Пустыня в шкатулке

Но главное — одиночество. Пустыня — это одиночество, которое не спрятать. Поэтому в ней так пронзительно и тихо. Даже если вас четверо в одном джипе, и что-то, срываясь, хрипит магнитола.
...О камнях из шкатулки...

Желтый песчаник
Два плоских брикетика песка величиною с ладошку. Настолько непрочных, что на всем, с чем они соприкасаются, остается мелкая, как молекулы, песочная пыль. На каждом камне — наши имена арабской вязью. Их выцарапал Мухаммед — проводник, гид, балагур, смесь обезьянки с попугаем, при всем при этом — дипломированный биолог и... друг. В пустыне слишком просторно — наверное, поэтому она сближает. Хотя поначалу...
Когда в шалманчике Мухаммеда на базарной площади Сивы мы ударили по рукам, перед тем тщательно обсудив маршрут, продолжительность и стоимость сафари; когда вручили ему паспорта и деньги на оформление пропуска в пустыню (да-да, Сахара на замке, и без разрешения никак!) и после всего этого вышли в ночь, укрытую пальмами и подсвеченную огнями развалин Шали, у Наташи случилась истерика. С двумя арабами, да в пугающую бесконечность песков, откуда ни докричаться, если что, ни даже позвонить; на джипе — а что у них за джип? Застрянем, развалится, не доедем... И куда мы должны доехать? И зачем?
Пришлось взять ее в руки (сама себя она никак не могла) и тряхнуть. Подействовало. Хотя успокоительных аргументов в ответ на все ее страхи у меня не было. Напротив, к тому времени Египет уже успел показать нам зубки и мы имели основания не верить в арабские улыбки. Но обошлось...
Окончательно отлегло, наверное, когда Мухаммед напоследок завернул к себе домой, и его крошечная кучерявая племянница долго-долго махала нам вслед, стараясь изо всех сил, чтобы мы увидели и оценили ее расписанную хной ладошку.
...Джип — белый Nissan Safari, вразвалочку подваливший ровно в полдень к назначенному месту встречи, оказался заслуженным 30-летним ветераном, на котором даже совершали хадж в Мекку. И без того со следами бесчисленных ранений и потерь, за время нашего рейда он расстался еще и с пепельницей, с куском бампера, пластиком приборной панели и самое главное — к печали меломана-Мухаммеда, в Черной пустыне замолкла навек хрипящая магнитола. Но это все — естественный отбор, пустыня отцепляла как балласт ненужные детали. Главное — высокие обзорные окна, широкие удобные кресла, крепкая ходовка и... искусный водитель (он же повар) со странным именем Салюси.
В час дня мы стартовали и, не замочив колес, переехали соленое озеро Зейтун по едва выступающей над его водами тонкой и прямой как стрела насыпи. Немногочисленные фламинго, слишком занятые поиском еды, предпочли не заметить наш отъезд, не стали махать крыльями на прощание и даже не оторвали от воды свои клювы.

Череп и пустота
Песок бежит под колеса, то и дело совсем пряча от глаз и без того едва заметную рваную ленту асфальта — старая дорога стремится в нем раствориться. Но, только цепляясь за эту исчезающую нить, Салюси держит направление. Пустыня пуста: слева, справа, впереди и сзади... И даже в небе — ни облачка, ничего, от чего можно было бы оттолкнуться взглядом, и уверенно сказать: да, мы движемся. Бег ниоткуда в ничто. Вдруг впереди — три холма, как маяки, как шапки Мономаха. Стойте! Я прямо с подножки делаю несколько снимков: в пустыне что-то есть! «Хочешь фото? — оборачивается ко мне Мухаммед. — Сейчас будет!» И джип, ревя от натуги, в несколько мгновений возносится по дюне, спиралью обвивающей одну из гор, к самой ее верхушке: ух ты! Вокруг — поля полумесяцев. Мухаммед на голых пятках, как виндсерфер по волне, съезжает вниз по отвесному краю песчаного обрыва. И — нет! только не это! — но поздно, Салюси вслед за ним отправляет наш джип. С нами. На удивление нежно скатившись, все-таки вязнем уже на «равнине». Неглубоко. Откапываем колеса руками — песок можно откидывать и без лопаты. Потом толкаем, снова откапываем, опять толкаем — выбрались...
Дорога стала поинтереснее только после второго блокпоста: справа тянется почти сплошной хребет из невысоких слоеных скал, слева — пустыня, вдали — холмики, к ним внезапно и сворачиваем. Дороги нет совсем, как ориентируется Салюси, виляя между одинаковыми куполками серого камня, непостижимо. Что-то сказал Мухаммеду, тот вылез в окно, встал босыми ногами на дверку, держится руками за багажник на крыше и высматривает путь.
Оказывается, мы рулим к томбам (захоронениям эпохи римского владычества). Но сначала в разрыве между скал — оазис. Пальмы, растущие прямо из песка, некоторые занесены, увязли в дюнах по уши. Много сломанных, голых, есть сгоревшие. Из большой песчаной кочки торчит саксаул — ломаем его для костра, и дальше, вокруг оазиса к двум высоким скалам из бело-желтого известняка. В них, обращенных друг к другу, — черные окна гробниц. Арабы раскладывают пикник, а мы отправляемся к томбам. Все пусты, вырублены в белом камне, очень красивы, в некоторых на стенах сохранились обрывки иероглифов, в одной — красные рисунки, в другой валяется куча ленточек, как бинты с мумии. От одного из камней Наташа отскакивает с криком: «Мамочки!». Там — череп. Настоящий, выбеленный и одинокий...

Черные камни
Но всего ужаснее в пустыне — рассвет. Восходящее солнце надрезает кромку ночи, а после быстро и резко отрывает ее от песка. В брешь, как под одеяло, врывается холод — Сахара за ночь остывает до состояния полюса. Стыло так, будто вас во сне перенесли в морозильную камеру и кинули на колотый лед.
Свое первое утро мы встретили в центре оазиса Бахария — неприветливом сером кишлаке, запруженном ослами и мулами всех мастей. Буквально за околицей этого неуютного «островка жизни», в котором нет и тени очарования Сивы, начинается Черная пустыня. Ее налет — на всем. Даже пальмы здесь будто припорошены цементной пылью. На песчаных сопках вокруг становится все больше черной пудры. Холмы посыпаны ею причудливо. Салюси вдруг заворачивает к одинокой хижине, перед нею на песке разложены вязанки дров — за тем, оказывается, и приехали. Хозяин в отрепьях продает дефицитное топливо за звонкие фунты. «Кин-дза-дза».
Вскоре тормозим у черной горы, наверх протоптана желтая тропка. Подъем. Не тяжело, но отдышаться пару раз пришлось. Вокруг — что-то неземное. Бесконечные черно-желтые складки, черные шапки невысоких конусов гор, редкие машины проносятся по трассе, наш джип внизу — крошка на ладони пустыни. На вершине Мухаммед устроил целое шоу, он даже стоит на камнях на голове. Складываем пирамидку — еще один повод для аттракционов. Забирает у меня фотоаппарат и командует — присядь, потом показывает — слева гора, справа гора, а между ними ты — тоже гора. Вниз сбегаем по камням, некоторые лопаются под ногами, как пластины угля.
Постепенно черной пудры на горах становится все меньше, и они все чаще и откровеннее обнаруживают свою белесую известняковую сущность. Внезапно уходим с дороги влево, долго ковыляем по абсолютной пересеченке и оказываемся в кольце гор самой разной формы — тут и столбики, и куличи, и три подряд исполина, увенчанные каждый камнем поменьше. Мухаммед наконец-то объясняет: это горы Агабат. Сказка. Вокруг ничего, кроме этих гор, под ногами — серый вздыбленный камень, в прорехах — песок. Луна? Ну уж точно не Земля. Мухаммед уходит далеко вперед, возвращается с трофеями — черные камни-улитки, камни-пуговицы, камни-пещеры, камень — коричневое яйцо с вкраплениями кристаллов. Подарки из космоса...

Пикник на «снегу»
Под занавес, в окрестностях оазиса Фарафра, бывалые «синоптики» обещали нам «снег».
Но «снега» не было — Белая пустыня с первого взгляда слегка разочаровала: «грибы» и прочие фигуры из спекшегося в камень известняка торчат нечасто, между ними — обычный песок. Однако Салюси увозит нас дальше и дальше, вот и «снег». Мухаммед вдруг на ходу соскакивает с джипа и несется вокруг — мы потихоньку выруливаем по встречной дуге. Сошлись. Запрыгнул так же на ходу, бросил: «Это была старая Белая пустыня, сейчас покажем вам новую». Увидев ее, с джипа соскакиваю уже я. Пока фотографирую белые волны, выступающие из песка, острова известняка, шагами уходящие к горизонту, причудливейшие морды, паруса, строй сфинксов, Салюси готовит разные вкусности, а Наташа с Мухаммедом выясняют схожести и разности арабского и русского, что-то даже чертят на песке. Потом Наташа подключается к готовке, достает наш нож, Салюси его одобрительно осматривает, но резать что-либо запрещает: сперва отдает Мухаммеду, чтобы тот почистил песком и сполоснул водой. И все так — чашки, рюмки, ложки, — все. Мухаммед тоже вертит в руках нож, одобрительно кивает и говорит, что если у него такой найдут, то ему обеспечены наручники и 6 месяцев тюрьмы. Рассматриваю остатки их «песочной графики» — оказывается, Мухаммед еще и художник, причем всякие цветочки, яблочки и коров он рисовал одним движением, не отрывая палочку от песка — как свою арабскую вязь.
Кромсаем помидоры. Салюси режет мелко, Наташа — крупно, думая, что это будет салат. Но шеф-повар объясняет, что задумал другое блюдо. Поспевает костер. Прямо на тлеющие бревнышки — глубокую миску, в нее — помидоры, постоянно помешивать, туда же — говяжий фарш, опять помешивать, туда же — яйца, снова мешать. «Томати а-ля Сива» готовы. Вкусно. Хвалим Салюси, он доволен. Разогревает хлеб — плюхает лепешки на уголья, несколько раз переворачивает, некоторые чуть пригорают, но зато пышут дымком. Вкус-сно! Релаксируем почти до заката.
Потом Салюси устраивает медленную рулежку по Белой пустыне, я часто соскакиваю, они поджидают, так и катят тихо-тихо с открытой дверцей, я заскакиваю на ходу. Один раз Салюси меня останавливает — погоди, мол, щас подъеду с другой стороны — вот будет вид, пальчики оближешь! Объезжает очередной «гриб» — и о чудо! — курочка под деревом.
Фигурки из известняка причудливы и разнообразны. Есть головы поэтов, гигантский заяц, целые поля столиков и грибов, есть даже тающее мороженое. Особенно красиво в предзакатном состоянии. Солнце садится меж двух гор, но еще долго светло. Кое-где другие джипари располагаются на ночлег. Выруливаем на поле, усеянное черными камнями. На горизонте — уже далекие и нереальные фигурки Белой пустыни. «Как конец света», — роняет Наташа.
Излишне говорить, что осколок Белой пустыни — продолговатый, тонкий и прочный, как кость, тоже осел в моей шкатулке. Почему-то на самом дне. Под ним — только пригоршня песка...

Желтая соль Сахары
Я не знаю наверняка, но кажется, будто песок подмешан в краски, которыми написаны эти картины... Мы в музее Бадра — только ради этого стоит забраться в далекий и тихий оазис Фарафра. Музей поражает. Бадр настолько самобытен, настолько разнообразен в самовыражении, настолько всеяден в плане техники, материала, настолько выразителен и одновременно прост — до гениальности. Его морщинистые глиняные старики — живее, чем в действительности. Страсти, владеющие ими, достовернее подлинных. Нарисованные верблюды караваном текут по стене, словно мираж. И даже узнаваемые черты Белой пустыни — вдвойне нереальнее оттого, что переданы рукою Художника.
Фарафра — достойная точка для любого путешествия по пустыне, но для нас лишь промежуточный финиш. После еще будет купание в горячем источнике, насыщенном серой, в которой кожа буквально тает, как грязь, и выбираешься из этих ванн чище и розовее младенца. Будут жареные финики (кому и где еще в голову пришло бы их жарить?!). Будет огромный, но совершенно пустой, наполненный только гуляющим по переулкам ветром, старинный заброшенный город Эль-Каср — с тысячелетними зданиями из серой глины, меж которых немудрено заблудиться. Будет затерянный в песках храм на фоне белых гор и неправдоподобно буйная зелень оазиса Дахля. Будет лучший в мире кофе с перцем и бог весть какими приправами в мутных стаканчиках зеленого стекла на автовокзале в Харге — оазисе, поразившем нас геометрией четких асфальтовых шоссе в желто-белой разметке и многоэтажными коробками домов, придающим ему статус мегаполиса пустыни...
...Сахара обитаема, бесконечна и разнообразна. Пустыня — такое же пространство жизни. Просто здесь она тише, ярче, дольше, чище и пахнет солью морей...

Михаил Лимонов