В книге «Искусство при свете совести. Воспоминания о современниках, эссе» Марины ЦВЕТАЕВОЙ (СПб.: Азбука; Азбука-Аттикус, 2017 г.) Марина Ивановна рассказывает о том, какими запомнила она своих современников-поэтов.
16 +
А в одном из своих эссе она с характерной для нее определенностью отмечает, для кого пишет.
«Не для миллионов, не для единственного, не для себя. Я пишу для самой вещи. Вещь, путем меня, сама себя пишет. До других ли и до себя ли?
Здесь нужно различать два момента: момент созидательный и момент по-создании. Первый без: зачем? весь – в как. Второй бы я назвала моментом бытовым, прикладным. Вещь написана: что с ней будет? кому придется? кому продам? О, не скрываю, что, по свершении вещи, последний вопрос для меня – наиважнейший.
Так, дважды, духовно и житейски: вещь дана, кто ее возьмет?
Два слова о деньгах и о славе. Писать из-за денег – низость, писать ради славы – доблесть. Просторечье и простомыслие ошибаются и здесь. Писать из-за чего бы то ни было, кроме самой вещи – обречение вещи на ровно-день. Так пишутся, и может быть и должны писаться, только передовицы. Слава ли, деньги ли, торжество ли той или иной идеи, всякая посторонняя цель для вещи – гибель. Вещь, пока пишется, – самоцель.
Зачем я пишу? Я пишу, потому что не могу не писать. На вопрос о цели – ответ о причине, и другого быть не может.
За 1917–1922 г. у меня получилась целая книга так называемых гражданских (добровольческих) стихов. Писала ли я книгу? Нет. Получилась книга. Для торжества белой идеи? Нет. Но белая идея, в них, торжествует. Вдохновленная идеей добровольчества, я о ней забывала с первой строки – помнила только строку – и встречалась с ней лишь по проставлении последней точки: с живым, помимо воли моей воплощенным добровольчеством. Залог действенности так называемых гражданских стихов именно в отсутствии гражданского момента в процессе писания, в единоличности момента чисто-стихотворного. То же, что об идеологии – о моменте прикладном. По написании стихов, я могу прочесть их с эстрады и обрести себе либо славу, либо смерть. Но если я об этом думаю, приступая к ним, я их не напишу или напишу так – что не заслужат ни славы, ни смерти.
Момент до-свершения и момент по-свершении. Об этом говорил Пушкин в строках о вдохновении и рукописи, и этого никогда не поймет простомыслие.
Слава и деньги. Слава – как широко – просторно – достойно-плавно. Какое величие. Какой покой.
Деньги – как мелко – жалко – бесславно – суетно. Какая мелочь. Какая тщета.
Чего же я хочу, когда, по свершении вещи, сдаю вещь в те или иные руки?
Денег, друзья, и возможно больше.
Деньги – моя возможность писать дальше. Деньги – мои завтрашние стихи. Деньги – мой откуп от издателей, редакции, квартирных хозяек, лавочников, меценатов – моя свобода и мой письменный стол. Деньги, кроме письменного стола, еще и ландшафт моих стихов, та Греция, которую я так хотела, когда писала Тезея, и та Палестина, которой я так захочу, когда буду писать Саула, – пароходы и поезда, везущие во все страны, на все и за все моря!»
