При чтении мемуаров стопятидесятилетней давности трудно не подивиться многомерности ушедшего мира.
СУШКОВА Е.А.
Записки
Серия «Биографии и мемуары»
М.: Захаров, 2004. — 304 стр.
Тираж 3 000 экз.
«Итак, я решилась издать мои воспоминания; мне простят незатейливый мой рассказ за то уж только, что многие страницы его относятся к юношеской и светской жизни Михаила Юрьевича Лермонтова. Многие убедятся, что Печорин и он так схожи, так слиты, что иногда не различишь одного от другого. Я не хотела бы ничем помрачить памяти любимого моего поэта, а главное, человека некогда особенно дорогого мне, и потому одна правда выльется из-под пера моего», — так писала в 1860 году в предисловии к своим запискам Екатерина СУШКОВА (в замужестве Хвостова, 1812-1868), которая восемнадцати лет стала предметом юношеского увлечения 16-летнего Лермонтова. Цикл его стихов 1830 года, посвященный этой любви, по сей день именуется «Сушковским циклом».
Примечательно, что «Захаров» издал полный текст «Записок», опубликованный в 1928 году под редакцией будущего профессора Оксмана с многочисленными дополнениями и приложениями и с тех пор ни разу не переиздававшийся. Тогда же Оксман сопроводил «Записки» своим комментарием, где самым любопытным образом объяснял особенностями творческой техники лермонтовское стремление к «постоянному экспериментированию писателя над собою и близкими, созданию нарочитых бытовых коллизий, искусному провоцированию сложных тактических конфликтов и психологических контроверз». Проще говоря, поэт умудрялся до предела запутывать личную жизнь, чтобы затем извлекать из нее максимум материала для последующих писаний.
Сразу после того, как поэт добился от Катеньки СУШКОВОЙ признания в любви, он не только стал избегать ее, но весьма цинично описал эту историю в своем романе «Княгиня Лиговская». Через пятнадцать лет умудренная опытом Екатерина Александровна не опустилась до сведения счетов: «Сердце у Лермонтова было доброе, первые порывы всегда благородны, но непонятная страсть казаться хуже, чем он был, старание из всякого слова, из всякого движения извлечь сюжет для описания, а главное, необузданное стремление прослыть «героем, которого было бы трудно забыть», почти всегда заставляли его пожертвовать эффекту лучшими сторонами своего сердца».
