Корреспондент «КВ» Лев АБАЛКИН обратился к генеральному директору компании «Юсон» Василию ЦОЮ с просьбой прокомментировать ситуацию с банковскими исками и возбуждением уголовного дела.
— Василий Григорьевич, что же произошло с вашей компанией?
— В 2006 году наша компания решила из торгующей стать производственной. Но начало любого производства требует долговременных (длинных) денег, которые мы стали брать в кредит. Базовым банком стал казахстанский АТФ с его омской «дочкой»«Сибирью». Мы занялись деревообработкой, причем в течение полугода после запуска уже поставляли продукцию в Германию и Австрию. Совместно с ПО «Полет» начали развивать тему по АН-3: наше финансирование, их изготовление. Самолеты предполагалось продавать в Казахстан. Было еще небольшое полиграфическое производство и еще ряд мелких. Нам не хватило всего 7-8 месяцев, чтобы выйти на нормальную выручку. Проблемы начались в октябре 2007 года: наш основной кредитор АТФ-банк прекратил финансирование и занялся своими проблемами.
— У вас была кредитная линия, в рамках которой с какой-то периодичностью они выдавали очередной транш?
— Что-то вроде этого. Мы попытались переориентироваться на российские банки, но к тому времени и у них начались проблемы. Естественно, мы попали в просрочки. Но ведь не я один. Если на улицу выглянуть, то можно увидеть по объявлениям об аренде и продаже, что многие предприниматели оказались в аналогичной ситуации. Банки встали на позицию, что крайний – заемщик и, если он взял деньги и не отдает, то он — вор и мошенник. Создается впечатление, что они не видят, что в мире кризис, и продолжают действовать по регламентам, выработанным в другую экономическую эпоху.
— Не может такого быть, чтобы банки посмотрели по бумагам – просрочка, и сразу — иск в суд. Наверняка они сначала пытались разговаривать и выяснять, в чем дело. Все банкиры говорят, что всегда пытаются найти с клиентом взаимоприемлемое решение, суд – уже крайний случай.
— На словах – да, они это говорят, но действуют все же по регламентам, о которых я говорил. Возьмем хотя бы обеспечение: до кризиса стоимость обеспечивающего кредиты имущества была одна, после – иная. Объект остался таким же, не изменился физически, но его оценочная стоимость значительно упала, а значит, кредиты, взятые ранее, стали необеспеченными, и на кредитора сразу вешается ярлык обманщика. Банки в этом плане разделились на несколько категорий. Наиболее агрессивная разговаривает с заемщиком, изначально считая его мошенником и вором: начинает его прессовать, подавать заявления о возбуждении уголовных дел, хотя это не дело правоохранительных органов, а дело двух хозяйствующих субъектов. Обычно им отказывают в рассмотрении таких заявлений. Но, несмотря на отказы, они настойчиво продолжают свои попытки, выходя за рамки правового поля.
— Что вы имеете в виду?
— Если ты несколько раз подавал такое заявление и тебе несколько раз отказали, ясно, что далее нет смысла продолжать. Но если после всего этого заявление все-таки приняли к рассмотрению, то, на мой взгляд, там что-то такое произошло…
— Вы подразумеваете конкретное заявление Югорской лизинговой компании?
— Им несколько раз отказывали, и я не знаю, какими путями им удалось-таки это дело возбудить.
— Вы считаете, там нет для этого оснований? Насколько я помню, там речь идет о продаже от «Юсона-Сибирь» «Торенту» заложенного имущества.
— Не мне судить о таких основаниях. На то есть соответствующие органы. Я как гражданское лицо могу сказать, что там оснований нет. Это подтверждается тем, что им уже отказывали. Им просто очень хочется это сделать. Правда, непонятно, с какой целью. Или они хотят, чтобы я вернул им деньги в итоге. Это одна позиция. Или они хотят меня посадить, забыв про деньги.
— Но банки, например, говорят, что в разных банках вами было заложено одно и то же имущество.
— Принятие решения о выдаче кредита в банках жестко зарегламентировано. Есть службы безопасности, есть клиентские отделы, кредитные: прежде чем что-то сделать, они досконально проверяют все. Могу сказать, что на самом деле все банки были в курсе, и инициаторами такого положения дел были именно они.
— Их тогда это устраивало?
— Тогда у них от роста кредитного портфеля зависели зарплаты и премии. Времена были другие, денег было море, и для банков было главное — нарастить объемы выданных кредитов. Поверьте, тогда не было недостатка в желающих прокредитовать нашу компанию. Я не ездил по банкам, они сами сидели в очередь у меня в приемной с предложениями одолжить деньги. Я говорил: у меня уже все заложено и мне уже нечего вам предложить, и слышал в ответ: давайте вот так сделаем и вот так. Я сомневался: как это стыкуется с вашими регламентами? А они: да не беспокойся, нормально все будет. Сейчас они напрочь про эти свои слова забыли, сразу все стали правильные и хорошие, один ЦОЙ оказался почему-то мошенником и вором. Хотя можно элементарно проследить, куда были потрачены полученные деньги, проехать и посмотреть приобретенные объекты, пощупать купленное оборудование. Любой аудитор все это может подтвердить. Поэтому я не пойму, что нужно этой категории банков, которые пытаются завести на меня уголовные дела. Если необходимо, чтобы я деньги вернул, давайте будем садиться и разговаривать с учетом текущей ситуации, а не с учетом того, что ваши регламенты такие строгие, что вы из них выйти не можете. Есть другая категория банков, с которыми мы входим в диалог, и там до сих пор кредиты не в просрочке, мы с ними нормально работаем, обоим трудно, но они понимают нашу ситуацию, и я понимаю их.
— То есть вы предлагаете банкам рассрочку и реструктуризацию?
— Я же от долгов не отказываюсь. Вы дайте мне работать. А то у меня 90% времени уходит на то, чтобы разруливать эти ситуации. Хотя те направления, которыми я сейчас занимаюсь, и в условиях кризиса приносят доход, причем немалый.
— Это уже не производственные направления?
— Я до 2006 года занимался внешней торговлей. И считаю, что даже в условиях кризиса на внешней торговле можно в течение 1,5 -2 лет заработать прибыль и вернуть долги. Внешнеторговый оборот упал раз в пять, рухнули многие схемы, ряд логистических и транспортных компаний обанкротился, но товар все равно нужно доставлять, и многие зарубежные компании, зная, что мы раньше этим занимались, стали обращаться к нам. Причем из дальнего зарубежья. И японцы, и китайцы; сейчас смотрим, как с арабским миром сотрудничать. Дайте мне возможность заработать, и я верну все ваши деньги: я жене прячусь никуда, не вывел активы за бугор.
— Ну, а что с проектом АН-3? Он умер?
— Совсем нет. Мне нескольких месяцев не хватило, чтобы довести самолет до состояния, чтобы его можно было продавать на внешнем рынке: получить международный сертификат и доработать двигатель ТВД-20, который немного сыроват был. Все доработки КБ им. Антонова и омскими конструкторами уже сделаны, и надо их просто внедрить. Но на это тоже требуется время и какое-то количество денег.
— Но самолеты АН-3 плохо продавались и до кризиса.
— Когда мы вошли в эту тему, я для себя сразу определил: АН-3 на территории России не пойдет. Мы изучили все отечественные компании, которые эксплуатируют такого рода самолеты, и пришли к выводу, что все они по деньгам не тянут. Таких компаний около 400 в России, но они все маленькие и имеют в парке лишь по нескольку самолетов. Покупать АН-3 в состоянии только государственные компании – «Полярные авиалинии», пограничники, МЧС.
— Но когда в Омске полтора года назад был вице-премьер ИВАНОВ, он сказал, что слишком дорого стоит АН-3.
— Самолет такого же класса Цессна Караван, который по характеристикам почти один в один, стоит больше 2 миллионов долларов.
— Неужели он так быстро поднялся в цене: еще два года назад он был значительно дешевле?
— Два года назад он стоил 1,7 – 1,8 млн долларов, но в начале 2008 года цена поднялась за 2 миллиона. А наш самолет в пределах 1,5 млн стоит сейчас, а, если пустить в серию, можно говорить о цене в 1,2 млн.
— Но по ГКНПЦ имени Хруничева уже вышел приказ о сворачивании самолетного направления, в том числе и в омской «дочке» — ПО «Полет».
— Не обязательно же изготавливать самолеты в рамках данного предприятия.
— Вы пытались подать заявление о самобанкротстве «Юсон-Сибирь»…
— Это основное предприятие, на котором числятся наши активы. Я же не стал его сразу ликвидировать, как это делают некоторые другие, а дошел до ситуации, когда убедился, что диалога с кредиторами не получится. Мне надо расчистить поле для деятельности, чтобы меня не дергали, чтобы я смог спокойно работать. Для этого в нашем российском законодательстве и существует процедура ликвидации. А так я зажат в угол.
— Вам в банкротстве отказали, но иск о вашем банкротстве уже подал Сбербанк.
— Здесь некий юридический казус. Я считаю, юридических оснований для отказа не было. Думаю, банки использовали здесь какие-то другие инструменты, которые не предусмотрены российским законодательством.
— В чем смысл подачи иска Сбербанком? Чье заявление принимается, тот и имеет какие-то преимущества во взыскании?
— Моя причина подачи заявления о самоликвидации – сохранить бизнес, в котором я намерен работать. «Омский каучук» около 10 лет нормально производил продукцию в процедуре внешнего управления, а в прошлом году благополучно вышел из банкротства. Думаю, что Сбербанку совершенно неинтересно, чтобы компания выжила и попыталась рассчитаться. У них, когда проблемный кредит появляется, они обязаны под него создавать большие резервы; в случае же, если банкротство они затевают, у них эти резервы списываются, и нормативные показатели становятся нормальными. Эта их чистка баланса, на мой взгляд, совершенно бесчеловечная вещь; их же не интересуют ни бизнес, ни рабочие места, ни люди работающие, а просто нужно, чтобы показатели были хорошие и начальство их не терроризировало. И поэтому для меня банкротство по инициативе банка значит только одно: они пришли не сохранить, а разрушить, а я этого не хочу.
— Я слышал, что и «МирАвиа» тоже в процедуре ликвидации?
— Есть такое заявление. Это тоже наша инициатива. На «МирАвиа» числятся самолеты – худо-бедно, это под 300 миллионов рублей. К сожалению, были попытки банков, которые с судебными приставами даже приезжали прямо на «Полет», разобрать самолеты, разукомплектовать.
— В смысле, продать запчасти?
— Да.
— На что вы рассчитываете в ближайшие месяцы? Это процесс, который вас несет, или вы как-то этим потоком управляете?
— Неважно даже, кто выиграет по искам о банкротстве. Конечно, хотелось бы, чтобы процессы контролировались более адекватными людьми. Но и это даже не суть. Важно, чтобы ситуация застабилизировалась. И в том, и в ином случае у меня расчистится некое пространство, в котором я смогу работать. В лучшем варианте ресурсов будет достаточное количество. В нелучшем, если Сбербанк пробьет конкурсное производство, этих ресурсов будет меньше. Тем не менее, я продолжаю восстанавливать связи, которые у меня были до 2006 года по внешней торговле. Люди идут мне навстречу. Они в большинстве своем в курсе того, что у меня есть судебные процессы, есть какие-то уголовные дела и прочее, но они меня знают, и поэтому им это не мешает со мной общаться и работать. Потому что они уверены, что ЦОЙ не изменился: я как был нормальным адекватным бизнесменом, таким и остался. Вся эта ситуация хороша еще тем, что высветила для меня, кто есть кто. Друзья познаются в беде.
