Клиническому диагностическому центру исполнилось 25 лет. В связи с юбилеем послезавтра, 24 мая, на базе центра состоится межрегиональная научно-практическая конференция «Новые диагностические технологии в современной системе здравоохранения», на которой выступят с докладами специалисты ведущих медицинских диагностических учреждений страны. А еще одним этапным событием для КДЦ станет присоединение к нему медицинского центра регионального минздрава. Обо всем этом главного врача БУОО «Клинический диагностический центр» Наталью ОРЛОВУ расспросил главный редактор газеты «Коммерческие вести» Марат ИСАНГАЗИН.
— Наталья Ивановна, как появился на свет Омский диагностический центр?
— 25 лет назад министр здравоохранения СССР Евгений ЧАЗОВ предложил правительству страны и Политбюро КПСС решение, не устаревшее и по сегодняшний день: создать в стране ряд диагностических центров. Исходил он прежде всего из соображений экономических: не распылять дорогостоящую высокотехнологичную технику по лечебным учреждениям, а сконцентрировать ее в одном месте, чтобы на догоспитальном этапе решить все вопросы диагностики. Изначально вся структура центров была направлена на выполнение массово однотипных исследований. За счет этого себестоимость каждого отдельного исследования была минимальной.
— До этого в Советском Союзе таких центров не было?
— Не было. Это было тогда волевое решение. В 1988 году в стране открылось только четыре таких центра. В Омске был открыт самый первый из всех.
— Вы ведете свою историю от какой-то даты?
— 26 апреля 1988 года приняли первого пациента.
— Кто стоял у истоков создания центра?
— Руководитель облздравотдела Владимир СТОРОЖЕНКО (позже он стал главным врачом диагностического центра) при поддержке ВалентинаТРЕТЬЯКОВА, который курировал социальную сферу в областном руководстве. В общем-то, усилиями этих людей и было принято это решение. Первым главным врачом стал Михаил КАБАКОВ. Но на самом деле людей, которые тогда занимались центром, много больше – это и строители, и финансисты, и медики. Помещение, в котором мы сегодня находимся, — это бывший стационар больницы облздравотдела – времени строить с нуля новое здание тогда не было.Но развитие идет по спирали. 25 лет назад у больницы облздравотдела забрали стационар, оставив поликлинику (новый стационар у нее появился позже) — ныне она называется Медицинский центр минздрава. А сегодня к диагностическому центру присоединяется этот Медицинский центр минздрава вместе со своим стационаром.
— Присоединение когда состоится?
— Постановление областного правительства по этому поводу было подписано 27 февраля, и нам был отпущен срок три месяца. То есть 27 мая.
— В связи с объединением какие предполагаются перемены?
— У нас появляются новые направления – первичная медицинская и стационарная помощь. Мы собираемся получить федеральную лицензию на высокотехнологичную помощь.
— Что это такое?
— Есть определенные лечебные направления, которые относятся к разряду высоких технологий. Это определенный перечень. У нас уже есть ряд лечебных наработанных манипуляций, которые мы готовы развивать.
— Объединение – ваша инициатива?
— Инициатива министерства здравоохранения Омской области.
— Какие этапы прошел за эти годы диагностический центр?
— 25 лет назад были предусмотрены только диагностические отделы. Все специалисты тогда были направлены в ведущие вузы Москвы и Ленинграда на переобучение, они там жили и учились полгода. Тогда только шло формирование специальности «Ультразвуковая диагностика». Когда они уезжали, оборудование здесь еще не было даже установлено, на протяжении их учебы оно только монтировалось – готовили помещение, оборудование завозилось напрямую из Японии, Германии, других стран. После того как центр начал работать, появились новые диагностические возможности, позволяющие выявить болезни на досимптомной стадии (стадии предболезни). В связи с этим появилась потребность в консультативном отделе, где бы работали специалисты, знакомые с такими состояниями и знающие диагностические возможности современной техники. Появились врачи-специалисты, которых в первые годы не было.
Раньше пациенты приходили из поликлиник за исследованием, потом с результатом требуемого исследования уходили. Сейчас на месте консультацию по итогам обследования могут дать ваши специалисты,предложив рекомендации по дальнейшей тактике лечения пациента.
Еще через несколько лет возникло желание справиться с некоторыми выявленными проблемами пациентов самостоятельно – появился дневной стационар. Тем более что в то время встал вопрос о создании стационарозамещающих технологий: круглосуточная стационарная койка экономически более весома, а медицина все больше училась считать затраты. Открылся центр амбулаторной хирургии, и ряд операций начали выполняться амбулаторно. Сформировалось скрининговое направление в лаборатории – обследование беременных женщин на врожденные пороки развития.
В 2004 году мы получили статус клинического учреждения и стали базой для обучения студентов, переобучения врачей по диагностическим направлениям. В Омскеочень долгое время врачи ультразвуковой диагностике учились только на базе нашего центра. Сегодня у нас в штате 20 кандидатов наук.
— Сколько человек всего работает в центре?
— 530 человек. Не считая присоединяемое учреждение. И это не только врачи. Так как мы насыщены оборудованием, у нас сильная инженерная служба по обслуживанию медицинской техники и по IT-технологиям. С 1990 года история каждого пациента ведется только в электронном виде. Причем в архиве сохраняются и изображения – видеоэндоскопическое, магнитно-резонансная томография, мультиспиральная компьютерная томография.
— То есть консультант легко может поднять историю пациента, который приходил к вам в начале 90-х, и увидеть его недомогания в динамике?
— Безусловно. Особенно это актуально для эндоскопических исследований. В России таких эндоскопических отделов, как у нас, очень мало.
— Что вы имеете в виду?
— Эндоскопический отдел выполняет исследования желудочно-кишечного тракта и бронхиального дерева видеоэндоскопом — фиброволоконная оптика. Таких крупных эндоскопических отделов на амбулаторном этапе единицы.
— Что значит крупных?
— У нас там 20 штатных врачебных ставок. И по количеству принятых ежедневно пациентов, и по структуре выполняемых методик — это редкость. Здесь полностью представлен весь спектр эндоскопических исследований.
— Каков вообще поток пациентов в диагностический центр?
— В день проходит от двух до двух с половиной тысяч человек. В год — более полумиллиона человек.
— В последнее время начали активно развиваться диагностика в частной медицине.
— Действительно, частичные клиники создаются по типу диагностических центров.
— Работы хватает всем?
— Ниша не исчерпана и на сегодняшний день. Люди не перестают болеть. Мы, конечно, ощущаем присутствие частных медицинских центров. Когда они начали создаваться, мы почувствовали не столько отток пациентов, сколько отток кадров. Частные клиники готовы платить врачам больше, чем в государственном здравоохранении. Но эта проблема не стала фатальной, так как у нас идет процесс непрерывной подготовки кадров. То, что частные клиники приглашают к себе именно наших специалистов, для нас не только проблема, но и элемент гордости: значит,хорошо готовим кадры. Наши люди умеют работать.
— В последние годы медицинская техника на глазах резко усложняется. Что у вас в связи с этим меняется?
— От тех массовых однотипных рутинных исследований мы стремимся к экспертным исследованиям. Есть так называемые методики первого, второго и третьего уровня сложности. Мы сейчас стремимся к тому, чтобы максимально задействовать методики второго и третьего уровня.
— А первый уровень?
— Эти скрининговые, менее затратные методики легки для выполнения на любом уровне, где есть соответствующее медицинское оборудование. А второй и третий уровень требуют гораздо более сложного медоборудования.
— Например?
— Мы уже начинали говорить про эндоскопические исследования. Просто эзофагогастродуоденоскопию согласно стандартам положено делать в любом лечебном учреждении. Позже появилась потребность делать биопсию (анализ слизистой для дальнейшего гистологического, цитологического, электронного микроскопического, иммунноферментного и других исследований). Если у нас раньше процент биопсии был 5 – 6%, то сегодня приближается к 95% от всех проведенных, а там, где предполагается патологический процесс, и все 100%. Мы делаем магнификационную эзофагогастродуоденоскопию, то есть через эндоскоп увеличиваем изображения слизистой – то, что раньше видели, лишьизъяв кусочек и положив под микроскоп. Сегодня уже без микроскопа видим увеличенное изображение слизистой и прицельно берем тот миллиметр, который вызывает вопросы. Это позволяет диагностироватьрак желудка на начальных этапах его возникновения. В ранние годы у нас были споры с онкологами: мы писали, что там рак есть, они шли на операцию, а потом говорили, что вы-де преувеличили свои возможности. Позже мы им все-таки доказали, что правы. Это так называемый рак на месте, который требует минимального лечения, а не объемных травматических операций. 5 лет назад появилась аппаратура, совмещающая ультразвук и эндоскоп. К дистальному концу эндоскопа присоединен ультразвуковой датчик, позволяющий визуализировать ультразвуковую картину не просто слоев внутренних органов, их образований, но и изменений близлежащих органов. С 2012 годабыл сделан следующий шаг: стали выполнять пункционную биопсиюразличных внутренних органов через стенку пищевода, желудка и двенадцатиперстной кишки с помощью эндоскопического ультразвука – то, что раньше было вообще на уровне фантастики.
— По каждому направлению у вас идет такое вот усложнение?
— Да. И поэтому та рутинная эндоскопия, где мы просто проводим исследование, уже не совсем наш уровень. Вот, например, бронхоскопия, которую мы стали делать в амбулаторных условиях впервые в России. Каждое исследование бронхиального дерева дополняется отбором материала на воспаление, центральный рак и туберкулез.
— В последнее время много говорят о магнитно-резонансной томографии.
— У нас сейчас стоит один аппарат, но мы ждем полуторатесловый магнитно-резонансный томограф. Уже состоялись все торги, подписан госконтракт, подготовлено помещение. Прибор уже едет в Омск. В текущем году готовимся к приобретению 326-срезового мультиспирального компьютерного томографа.
— А сейчас сколько срезов делается?
— 64 среза. То есть мы все время находимся в развитии. Раньше делали просто эхокардиографию (функциональное изучение работающего сердца). Потом появилась эходопплеркардиография, затем цветная эходопплеркардиография, далее — трехмерная, еще позже тканевая, и вот сегодня дошли до того этапа, когда с помощью прибора, стоящего в диагностическом центре, мало того что смотрим сердце в объеме, а еще и можем изучить все на клеточном уровне посредством ультразвука.
— Вы считаете, сколько единиц оборудования вам нужно обновить в текущем году, сколько в следующем?
— Конечно. В зависимости от имеющихся средств делаем прицел на какое-то подразделение, где наиболее необходимо обновление. Техника стоит по-разному: что-то миллион рублей, а что-то — сто миллионов. Все зависит от наших возможностей. Заработать госучреждению на новую технику очень сложно, поэтому часть ее нам приобретают за счет бюджетных средств.
— Как определяется количество пациентов, которых вы должны обследовать на бесплатной для пациента основе?
— У нас есть госзаказ, который определяется исходя из программы государственных гарантий оказания медицинской помощи. Он рассчитан по нашим мощностям, потребностям региона в различных видах диагностики, объемах финансирования. В связи с тем, что мы уходим в более затратные сложные методики, количество единиц исследований уменьшается, но их сложность увеличивается. На сегодня госзаказ, если взять в грубом приближении (он разный по разным направлениям исследований), составляет примерно 65 – 68% всего объема выполненных услуг. Всегда этот госзаказ перевыполняем.
— Какой у вас годовой бюджет?
— По территориальной программе госгарантий — 150 миллионов рублей. Это только медицинские услуги. Сейчас одноканальное финансирование, все эти средства получаем из фонда обязательного медицинского страхования.
— На все необходимые расходы вам бюджетного финансирования не хватает?
— Просто окупить себя, выполнив госзаказ, конечно, можем. Но не получим возможности развиваться. Мы закупаем оборудование и за свой счет тоже. На каждый год составляется план — какие направления предполагаем развивать, какое оборудование обновим, где и что отремонтируем.
— Известно, что направления для обследования в диагностическом центре дают районные поликлиники. Однако исследование назначается только недели через две, в то время как, оплатив услугу в кассе, исследование можно пройти чуть ли не завтра. Почему так?
— То, что к нам хотят попасть пациенты, хорошо, это говорит о доверии пациентов к учреждению. Сказать, что не можем больше, не могу. Но есть территориальная программа, где все определено. Все, что должны сделать в текущем году, запланировано помесячно и даже на каждого конкретного специалиста. Все это распределено в талонах. Мы знаем, сколько в какой промежуток времени и какие исследования мы должны сделать. И гарантируем, что сделаем их и по персоналу, и по оборудованию, и по расходным материалам. Что касается коммерческих услуг, то врачи и медперсонал выделяют для этого дополнительное время: у каждого врача есть график работ по предпринимательской деятельности. Если бы мы что-то нарушали, нам бы давно запретили это делать. Но если видим, что у нас где-то появилось узкое место и накапливается очередь, немедленно предпринимаем меры. А что касается талонов, врачи в поликлиниках отслеживают, кому действительно нужно попасть к нам, а кто просто хочет провериться на всякий случай.
— Зачем вам покупать все более и более сложную технику? Пациенты идут, их поток не уменьшается. Может быть, слегка обновить, что имеется, сделать чуть совершеннее и жить припеваючи? В чем стимул идти в усложнение?
— Стагнация чревата. Любая структура, остановившаяся в развитии, не остается на том же месте, а двигается к деградации. Поэтому мы всегда должны двигаться вперед. Нам интересно делать то, что никто больше не делает.
— Какие у вас эксклюзивные исследования?
— Когда здесь установили 64-срезовый мультиспиральный компьютерный томограф, он был вообще единственный по эту сторону Урала. Сегодня тот 326-срезовый прибор, который мы запланировали, не взамен имеющегося, а в дополнение. Таких 326-срезовых в России вместе со странами СНГ имеется всего пять. Онпозволит сделать значительный рывок. Есть такое исследование — коронарография – исследование сосудов сердца путем контрастирования, чтобы понять, в каком они состоянии, есть ли необходимость кардиохирургии для аортокоронарного шунтирования или стентирования этих сосудов у пациентов при наличии каронарной патологии, когда еще не проявились ее клинические признаки. Существующий 64-срезовый прибор в случаях сбоев ритма сердца не дает четкую картинку, а вот 326-срезовый даст четкость в любом случае.
— Что у вас еще экслюзивного?
— Патоморфологический отдел. Пациенты с ним непосредственно не сталкиваются. Отдел работает с гистологическим, цитологическим материалом, взятым у пациентов в других структурных подразделениях КДЦ. В отделе в прошлом году проведен капитальный ремонт и обновлен парк оборудования, что позволяет теперь интенсивно развивать имеющиеся и внедрять новые методики. Исследование мутаций методом ПЦР позволяет не только констатировать проблему, существующую сегодня, но и делать прогноз по геному, чем этот человек в будущем может заболеть.
— Генетические заболевания?
— Не только. Можем сказать, что мутация определенного гена свидетельствует, например, о том, что человек имеет очень большой риск заболеть онкологическим либо сердечно-сосудистым заболеванием.
— В Омске никто больше такого не делает?
— В стране вообще мало таких учреждений, кто к этому подошел.
— Недавно Анжелина ДЖОЛИ заявила, что расстается со своей грудью, заменяя ее на импланты, из-за того что генные исследования показали большую вероятность развития рака молочной железы. Вы в Омске уже делаете аналогичные исследования?
— Мы проводим исследование методом ПЦР на мутации, увеличивающие риск развития рака молочной железы (риск развития рака данной локализации у носителей данных мутаций приближается к 90%), на комплекс мутаций в системе свертываемости крови, способствующих развитию тромбоэмболических осложнений, инфарктов, инсульта, осложнений беременности,на комплекс мутаций, увеличивающих риск развития артериальной гипертензии и т.д. Большим спросом пользуется определение мутации для диагностики синдрома Жильбера. Мы движемся постоянно вперед. В ближайшее время приобретение нового оборудования для определения генных мутаций, в частности пиросеквенатора, послужит мощным стимулом для развития этого направления диагностики и в отличие от уже имеющихся методик по определению точечных мутаций, методика пиросеквенирования позволит считывать гены, тем самым значительно расширяя возможности прогнозирования развития тех или иных заболеваний, так как основная задача работы Клинического диагностического центра в целом и патоморфологического отдела в частности не только констатировать факт уже свершившегося заболевания, но и максимально предотвращать его возникновение. И такие грандиозные планы у нас разработаны практически по каждому направлению.
