На сайте регионального общественного фонда «Духовное наследие» появились очередные ответы на вопросы экс-губернатора Омской области Леонида ПОЛЕЖАЕВА. На сей раз вопросы ему задавал главный редактор историко-культурологического, литературно-художественного альманаха «Тобольск и вся Сибирь», член Высшего творческого совета Союза писателей России Юрий ПЕРМИНОВ. «КВ» традиционно приводят этот диалог полностью:
Культура и «альпинизм»
Юрий Перминов: Леонид Константинович, многих бывших руководителей регионов мы зачастую «находим» то в Совете Федерации, то в других государственных либо коммерческих структурах на различных «сытых», но мало к чему обязывающих должностях. Но Ваше решение о создании Фонда «Духовное наследие» – редчайший случай иного свойства, и уже первые результаты его деятельности (издание уникальных книг, проведение различных творческих конкурсов и т.д.) говорят о том, что речь идёт не просто о долгосрочном проекте, но о проекте с чётко поставленными целями. А такое решение не возникает исключительно по наитию, не может быть спонтанным. Наверное, Вы об этом размышляли ещё на посту Губернатора Омской области. Я ни в чём не ошибаюсь?
Леонид Полежаев: Конечно, решение спонтанным не было. Тем более что Правительство Омской области, которое я возглавлял на протяжении многих лет, долго и последовательно занималось вопросами духовного воспитания, развития культуры, издательской деятельности… Мы издавали не только работы, касающиеся Омской области – краеведческие, научные книги, фотоальбомы, произведения местных писателей и так далее, мы издавали и русскую классику: полное, фактически академическое Собрание сочинений Фёдора Михайловича Достоевского; полное Собрание сочинений Ивана Алексеевича Бунина (полнее его в России нет), Антона Павловича Чехова, десятитомную Антологию для семейного чтения, куда вошли лучшие произведения для детей и подростков из наследия отечественной и мировой литературы.
Нами, Правительством Омской области, была принята очень интересная Программа о развитии культуры. Кстати, помню свой разговор с Владимиром Владимировичем Путиным в тот период, когда было заявлено о приоритетных национальных проектах по жилью, здравоохранению, образованию, сельскому хозяйству. Понятно, что это были политические заготовки под предстоящие президентские выборы, но я тогда сказал Путину: «Владимир Владимирович, не хватает ещё одного национального проекта – о культуре». Может быть утрачено всё – один завод потерять, другой, а потом построить, можно распахать пятьдесят миллионов гектаров десятилетиями заброшенной земли, но когда мы утрачиваем культуру, теряем связи со своим историческим наследием, именно тогда процесс исчезновения нации, страны остановить практически невозможно. Путин посетовал на отсутствие средств, на имеющиеся проблемы, и, конечно, против этого возражать ничего не будешь. Но когда я вернулся в Омск, мы практически сразу же приняли Программу «Культура Омской области», и в её рамках (она была пятилетней) нам удалось сделать немало – восстановить многие культурные учреждения, объекты исторического значения, навести там порядок, а самое главное – внести оживление в творческую жизнь Союзов писателей, художников, театральных деятелей… Вы же видите, что театры омские находятся в приличном состоянии – говорю здесь, прежде всего, об их высоком профессиональном уровне; выходит «Библиотека омской лирики» и другие издания, проходят различные выставки и так далее.
Эта задача не была для меня формальной: вот, мол, я чиновник, потому только по должности свой обязан думать о баранах, о культуре – о том о сём в равной степени. Нет, это избирательная позиция, которую я определил для себя много лет назад, и считал, что когда уйду в отставку, то стану заниматься только тем, чем занимаюсь сейчас. Мне это интересно, это серьёзная и, на мой взгляд, очень нужная работа. Может быть, сейчас она связана с ограниченным количеством людей, поскольку многие заняты сугубо личными проблемами, но всё равно, спустя годы, происходит опамятование, люди начинают задаваться вопросами: а куда исчезло то, что было раньше на этом месте, а почему памятники культуры становятся бесхозными, а книги никому не нужными, кто эти люди, которые должны были заниматься этим делом, но не занимались? Понятно, что это вопросы среднестатистического жителя к той элитарной части нашего общества, которая должна заботиться о культуре, но если этим не заниматься, то будет происходить то, что происходит – оскотинивание…
Ю.П.: Любая традиционная культура мира строится на системе вертикали. Есть обыденные вещи, есть низшие вещи, есть высшие вещи в структуре восходящей, работающей здоровой культуры. Антикультура не признает высших вещей в принципе. Всё, что находится выше уровня понимания такого «оскотиненного» человека – смешно, недостойно. Поэтому обращение с высшими ценностями здесь высмеивается и опошляется…
Л.П.: Замечу, что в своём культурном, духовном развитии человек очень медленно поднимается наверх, шажок за шажком, как альпинист, но с горы валится очень быстро. Мы видим, вернее, можем сравнить, каков был уровень развития общества девяностых и более ранних годов и каков он сейчас. Есть разница?
Ю.П.: Бесспорно, есть. Если бы кто-то уснул тогда, а проснулся сейчас, сегодняшний мир показался бы ему диким и чуждым… В первую очередь – нравственно…
Л.К.: Разница эта – огромная…
Бордель и нравственность
Ю. П.: Леонид Константинович, когда я ехал к Вам, вспоминая, что всё-таки сделано у нас за многие последние годы в культурной сфере, когда Вы были высшим должностным лицом региона, то подумал: а не будь в Омской области Полежаева, не факт, что здесь не «прописались» бы какие-нибудь гельманы и мильграмы с их пошлыми инсталляциями вместо храмов, библиотек, концертного и органного залов, вместо тех изданий, о которых Вы уже сказали…
Л.К.: Всё может быть (Полежаев улыбается. – Ю.П.), исключить ничего нельзя. Но должен сказать, что такие выплески антикультуры существовали всегда и находили своё выражение в разных формах, но это не является правилом, скорее – частностью. Но и это как раз то, что заставляет задуматься об истинных ценностях.
Ю.П.: Культурная политика Правительства Омской области освещалась при вас довольно широко, но, на мой взгляд, всё равно недостаточно – но эта традиция сформировалась давным-давно: о культуре – несколько строк в «подвале» последней полосы газеты или несколько слов в конце информационного выпуска на телевидении… Может быть, мы этот пробел восполним сейчас?
Л.П.: Здесь я соглашусь частично. Да, к центральным средствам массовой информации такие вопросы, наверное, уместны, и я это понимал, когда мы принимали Программу «Культура Омской области», да и до этого. Но я не скажу, что местные СМИ, находящиеся под контролем Правительства Омской области были глухи или мало говорили о культуре. Нет, культуре отводилось немало экранного времени, множество мероприятий освещалось на должном уровне, иными словами, отличие от общероссийской ситуации было заметным. Но следует понимать, что область – это часть большого целого, а в одной, к примеру, комнате борделя невозможно установить нравственность. Что-то, конечно, можно сделать, но оградить от всего потока масскультуры, отрицания серьёзных аспектов нашей исторической культуры, невозможно. Поэтому делали то, что могли делать. По крайней мере, мне самому упрекнуть себя не за что. Конечно, со стороны кто-то может сказать: ты мало сделал. Но те, кто наблюдает за тобой со стороны, всегда хотят, чтобы ты сделал невозможное. А когда ты не можешь сделать невозможное, тебя критикуют.
Восполняя же, как вы сказали, «пробел», назову следующие выразительные в плане культуры события. Во-первых, это развитие театрального творчества – в области стало работать девять театров. Причём, это не какие-то пустышки, а театры с хорошим содержанием. А появление Северного драматического театра в Таре – это вообще из ряда вон событие.
Помню, когда я находился в Екатерининском дворце на праздновании 300-летия Санкт-Петербурга, «понесло» Олега Табакова, заявившего Путину: «Владимир Владимирович, зачем нам в стране 400 театров? Театры эти не рентабельны, они бедствуют, у них низкое качество актёрской работы. Надо оставить два театра – в Петербурге и в Москве». Ну, я – почти вслух – добавил: «Ну да, а в Москве – «Табакерка» только. Ну а те деньги, которые из федерального бюджета идут на культуру в остальных регионах, в том числе и на содержание театров, пусть остаются в центре». И такая позиция существует до сих пор: а зачем вообще нужна провинциальная культура? А уж речи о сибирской субкультуре вообще не идёт. Такого понятия даже нет, а она существует! Субкультура, которая впитала в себя потоки разных культур, поскольку Сибирь – переселенческая страна, сюда на протяжении веков стекались представители разных национальностей, разных вероисповеданий. Вот в этом котле рождалась своя, особенная культура.
Поэтому то, что мы делали в области, считаю, дай Бог, было бы продолжено. Хотя в этом году, например, отказались от проведения «Певческого поля», праздника, ставшего своеобразной эмблемой, визитной карточкой всей культуры Омской области. Новое руководство сочло, что это дорогое удовольствие. Я же считал, что «Певческое поле» – наиболее выразительная площадка, где можно представить лучшие образцы фольклорного, самодеятельного искусства всех национальностей области. Три тысячи с лишним человек на стадионе «Динамо» выступают под открытым небом. Скажите, где такое ещё есть? – Ну, в Прибалтике и, пожалуй, более нигде…
От фантастики к реальности
Ю.П.: Вернёмся к Северному драматическому театру, вообще – в Тару…
Л.П.: Помню, Михаил Александрович Ульянов, Царствие ему Небесное, говорил: «Леонид Константинович, ну зачем вы это затеваете? Денег же нет, я сам хожу по Москве с протянутой рукой, чтобы обеспечить существование нашему театру имени Вахтангова. Как же вы сделаете это?» Я сказал: «Мы это сделаем». Рассказываю ему: Михаил Александрович, раньше я не знал Тару, хотя родился в Омске, но быть в этом самом северном городе области в молодые студенческие годы не довелось. Работая на одной из великих коммунистических строек в Казахстане, видел людей, которые приезжали из Новосибирска, Томска, из Омской области. Строишь дом, и думаешь: ну кто тут на этих камнях, в пустыне будет жить? А построишь – уже люди сидят на узлах, готовые туда заселиться. Буквально отовсюду, в том числе из Тары. Говорю им: а зачем вы сюда приехали, это же не ваша земля, чужая, вот я – профессионал, моя задача – достроить объект, а вы здесь – почему? Говорят, что надоела грязь, беднота и так далее…
И когда я вернулся в Омск, то первое, что я сделал – это поехал в Тару. Помню, был сентябрь, шёл дождь. По городу на машине проехать было нельзя – ездили трактора, люди ходили пешком; улицы – реки грязи и воды… Выделялся один райком партии – торчал посреди всего этого убожества, словно зуб. Зашёл к секретарю райкома, недавно назначенному – Александру Михайловичу Луппову. Спросил его: «Чего ты хочешь?» Отвечает: «Хочу хоть что-то изменить в облике Тары». «Ну, что ж, давай построим этот город, приведём его в такое состояние, чтобы он походил на город, чтобы за него не было стыдно», – говорю ему…А там женщины рождались, взрослели, старели и умирали, и никто не видел их ног – все ходили в резиновых сапогах, фуфайках, одинаковых чёрных плащах. Это был чёрный город! И нужно было вытащить его из грязи, благоустроить. И когда я через десять лет увидел, как по городу идут женщины в туфлях на шпильках, то понял, что город стал другим. Да и не только поэтому. В тот же театр женщины ходят вечерних платьях, и всё это, согласитесь, большое отличие от резиновых сапог, фуфаек, чёрных плащей. Люди почувствовали себя горожанами, они узнали, что такое праздник, причём в повседневной жизни. А потом появились Дворец спорта, замечательная библиотека, художественный музей, город был благоустроен, приобрёл совершенно другой облик… Вспоминаю: когда заработал театр, а это случилось незадолго до смерти Михаила Ульянова, который в Таре был, если не ошибаюсь, два раза, наш великий артист сказал мне: «Не ожидал. Не думал, что всё это возможно». Возможно, если есть движение к цели. Кто-то должен делать такие вещи, которые могли бы увлечь многих. И теперь этот процесс необратим – тот же Северный театр уже никогда не исчезнет. Если, конечно, его не погубят сверху.
А чтобы предотвратить «утечку» молодёжи мы организовали в Таре филиал Омского государственного педагогического университета, филиал сельхозакадемии, и Тара стала вторым центром области, она стала притягательным городом, со своим неповторимым, современным лицом. И это – тоже культурная программа, которая касается не какого-то конкретного объекта, как, например, театр, а целого социума, определённой территории.
Ю.П.: Леонид Константинович, многие видят в Таре лишь некий уездный город, районный центр и не более того. Видимо, по незнанию. Тогда как Тара – один из исторических, культурных центров Сибири. Насколько важным для Вас представляется напоминание об этом?
Л.П.: Говоря гипотетически, если бы мне Бог дал отработать ещё один губернаторский срок, хотя мне больше, чем достаточно, того, что проработал, я центр Омской области перенёс бы в Тару. Название области менять бы не стал, но её столицей была бы Тара, что послужило бы большим толчком развития севера Омской области, пока малоисследованного, малоизученного, ещё не раскрывшего свой потенциал. Что там пока удалось сделать? – Это Крапивинское месторождение, Омская область стала нефтедобывающей, что, конечно, дало определённый толчок развитию севера, Тарского района, ну и что-то для города там перепадает.
Конечно, те сложные условия, в которые мы все попали в девяностые годы, да и в последующие, не способствуют развитию, но если ты считаешь, что те или иные твои решения важны для людей, для территории, на которой они проживают, то всегда можно найти необходимые средства для их претворения в жизнь. Самое главное – не делать это кампанейщиной, а спокойно, последовательно решать вопрос за вопросом. Кстати, я впервые баллотировался в областной Совет именно по Тарскому району, когда только приехал из Казахстана. Выборы были в феврале, и вот на другом от Тары берегу Иртыша, встречаюсь в большом селе с избирателями. Все клубы Тарского района тогда почему-то не отапливались, в помещениях было довольно холодно, но люди – в полушубках, валенках – приходили на встречи с удовольствием, в деревне – не в городе: жизнь не очень щедра на события. А я снимал пальто и сидел в одном костюме, неудобно же в пальто сидеть перед людьми. Помню, встаёт один дедок и говорит: «А постройте-ка нам мост через Иртыш!» Я, конечно, увидев до этого всё, что там происходит, опешил, и просьба показалось мне настолько фантастичной, завиральной, что я ответил: «Дед, послушай, у вас, на правобережье, сегодня хлеба на три дня осталось – какой мост?» А дед всё про мост да про мост, такой вот российский мечтатель.
Так вот, несмотря на фантастичность предложения (фантастичность – для того времени, это был 1989 год), мысль всё равно осталась, и мы построили этот мост! Большой, красивый, он стал там достопримечательностью, туда приезжают молодые люди, когда женятся… А раньше-то по полгода не было доступа на правобережье, и несомненно, Тара сделала большой шаг в своём развитии. Конечно, этот город не столь значителен, как города Тюменского Севера, но Тара не на их месте, а они не на месте Тары, и неизвестно, как бы они выглядели в «тарских» условиях, если бы располагали только ресурсами не очень богатой области.
«Голая» интеллигенция
Ю.П.: А в каких условиях осуществляет свою деятельность Фонд «Духовное наследие»? В своё время руководитель Общественного благотворительного фонда «Возрождение Тобольска» Аркадий Елфимов, в пору его непростых отношений с прежним руководством города, не понимающим, какое место культура должна занимать жизни каждого человека и общества в целом, говорил: «Не помогают и не надо, лишь бы не мешали». А как, по-вашему, власть должна относиться к подобным организациям?
Л.К.: Власть бывает разной: есть нравственная, есть аморальная, есть нейтральная. В России можно найти власть на любой цвет и вкус. Какая власть сейчас в Омске, определить трудно, мало времени прошло. Но в моём понимании, исходя из того, что делал сам, власть, которую я осуществлял с помощью своих коллег, была нравственной. Это касалось не только культуры, но и национальной политики, сохранения технологического, интеллектуального потенциала, которым область располагала, его развития. Омск не «славился» в «лихие девяностые» (ничего лихого и не было) организованной преступностью, появлением какого-то олигархического капитала или процветанием коррупции. Всё-таки очень много зависит от руководителя. Если руководитель пьяница, около него пьяницы. Если он вор, то вокруг него воры. Если бабник, то рядом с ним бабы. По-другому не бывает. Человек собирает вокруг себя людей, которые соответствуют его собственному мировоззрению, привычкам, пристрастиям и так далее, то есть людей, понятных ему.
Но считаю, что, насколько это возможно, власть должна поддерживать такие общественные организации, поскольку любая из них – это своего рода реперная точка, определяющая границы развития гражданского общества. Чем их меньше, тем меньше предпосылок для этого, значит, общество неорганизовано, инертно, оно не проявляет интереса ни к чему, живёт, как живёт. Поэтому скажу даже больше: эта святая обязанность власти – поддерживать такие организации…
Ю.П.: К сожалению, только с течением времени, но всё-таки начинаешь понимать, что та культурная политика, которая проводилась Вами в области, как раз и взращивала истинную интеллигенцию, к которой следует отнести учителей, библиотекарей, работников культуры, особенно, на мой взгляд, сельских. Но и общество в целом не могло обойти своим вниманием и строительство областной научной библиотеки им. А.С. Пушкина (много езжу по стране, но ничего лучше пока не встретил), причем, в самые тяжелые, нищие годы, и преображение органного зала, а точнее – дарование ему новой жизни, и реставрация концертного зала, и строительство храмов, памятников, всего и не перечислить. Иными словами, почва, на которой интеллигенция должна произрастать, не была обойдена Вашим вниманием. Тем не менее, у нас почему-то принято интеллигенцией считать только «либерально-болотных интеллектуалов», за которыми и внутри которых, на самом деле пустота. Самое забавное в этих «интеллигентах» то, что они, как клинические идиоты, интересны только до того момента, пока блюдут вид молчаливый и таинственный. Это словно о них, находясь в эмиграции, писал Георгий Иванов:
Я за войну, за интервенцию.
Я за царя, хоть мертвеца.
Российскую интеллигенцию
Я презираю до конца…
Интеллигенция становится ругательным словом…
Л.К.: Мне близки эти строки Георгия Иванова. Никто не принес России бо?льшего вреда, чем та интеллигенция, о которой он сказал, которая в своё время раскачала корабль российской государственности, погубив и её, и большей частью саму себя. Затем, только успел сформироваться «второй слой» российской интеллигенции, как она сама же и содрала его, оставшись голой. Но это были бы только её проблемы, если бы не разрушение государства, в котором эта интеллигенция повинна в первую очередь. И сейчас сказать, что у нас существует такое сословие – интеллигенция – я не скажу. Его нет ни в Омске, его нет и в России в целом. Да, есть те, о ком мы сказали, но интеллигенции, как той части общества, которая должна быть духовным поводырём нации, нет.
Скажем, в нашем бытовом сознании мы уничижительно относимся к нашим братьям по Советскому Союзу, сейчас по СНГ. Но я был свидетелем (сам проработал более двадцати лет в Казахстане, поэтому того, чего не видел, за факт выдавать не буду), как взращивается, в отличие от России, истинная интеллигенция. И когда настал, как говорят час «Ч», лидерами общественного сознания в республиках бывшего Союза оказались те самые духовные поводыри из числа интеллигенции. Только Россия предпочла остаться с тем активом, который формировался в недрах КПСС.
Конечно, то, что мы делали в Омске, создавало какую-то иллюзию о наличии интеллигенции у нас, но насколько эта «плёнка» прочна или тонка, покажет время. Мы – страна персонифицированная, у нас всё зависит от «царя» – от президента, от губернатора… От того, каков их потенциал, зависит и всё остальное. Или культура будет процветать, или «общество по личным интересам».
Преодоление
Ю.П.: Леонид Константинович, что Вы не успели сделать на посту губернатора? Что, например, помешало установить памятник адмиралу Колчаку?
Л. П.: Времени просто не хватило. Если бы я продолжал работать, я бы, конечно, памятник Александру Васильевичу поставил, тут и разговоров нет. А у новых руководителей для этого не хватает политической воли. Они ничего не имеют против, но установка памятника Колчаку – это поступок в наши дни, но поступка хватило поставить памятник первому секретарю обкома КПСС, а Колчаку, думаю, уже не появится…
Ю.П.: Но он же существует – в проекте, только не установлен ещё…
Л.П.: Существует, работу над ним надо заканчивать, но необходимо иметь политическую волю, чтобы его поставить, а я боюсь, что и созданный мной Центр изучения истории Гражданской войны может быть закрыт…
Ю.П.: Установка памятника – это исключительная прерогатива власти?
Л.П.: Конечно. А вот инициировать установку должна, прежде всего, общественность. Но если власть такое решение не примет, никто памятник не поставит. Власть должна выделить участок, утвердить его градостроительным советом, должен быть определённый консенсус, собственно проект памятника, который бы всех устроил… Поэтому какая-то самодеятельная группа людей этого сделать не может. Но и инициирования, о котором я сказал, в Омске со стороны общества не было. Омск – город «левый», здесь сильны позиции КПРФ, и особенно значительно её влияние именно в городе. Да, я мог противостоять этому влиянию, но ни один мэр Омска этого не делал, всё-таки электорат КПРФ – это, примерно, четверть населения города. Поэтому каждый мэр с этим считался и делал всё с оглядкой, когда дело касалось каких-то важных вопросов. В итоге, ни один памятник, поставленный мной в Омске, не был встречен единодушно. Памятник Достоевскому? – А зачем, говорили мне, он здесь толком не жил, а был каторжанином. И потом, известно же, какое место занимал Достоевский в марксистко-ленинской идеологии: так, сквозь зубы, его признавали, публиковали, но не более того. То же самое скажу и о Литературном музее имени Достоевского. Памятник Врубелю? – А зачем, он вообще здесь не жил, а только родился. Многие газеты вопили: зачем тратятся деньги на дорогостоящие монументальные скульптуры, дескать, они в Омске не нужны. Приходилось вступать в дискуссии: понимаю, говорил я своим оппонентам, что вам ничего, кроме памятников Ленину не надо, но город нуждается в памяти о Достоевском, Врубеле… Врубель, может быть, ничего для Омска не сделал, кроме того, что здесь родился, но он очень много сделал для мировой культуры, не только российской. Достоевский – великий классик не только русской, но и мировой литературы… Мной было принято решение о выделении денежных средств на создание и установку памятника Петру Аркадьевичу Столыпину на территории парковой зоны Омского государственного аграрного университета, носящего его имя. А коммунисты уже с резолюциями выступают, мол, это «вешатель, душитель», несмотря на то, что памятник Столыпину установлен уже в Москве, учреждена правительственная награда его имени, но для Омска он «контрреволюционер». Такая вот местечковая особенность.
Многое приходилось преодолевать. Например, пеняли: зачем вы тратите огромные деньги на реконструкцию Концертного зала? Шла реконструкция, а прокуратура параллельно вела расследование по расходованию средств. То есть в данном случае прокуратура выражала некое «общественное настроение». А сейчас все с удовольствием ходят в этот Концертный зал.И то же самое говорили про восстановление Успенского кафедрального собора: а зачем он нам нужен центре Омска. Здесь, мол, у нас парк, мы тут с внучатами гуляем. Вы видели этот так называемый парк?
Ю.П.: Конечно, видел…
Л. П.: Грязный, пустой, где по вечерам шёл «разбор» проституток и процветала торговля наркотиками. Почти под окнами Законодательного Собрания. Да ещё кафешка «Курочка-Ряба» вместе с вульгарным оленем. Вот это для Омска, старинного сибирского города, было нормальным? А вот воссоздание храма, некогда разрушенного на этом месте, получается чем-то не нормальным. Так что каждое дело, за которое ты берёшься, является поступком, и нужно иметь личную убеждённость в том, что ты всё делаешь правильно…
Ю.П.: Леонид Константинович, думаю, Вы согласитесь с тем, что История – важнейшая из общественных наук, ибо она в решающей степени определяет самосознание народа и тем самым – его облик, характер и, строго говоря, его наличие или отсутствие. Ещё Столыпин, уже упомянутый Вами, называл народ без самосознания не более чем навозом, на котором неизбежно, просто в силу естественного порядка вещей произрастают другие народы… Скажем, те же памятники Врубелю, Достоевскому вызывают естественный интерес к истории, литературе, искусству у ребенка, который может спросить своего родителя, просто в силу детского любопытства: а кто это?.. И в этом вопросе уже – зачатки того самого самосознания …
Л.П.: Это именно форма пробуждения национального самосознания, национальной самоидентичности. Русский этнос сегодня растворяется, народа уже просто нет, а есть толпа, потерявшая свои исторические, культурные корни и не способная к их воспроизводству. Отсюда и равнодушие, и протест клерикалов, которым не нужен этот храм, не нужна библиотека, не нужен памятник. Но это не какие-то спорадические вещи – за этим стоит определённая цель…
Помню, в Казахстане еду по трассе по изрезанной горной местности (пустыня Сарыарка, что в 450 километрах от Алматы, между Карагандой и Джезказганом), там, кроме строителей, вообще никого нет, а тут смотрю – какие-то люди, и они – явно не строители, на холме что-то делают. Конечно, мимо них я проехать не мог. Поздоровался, представился, спросил: «Кто вы?» Отвечают: «Мы научные работники из Академии наук Казахской ССР». Интересуюсь: «А что вы здесь ищете, какой у вас здесь интерес?» – «Да вот мы в зоне канала Иртыш-Караганда ищем артефакты, а здесь мы нашли камень, на котором сидел Тамерлан». Я был в некотором смятении, даже спросил, дескать, он что, пахнет Тамерланом, как вы определили, что он сидел на этом камне? Они мне говорят, мол, на этом камне есть насечки, которые относятся к тому времени. На что я заметил: «Этих камней с насечками я тут вам машину найду». И только потом осознал, что из мифов, легенд эти люди создают свою национальную культуру, определяя своё место в историческом процессе, в развитии человечества. И хотя у этого кочевого народа истории как таковой и нет (у них даже письменности не было) они её создают. А вот мы – отрекаемся от собственной великой истории, уничтожаем собственную культуру, не хотим её воссоединения. Это может делать только народ, обречённый на суицид, и я считаю, что русский народ совершает сейчас коллективное самоубийство, разными методами – кто спивается, кто уезжает и так далее…
Скажем, Колчак – это этап в нашей истории, политической, мировоззренческой, и давайте отдадим ему должное, давайте закончим эту Гражданскую войну. Нет, говорят, мы хотим воевать, мы против «белых». Но те, кто так говорит, сами себя и уничтожают, становятся смешными в глазах других народов…
Энергия книги
Ю.П.: Вы прекрасно знакомы с изданиями Общественного благотворительного фонда «Возрождение Тобольска», которые как раз и выполняют эту задачу – воссоединение разорванного ныне культурного, исторического пространства Сибири. И не только Сибири. Поэтому, наверное, неслучайным было и Ваше решение – выступить спонсором выпуска книги альманаха «Тобольск и вся Сибирь», посвящённой Таре. Неслучайно с таким желанием Вы откликнулись на предложение Аркадия Григорьевича Елфимова объединить усилия двух фондов – «Духовное наследие» и «Возрождение Тобольска» – в деле возрождения и возвращения исторической памяти…
Л.П.: Совершенно верно…
Ю.П.: Так вот, у журналистов есть приём: спровоцировать умного собеседника, дать ему некую общепринятую смысловую формулу, заранее зная, что собеседник её опровергнет. Но думаю, Вы не станете опровергать следующее утверждение: книга должна вернуть себе место объекта культуры, то место, на котором она была всегда. Если мы этого не сделаем, потери культуры будут очень глубокими…
Л.П.: Потери не только книжной культуры, но культуры в общем… Кстати, не признаю электронных книг, мне это чуждо. В них нет неповторимого книжного запаха, нет энергии. Когда ты держишь в руках настоящую книгу, у тебя происходит энергетическая связь с тем, что происходит на её страницах. Ты открываешь каждую страницу с неослабевающим интересом, потому что там настоящая жизнь, не «оцифрованная». Думаю, что увлечение электронными книгами – это своего рода эпидемия, но всякая эпидемия рано или поздно заканчивается. Возврат к истинной книге всё равно произойдёт, потому что такая книга – очень важный элемент общечеловеческой культуры. Но, опять же, читаешь: указом Президента упразднена Книжная палата… Ну кому она помешала, что вы делаете? Вы же наносите ещё один колющий удар по Книге! Или вы книг не читаете, или любви к ним нет, Бог знает, но происходят просто кощунственные вещи…
Тем не менее, повторяю с уверенностью: возврат произойдёт… Моему внуку 16 лет, он компьютером владеет, наверное, лет с пяти, но сейчас он просит у меня книги, видимо, наступает некое отторжение от их электронных вариантов, пробуждается естественное желание взять в руки источник, а не «эрзац-версию», не механическую игрушку, где воспроизводятся буквы… У меня большая библиотека – всю свою жизнь я собираю книги, ничего более у меня, по большому счёту, и нет, деньги каким-то достоянием не считаю. Прихожу домой после работы и окунаюсь в мир этих книг. Я их уже не открываю, читаю по… корешкам, потому что знаю содержание каждой книги. И на том, что мне в данный момент надо, я просто останавливаю свой взгляд… Но что-то и читаю, потому что в разном возрасте разное восприятие, согласитесь: когда ты Льва Толстого читаешь в двадцать лет – это одно, в сорок – другое, в шестьдесят – третье, и так далее. Да любого автора… Поэтому точно знаю: книга, даже при нынешнем нашествии масскультуры, не умрёт. Во всяком случае, хочется на это надеяться.
Ю.П.: Спасибо за беседу, Леонид Константинович!
