25 лет назад в нашей стране случился ГКЧП.
Споры о том, что это было, кто какую роль сыграл, в какую сторону могли бы развернуться события при тех или иных обстоятельствах, идут до сих пор, но глобальное значение для истории имеет один факт: после неудавшегося путча буквально за несколько дней разрушился великий и могучий Советский Союз. Впрочем после – не значит вследствие. На самом деле державу угробила экономика, в которой накопились колоссальные диспропорции. Они и должны были ее погубить с математической неизбежностью.
Мамонты и крысы
Семена катастрофы были посеяны еще на октябрьском Пленуме ЦК КПСС 1964 года, когда убрали Хрущева – неумелого, несистемного, порывистого реформатора, и к власти пришли, скажем так, умеренные консерваторы. Понятно, что отчетливо обозначившиеся к тому времени проблемы в экономике никуда не делись, но у нового руководства страны вскоре появился мощный ресурс, позволяющий компенсировать перекосы и затыкать все дыры – самотлорская нефть.
Нефтегазовая отрасль надолго стала донором народного хозяйства. В эпоху Брежнева мы продали углеводородов на 300 миллиардов долларов – огромная цифра. Бескризисная советская модель развития была не более чем идеологическим мифом, потому что наша интеграция в мировую экономику уже произошла, причем в самом худшем ее варианте, когда благополучие страны оказалось в прямой зависимости от колебаний мировых цен на один-единственный продукт. Ведь если построить график изменения стоимости нефти на мировых рынках за последние сорок лет и наложить его на график темпов развития отечественной экономики, мы увидим полное совпадение.
Главная беда консервации неэффективной модели заключается в том, что она очень быстро приводит к исчерпанию потенциала адаптируемости к изменениям внешней среды. Наверное, здесь будет уместно сравнение с миром природы. Биологический вид живет до тех пор, пока он может приспосабливаться к внешним изменениям. К примеру, крысы приспособились и выжили, а мамонты адаптироваться не сумели и вымерли. Вид проиграл конкурентную борьбу. То же самое относится к экономике любой страны.
Почему в США, где нефтяная отрасль тоже занимает важное место и где себестоимость добычи углеводородов очень высока, не разразился кризис после кратного падения цен на нефть? Да потому что в Америке развиты и другие отрасли, для которых падение цен на ресурсы – благо. И мы видим, что там стоимость новых высокотехнологичных компаний сегодня уже выше, чем сырьевых монстров. Технический прогресс двигает именно стремление адаптироваться к внешним изменениям.
А к реформам обычно приступают, когда исчерпание потенциала адаптации становится очевидным. Это своего рода погоня за механическим зайцем, запоздалые попытки привести структуру экономики в соответствие с реалиями современного мирового хозяйства. Делать,то, что нужно делать, приходится в любом случае, но за опоздание приходится дорого платить – жертвами, радикализмом, огромными материальными потерями, шоковой терапией и т. д.
Если бы мы в 60-е годы начали постепенно внедрять рыночные механизмы, переходить на нормальное ценообразование, не пришлось бы проводить шоковую терапию в 90-е. Но тогда подобные вещи и в голову никому не могли прийти. Зачем? Это вообще рассматривалось как антисоветчина, контрреволюция, подрыв основ.
Гайдар и Дэн Сяопин
Увы, законы экономики неподвластны идеологическим заклинаниям и диспропорции в ней продолжали нарастать. Потребительские товары уходили на черный рынок, где продавались отнюдь не по государственным ценам, а твердые цены на машины, оборудование, станки заставляли производителей максимально увеличивать себестоимость продукции. Чем дороже станок, тем выгоднее. Другими словами, экономические отношения работали против научно-технического прогресса.
Да, цепь накопленных ошибок привела в конечном итоге к катастрофе, но суть в том, что ни в одной точке развития событий она не была неизбежной. Возьмем для сравнения хотя бы ситуацию, в которой оказался Китай после смерти Мао и Советский Союз после смерти Андропова в 1984 году. Стартовые площадки были просто несопоставимы.
СССР, несмотря на большое отставание от мировых лидеров в производительности труда, высокую трудоемкость, энергоемкость выпускаемой продукции, крайне низкую продуктивность сельского хозяйства, все равно сохранял мощный экономический потенциал. У нас было монолитное государство с очень серьезным аппаратом управления, контроля и насилия. Не существовало никаких угроз дестабилизации общества.
А Китай после кончины Мао уже находился на грани гражданской войны. Страну несколько лет сотрясала ожесточенная борьба за власть. Общество раздроблено, узлов противоречий гораздо больше. Плюс удручающее состояние экономики. Доля сельского населения – 85 процентов. Полное отсутствие целого ряда ключевых отраслей промышленности. Чрезвычайно низкий уровень жизни. В 80-е годы в китайской деревне от голода умерли миллионы людей. И неизвестно, какой бы кровью все кончилось, если бы не приход к власти команды Дэн Сяопина.
Первое, что он сделал, – приступил к отмене централизованного ценового регулирования. То же самое у нас потом сделал Гайдар. В один день. В Китае этот процесс растянулся на 15 лет. Ключевые высоты оставались в руках государства, а потребительские цены отпускались постепенно, по мере изменения рыночной конъюнктуры. И регулирование шло не фолиантами Госкомцен, где предписывалось, сколько должна стоить каждая пуговица, а косвенно – путем устранения монополизма, развития конкуренции, что позволяло сохранять паритет между денежной и товарной массой.
У нас же диспропорции продолжали нарастать. Пытаясь бороться с ними, государство усиливало борьбу с черным рынком, с цеховиками, хотя цеховики на самом деле выправляли ситуацию. Они воровали сырье и направляли его туда, где рыночный спрос, а не куда предпишет Госплан. То есть устраняли товарный дефицит.
А вот что действительно раскручивало инфляционную спираль, так это массовые приписки, когда за якобы произведенными виртуальными ресурсами стояли реальные финансовые потоки. В любой нормальной экономике совокупная стоимость произведенных товаров и услуг должна быть равна денежной массе, ибо денежная масса и является их простым эквивалентом. В СССР к 90-му году она пятикратно превышала товарную. Это называется гиперинфляция. Если в таких условиях держать цены, деньгами становится сам товар.
В стране наступила эпоха бартера. Но без денег управлять экономикой невозможно, и она перестала управляться. Хозяйственные отношения были извращены, товарные поставки прекратились, розничная торговля полностью развалилась. Наступил коллапс, и все растерялись. Естественно, на таком фоне поднялись националистические движения, начались общественные катаклизмы и т. д. Это, что называется, классика жанра.
Директория Трех Толстяков
В 91-м году альтернативы чрезвычайным мерам уже не было. Удержать страну от распада действительно могла только тоталитарная диктатура. ГКЧП таковой точно не являлся. Да, путчистам удалось изолировать Горбачева, но им по факту не подчинились практически все силовые структуры. Они вообще наделали кучу чудовищных ошибок. У них не было даже четкого, системного краткосрочного сценария действий, не говоря о стратегических планах.
Заговорщики недооценили Ельцина, хотя если бы его сразу бы арестовали, никто бы тогда даже не дернулся. Кстати, никаким оппозиционером-демократом Борис Николаевич не был. Вообще все разговоры о демократии в тот период – не более чем дань моде. Каждый вкладывал в данное слово свое собственное содержание. И по сей день мало кто понимает, что демократия – это прежде всего конкуренция. Экономическая, политическая, личностная и т. д. Много ли у нас людей, готовых к реальной конкурентной борьбе?
Кроме того, переворот не мог завершиться успехом уже только потому, что в ГКЧП не было лидера. Такого рода образования всегда плохо кончают. Давайте вспомним Директорию, оказавшуюся у власти после Великой французской революции и очень быстро отдавшую ее Наполеону. Или же наше коллегиальное политбюро, раздираемое после смерти Ленина ожесточенной борьбой между правой и левой оппозицией, точку в которой поставил Сталин. Иллюстрация того же ряда — литературный пример Директории Трех Толстяков Алексея Толстого.
Когда нужны реальные жесткие реформаторские действия, никакие директории ни на что не способны. Преодолеть критическую массу назревших противоречий можно только волевыми тоталитарными усилиями единого центра власти.
Скажем, осуществить политику индустриализации с ленинским политбюро Сталин не имел шансов в принципе. Никто бы не дал ему этого сделать. Против были и правые, и левые. Леваки — Троцкий, Каменев и Зиновьев уповали на экспорт революции и полагали, что солидарность мирового пролетариата приведет к созданию советской Германии, советской Америки и далее везде. Бред полный, но они в него верили. А правые – Бухарин, Рыков, Пятаков делали ставку на НЭП, деревню, плавную естественную трансформацию народного хозяйства. Тяжелая промышленность в их планы не вписывалась.
Сталин уничтожил оппозицию физически. Да, потом он уничтожил независимое крестьянское хозяйство, но была создана производственная база страны, которой ранее не существовало. Без тяжелой индустрии советское государство было обречено. В СССР появились автомобилестроение, самолетостроение, станкостроение, энергетика, металлургия и т. д. В кратчайшие сроки сформировалась инженерная гвардия, научная база. Потом на этой основе были созданы атомная и космическая отрасли.
К сожалению, мы не очень хорошо знаем ту эпоху. До сих пор говорят и пишут об идеологии, энтузиазме масс, но результат обеспечила прежде всего системная организационная модель. Безусловно, нельзя забывать, что высочайшие темпы развития были оплачены ценой колоссальных жертв, но модель оказалась настолько прочной, что не развалилась даже тогда, когда немецкие войска стояли под Москвой.
Более того, она догматически эксплуатировалась руководством страны вплоть до конца 80-годов. Похоронил ее Михаил Горбачев, убравший из Конституции СССР шестую статью, что, как выяснилось, стало решающей стратегической ошибкой генсека. По сути, он убрал становой хребет политической организации государства и ничем его не заменил. Начались игры в многопартийность, хотя страна, в которой отсутствуют сколько-нибудь устойчивые демократические традиции, по определению нуждается в дозировано жестком управлении.
Что было бы, если…
Для трансформации общественного сознания нужны годы, наверное, его вообще невозможно изменить за одно поколение. Перескочить из тоталитарного прошлого в светлое демократическое будущее с высокоразвитой рыночной экономикой не удавалось еще нигде, никому и никогда. Требуется некий переходный период, а для такого периода нужна переходная форма управления с наличием единого центра принятия решений.
Эту форму можно назвать диктатурой, политбюро – как угодно. Неважно, какого цвета кошка, важно, чтобы она ловила мышей. Дэн Сяопин, например, все реформы проводил с помощью организационной структуры компартии, которая в Китае до сих пор является правящей. Но сначала он создал системную команду, расставив на ключевые посты управленцев, способных эти реформы осуществить.
У Горбачева такой команды не было. Собственно, ГКЧП – свидетельство провала его кадровой политики. Лидер, который окружил себя людьми, имеющими принципиально иные жизненные установки и не способными решать серьезные задачи, обречен на поражение. Хотя даже после провала путча оно не было предопределено объективными обстоятельствами.
По идее, вернувшись из Фороса, Горбачев должен был поблагодарить Ельцина за проявленную решительность, переформатировать правительство, КГБ и взять рычаги управления в свои руки. Тем более что Ельцин, по факту захватив власть, в сентябре на целый месяц странным образом вообще исчез из поля зрения – на рабочем месте он не появлялся. За этот срок можно было воссоздать что угодно. Но Горбачев тогда был уже деморализован, психологически сломлен и не способен бороться. А власть – такая вещь, которая долго на земле не валяется.
Английский ученый Тойнби первым использовал для исторического анализа увлекательный принцип что было бы, если… Ну, например, Александр Македонский не умер в 33 года. Наполеон не проиграл бы битву при Ватерлоо. Гитлер умер бы в колыбели и т. д. При таком подходе прошлое, взятое в любой его точке, оказывается вариативным, но история, как известно, не знает сослагательного наклонения.
В августе 91-го случилось то, что случилось, и фактически за одну неделю огромное государство рассыпалось, как карточный домик. Нужно отдать должное Ельцину: несмотря на весь свой анархизм и какой-то деструктивизм, он сумел реализовать в экономике некие радикальные вещи. Но сделал уже это как не очень опытный хирург – отсекал с мясом и кровью, резал по живому, пришивал в критические моменты не то и не туда. Увы, лечить накопившиеся болезни терапевтическими методами могли Брежнев и Косыгин, какой-то запас времени оставался еще у Горбачева, а в 91 году никакая терапия помочь уже не могла.
Бархатная зачистка
Изменить в истории ничего нельзя – из нее нужно извлекать уроки. Спустя четверть века мы снова оказались на развилке, когда необходимо принимать решения, которые предопределят дальнейшее развитие страны. Или ее деградацию. На мой взгляд, самое уязвимое место политики Путина в первые десять лет его правления – кадровый аспект. И если говорить о том, что плохого у нас произошло после распада СССР, то это прежде всего формирование клановой системы управления народным хозяйством, которая является самым тяжелым постсоветским наследием.
Именно клановая система воспроизводит в прогрессирующих масштабах коррупцию, порождает уродливую экономику, убивает нормальную конкуренцию, делает недееспособными государственные институты. И провести какие-либо реформы руками людей, которые привыкли жить на криминальную ренту, невозможно в принципе. Сложившаяся клановая элита будет их торпедировать любой ценой.
Судя по всему, Путин это прекрасно понимает, и мы видим, что кадровая чистка уже началась. На самом высшем уровне. Понятно, что процесс будет идти сверху вниз. Далее следует ждать разгрома кланов на региональном и отраслевом уровне, поскольку у нас и вокруг госкорпораций сложились мощнейшие клановые сообщества.
По сравнению со сталинской эпохой, зачистку можно назвать бархатной, голов никто не рубит, но, похоже, процесс видоизменения гигантского управляющего механизма уже запущен. Несменяемых людей больше нет. Все говорит о том, что в недрах властных структур образовался некий штаб, идет формирование новой команды, которой и предстоит решать назревшие реформаторские задачи. Лично я оцениваю ситуацию с оптимизмом. Во всяком случае у высшего руководства страны есть четкое понимание того, что если ничего не менять, то очень скоро нам опять понадобятся хирургические методы, и не факт, что они помогут нашей многострадальной и великой Родине.
