где даже магазина ни одного нет, кроме булочной, а время сонное и тягучее, как любимая местными жителями пастила. Но недавно кененским бюргерам понадобилось кое-что от власти. Дело в том, что в последние годы стремительно вырос трафик на дороге, протыкающей городок по главной (а по сути – единственной) улице. Строительство объезда было горожанам давно обещано, но отчего-то застопорилось. И тогда в одно прекрасное утро перед каждым(!) домом Кенена появился транспарант с требованием к местным властям возобновить стройку и закончить в срок.
И чиновникам пришлось объясняться, оправдываться и гарантировать, что все будет улажено. Только после этого надписи сменились на другие – с датой сдачи объезда и словами «Мы следим».
Да, разумеется, можно считать, что такие гражданские привычки часто оборачиваются убытками для экономики. В парижских отелях, к примеру, постояльцев честно предупреждают, что за форс-мажор в виде митингов владельцы ответственности не несут. А тот самый воскресный митинг обошелся в 800 тысяч евро (собранных, впрочем, по подписке самими участниками). Кененцам тоже пришлось заплатить за краску и ватман из своего кармана.
Кухонные протесты, безусловно, обходятся значительно дешевле. Но вот эффективнее ли они, большой вопрос.



Виталий ВОЛОДИН