9 августа на «кухонные посиделки» в «Коммерческие вести» пришел глава Калачинского района Фридрих МЕЦЛЕР. Поводом стала прошедшая в правительстве региона защита стратегии муниципального района. С ее обсуждения и начался разговор, самые интересные моменты которого записала обозреватель Анастасия ИЛЬЧЕНКО.
— Фридрих Александрович, в чем состоит стратегия Калачинского района. Как выглядела ее защита?
— Созданию стратегии предшествовала работа с разными министерствами. Например, в сельском хозяйстве мы отразили наши пожелания, перспективы, слабые места и показали, как на них можно повлиять. Но дело в том, что нам влиять сложно, кроме административного ресурса мы мало чем можем предпринимателям помочь. Например, не можем влиять на количество произведенного предприятиями продукта. Они планируют объемы с учетом своих конкурентных возможностей и мощностей. Вместе с тем точки соприкосновения есть. Существуют моменты, на которых мы можем в перспективе заработать, получить дополнительные рабочие места, поступления в бюджет.
У нас получился стратегический план на три периода – краткосрочный, среднесрочный и долгосрочный, после защиты мы с учетом предложений и замечаний его доработаем. Он должен быть готов до конца года. Даем свои предложения, область формирует свои, в итоге получаем документ стратегического планирования. В результате в экономике сможем видеть точки роста и механизмы воздействия, в том числе касающиеся малого бизнеса, который сейчас нам дает 30 процентов объемов внутреннего валового продукта и где занято порядка трети трудовых ресурсов.
— Калачинский район по сравнению с тем, каким был четыре года назад, когда мы встречались с вами на «кухонных посиделках», сегодня сильнее или слабее?
— Вопрос хороший, учитывая, что в 2014 году мы переживали кризис. Я бы сказал, что изменения идут в лучшую сторону по всем направлениям, в том числе и в промышленности. Правда, у нее сейчас сложные времена. Но это связано с определенными личностями. Речь о «ЛенОме» и механическом заводе «Калачинский», а главное – для нас это серьезная потеря – о Калачинском заводе строительных материалов (далее КЗСМ), который выпускает кирпич. Он вместе с «Мостовиком», поскольку являлся его структурным подразделением, серьезно попал под раздачу. Сегодня его судьба не просматривается. Президент РФ четко поставил задачу — вводить в эксплуатацию до 120 млн. кв. м жилья ежегодно. Мы надеемся, что после октября появятся соответствующие федеральные программы и мы сможем в них участвовать. И наш кирпич в перспективе будет востребован.
— А после «Мостовика» там имущество с торгов выкупали?
— Ситуация непрозрачная. В результате действий арбитражного управляющего предприятие ушло. Первоначально цена была 180 млн. рублей, продали за 20. Его купил предприниматель, который сразу начал перепродавать. Сегодня это обжалуется. Вмешалась налоговая, потому что она кредитор. Но основной-то кредитор — банк, он давал кредит «Мостовику» под завод, который заложили под 900 млн., а продали за 20.
— Завод сейчас не работает и знаменитый кирпич с дырочками не производится?
— Не работает, в прошлом году еще производился. У нас же еще есть кирпичный завод «Восход». Он тоже не работает. Три года его продают. И в этом опять не запускали, а могли бы делать больше 10 млн. штук в год. Сейчас они продают остатки кирпича. Для нас работающий КЗСМ важен, поскольку глина — единственное полезное ископаемое в Калачинском районе.
— А механический завод к полезным ископаемым вы не относите?
— Это наша история, которую мы пытаемся сохранить. Механический завод «Калачинский» — одно из немногих предприятий в Омской области, дважды прошедшее процедуру банкротства, причем оба раза он выходил из нее с финансовым оздоровлением. Это редкий опыт. И сейчас предприятие вошло в нее третий раз.
— У кого контрольный пакет мехзавода?
— Основная доля у двух физических лиц, которые и раньше не договаривались, а сегодня ситуация обострилась.
— Какую продукцию сегодня выпускает предприятие?
— Ту же, что и была: прицепы различной модификации, кормораздатчики «Иван», жатки к белорусским комбайнам. Я сам начинал свою трудовую деятельность на Калачинском мехзаводе — инженером. Когда-то на нем работало более 1300 человек. Производили не только прицепы, но и военную продукцию – машины химразведки.
— Вы сказали, что ситуация в районе улучшилась. Речь об увеличении бюджета?
— Этот показатель для нас ничего не характеризует, потому что бюджет мы каждый год формируем по новым правилам. Если в 2017 году мы его запланировали в объеме 740 млн. рублей (зарплата бюджетной сферы и топливный баланс), то вышли на 940 млн. Это то, что нарабатываем в течение года, участвуя в региональных или федеральных программах. Для нас 200 млн. рублей — показатель более-менее нормальный.
На протяжении последних лет работала программа комплексного развития сельских территорий. Конечно, суммы там не настолько большие, чтобы кардинально изменить ситуацию, но тем не менее деньги попадали в конкретные населенные пункты. Для кардинальных перемен надо людям на местах внушить, что все зависит от них. Вот у нас фермер в прошлом году получил областной грант на развитие животноводства и дополнительно 100 телок завел.
— О ком вы говорите?
— БИЧУН Сергей Павлович. Он начинал семь лет назад с гранта муниципального района в 500 тысяч рублей. Потом получал гранты в полтора, три, десять миллионов рублей. И сегодня у него шлейф КРС, в том числе 200 дойных коров. Хозяйство развивается. Хотя проблемы с сельским хозяйством у нас налицо. На защите стратегии Валерий Петрович (от ред. –БОЙКО, первый зампред правительства Омской области) говорил, что для Калачинского района имеющиеся по животноводству показатели — чуть больше 4 тысяч литров на корову — это явно мало. Но не все так печально. Я считаю, что наш сельхозтоваропроизводитель производит качественное молоко с хорошей жирностью.
— А «пальму» где берете?
— Вот-вот! Мы молоко произвели и передали. А кто туда «пальму» вложил, кто такую добавленную стоимость назначил, с тех и надо спрашивать! Почему на выходе получается совсем другая продукция? Мы произвели хороший продукт, а как туда попала «пальма» – я не знаю. Должна быть единая государственная политика. Да, невозможно внешние рынки совсем закрыть, но от «пальмы»-то можно?! И от недобросовестной конкуренции тоже. Человек должен видеть, что получает, чтобы конкурировать на равных. А то подмешали в продукт сухое молоко, он получился дешевле, и его первым с полок разбирают. В Калачинском районе сети очень активны: две «Пятерочки», четыре или пять «Магнитов», «Холди», «Низкоцен». И сегодня они малый бизнес начинают зажимать, его явно меньше становится. Торговлю выбивают, и предпринимателям надо искать свою нишу в других отраслях.
Конечно, для нас в приоритете (кроме промышленности) — агропромышленный комплекс. Переработать мы сегодня можем все – овес, пшеницу в муку, молоко. У нас и малые сыроварни есть, и крупный молкомбинат. Но, к сожалению, молоко он не наше перерабатывает, по крайней мере, не все, а новосибирское. Наше уходит на омский завод. Но это уже все зависит от руководителя предприятия.
— Общий объем сельхозугодий у вас сколько составляет?
— В советское время пашня была порядка 170 тысяч га, сейчас 168 тысяч, т.е. к советскому периоду по земле мы уже подошли. Потери ушли в сенокосы и пастбища. Сегодня это трудная земля, быстрого дохода там не получишь. Вопрос в стратегии, в том, насколько быстро происходит техперевооружение в растениеводстве. В этом направлении, мы считаем, район на хорошем уровне: в прошлом году 232 тысячи тонн зерновых намолотили. Более 20 центнеров с гектара — для нас очень хороший показатель.
— В сравнении с Казахстаном — да…
— Да, а по сравнению с Кубанью — не очень (смеется). И даже с Алтаем. Поэтому надо смотреть, сколько удобрений закладываем, семян элитных используем, и главное, какие у нас есть мощности, чтобы это зерно собрать, сохранить, продать, когда оно востребовано. Цифра прирастает из года в год, но мало. Сегодня уже никто в основу не ставит продовольственную безопасность, с фермера требуют экономику. Один из главных показателей – наличие в хозяйстве прибыли. Она говорит о том, что предприятие рентабельное, качественно работает с землей.
— Сколько вы за последние пять лет потеряли населения?
— В принципе мы держимся вокруг 40 тысяч. В последнее время отток стабилизировался. В Калачинске в 2006 году было 24 тысячи 100 человек, а сегодня 22 тысячи 900, т.е. 1200 за 12 лет потеряли. Это статистические данные. Если берем данные свои, то ситуация другая. По нашим подсчетам, в Калачинске тысяч 25 живет.
— Эстонцы, которые у вас жили, уехали?
— В большей степени — да. И немцы тоже. Их место заняли казахстанцы, жители северных районов. Мы видим и миграцию рабочей силы. Экономически активного населения в районе чуть более 20 тысяч, из них порядка 3,5 тысячи кочуют по Омской, Тюменской, Новосибирской, Свердловской областям. У нас есть предприятие с годовым объемом более 600 млн. рублей, которое базируется в Калачинске, а работает в Тюмени. Это ООО «Концептстрой». Они работают вахтовым методом, но деньги-то у нас оставляют! Конечно, есть и потери, когда люди просто уезжают в поисках более высокой зарплаты, соответственно, их НДФЛ до нас не доходит.
— Готовы ли студенты омских вузов возвращаться в район и какие для них есть меры поддержки?
— Когда в январе у нас был Александр Леонидович, мы зашли в гимназию и заглянули в 11 класс. Это было не специально сделано, просто показывали кабинеты. Там занимались 11 ребятишек, губернатор спросил, кто куда собрался поступать, какие планы. Они говорят: «Мы поедем в Москву. Если там не получится, то в Санкт-Петербург. В крайнем случае — в Тюмень». В результате: из одиннадцати восемь уехали в Москву и Санкт-Петербург. Конечно, я бы хотел, чтобы вернулись. Но – увы! Мы работаем с работодателями в плане создания целевых мест, в том числе с сельхозтоваропроизводителями. В медицинской академии сейчас учатся около 20 целевиков, надеемся, они вернутся работать в нашу ЦРБ.
— За них что-то платят?
— Выплаты есть, но думаю, незначительные. Мы готовы квартиры им предоставлять. 2014 год нас немного подрезал в этом отношении, в 2018-м движение пошло.
— Строительный кризис?
— Да. Но в большей степени — финансовый. Мы на ИЖС не давали, спецжилье не строили, а как раз туда входит арендное жилье. В основном по переселению граждан из аварийного жилья работаем. Все, что признано до 2012 года аварийным, должно быть убрано, и вот буквально на днях заканчиваем. Сегодня в различных очередях около 500 семей. Самая печальная — социальная очередь: она не движется с 1983 года. Нам для нее надо строить минимум 5-7 квартир в год. Мы это заложили в стратегию.
— А сколько строите?
— Нисколько. По спецжилью механизм есть, но, к сожалению, после 2014 года средства там подрезали серьезно. Мы в 2016 году 7 миллионов получили и в селе Великорусском расселили две трехэтажки. Там семьи жили в адских условиях. Создали маневренный фонд: купили семь квартир и поселили в них людей. Они это жилье приватизировать не могут.
— И как прокуратура реагирует?
— Нормально. Вот если бы мы получали деньги на строительство социального жилья, а своим решением переводили его в специализированный фонд, тогда были бы проблемы. Или если разрешили бы приватизацию. На этом многие главы и погорели. Мы в стратегию заложили 10 квартир в год специализированного жилья. Потребность социальной сферы района: 2-3 — учителям, 2-3 — врачам, одну — работникам культуры, одну — молодежной политике.
— Аварийное жилье, вы сказали, у вас закончилось?
— Нет, по аварийному жилью ситуация другая. Мы в программе поучаствовали хорошо. Вышли — не очень. Калачинский район сегодня единственный в области не уложился в срок. Работали с 2008 года в этой программе, освоили порядка 430 млн. рублей. На них около 90 домов снесли, построили порядка 400 новых квартир. К сожалению, подрядчик нас подвел. По двум годам был серьезный срыв программы. В ближайшее время мы ключи вручим последним 35 семьям.
— Кто подрядчик?
— Омская компания «Стройэнергосервис». Они выиграли конкурс, а денег оборотных не насобирали. Мы им штрафных санкций насчитали. Дважды конкурс проводили: приглашали участвовать и ЖБИ-7, и другие предприятия, но все сказали, что слишком дешево. Надо минимум 34-35 тысяч рублей за квадрат.
— А у вас?
— У нас было 30 тысяч 970 рублей. Мы и сами понимаем, что мало, но…
— Откуда взялась такая цифра?
— Она прописана в областной программе. Но это сумма 2015 года, а мы ее реализовывали в 2017-м. Цена должна была корректироваться, но почему-то этого делать не стали.
— Разве вы не обязаны были вернуть деньги обратно, согласно Бюджетному кодексу?
— Обязаны (вздыхает). Закон нас пытается сейчас оштрафовать за это. Но мы законодательство не нарушили. Подрядчик не сбежал, он строит. Дело в том, что банки у нас кредитуют очень плохо. Не было случая, чтобы я муниципальный контракт не оплатил, но почему-то банки под него кредиты не дают. Говорят: «У нас таких программ нет». Мы все банки прошли. Сбербанк вообще на нас не смотрит. Они области дадут миллиард и довольны. Зачем им с мелким бизнесом связываться? Я для нашего ЖКХ кредит взять не могу.
— Это проблема всех сельских районов?
— Не знаю. Кредитуется районов мало. Все в основном просят деньги у области. В Альфа-банке мне сказали: «Если вам должна Роснефть, мы кредит выдадим, а под муниципальный контракт у нас финансовых продуктов нет».
— Какие в Калачинском районе крупнейшие предприятия по числу работников?
— «Омский бекон», ДРСУ-6, предприятия ЖКХ, железная дорога. На КЗСМ 350 человек работало. «Омский бекон» поменял отношение к работе с территориями. Когда заходили, четко обозначили: будем зарабатывать, это бизнес. Сейчас понимают, что просто на бизнесе не выживешь, и активно с нами работают – шефствуют над школами, участвуют в мероприятиях. Но главное – это деньги и рабочие места, они, кстати, неплохо платят.
Кроме того, платят хорошие налоги СПК им. Кирова, Калачинский молкомбинат (больше 100 сотрудников), придорожный сервис «Омич» (тоже более 100 человек). «Концептстрой» создал дочернее предприятие «Концептстрой-бетон», где производит бетонные изделия. В восточной части области в товарном бетоне и в железобетонных изделиях они потребности покрывают. Активно покупают у них КФХ, которые вместо асфальта все чаще используют бетонную плитку. Предприятие поставило новый компьютеризированный завод, где все добавки четко соблюдаются. Не человек лопатой подкидывает или, как в «Операции Ы», помните, сахар на логарифмической линейке считали: мешок высыпали и еще кусок кинули (смеется), а точно.
В Калачинском районе логистика хорошая – железная дорога, федеральная и старая трассы. Наше ДРСУ-6 – одно из крупнейших в области. У него два собственника: министерство строительства и минимущества. Первое требует объемы, а второе — прибыль. А прибыль создают на рентабельных объектах, если в результате торгов всю ее «уронили», как заработаешь? Люди, которые там трудятся, могут производить полный цикл работ: в чистом поле сделать дорогу с нуля. Мы в прошлом году в Калачинске впервые с 2006 года дорогу построили. А так только реконструкции были. Когда узнаем про деньги, уже поздно проект делать.
— Что произошло с «ЛенОмом»?
— Это единственное предприятие в России, которое отбелило лен до качества нетканого материала. Была попытка выстроить цепочку от поля до готовой продукции, т.е. речь шла о конкурентном продукте. В результате его не удалось реализовать. И предприятие заморозилось. Стадия банкротства пока приостановлена. Ищут инвесторов. Одна из возможных сфер дальнейшего использования завода – изготовление пороха. С учетом падения производства хлопка льнопроизводство очень интересно. И в наших северных районах его как раз можно выращивать. Но, к сожалению, сельхозтоваропроизводители при этом не соблюдают технологии. А чтобы получить нужный материал, исходный должен быть высокого качества. 144 рубля имеет фермер за гектар, на котором выращивает пшеницу, и 10 тысяч — за тот, где производит лен! Возмещение получил, паклю произвел — и все!
— Сколько человек работало на «ЛенОме»?
— Человек 30-50. Они хотели до 700 тонн льна в год перерабатывать. Согласно оценке института Вишневского их вата имеет свойства серебра, т.е. является хорошим антисептиком, а еще она высоко гигроскопична. Но они говорят, что 44-ФЗ их никуда не пустил. Хлопковое лобби сказало: зачем нам это надо.
— А ЗАО «Омский региональный элеватор»?
— Там в лучшие времена работало человек 130, а сейчас — 90. У них крупяной завод и элеватор емкостью, наверное, 30 тысяч. Сегодня они загружены в лучшем случае на треть. Могут производить и больше, но продать не в состоянии.
— Почему?
— Рынки захвачены. Если бы нас пустили армию овсянкой кормить…
— А как сейчас в районе с водой дела обстоят?
— Спасибо правительству области, в городе сделали. С 2006 года эта эпопея идет. В результате сегодня мы с чистейшей водой и объемом подачи порядка 9-10 тысяч кубов в сутки.
— Из Оми вода?
— Да, в 2017 году мы запустили последнюю очередь, построили дополнительный резервуар на тысячу кубов. В итоге получаем воду, на 100 процентов соответствующую всем требованиям. Но дальше у нас стоит советское энергоемкое оборудование, старые водопроводы. Главный построен в 1926 году. Поэтому в стратегии мы заложили проектирование основных водоводов. Плюс насосно-фильтровальная станция, которую нам поставили, очень хитрая. На ней китайское оборудование, дорогие фильтры. Мы их не можем в тариф заложить, будем менять через областную субсидию. В этом году первый транш получили – на 30 процентов объема. Сегодня 67 процентов населения района получает воду качества, соответствующего СанПиНу. Остальное имеет воду того качества, какое есть.
— А что это значит?
— Где-то из Оми, где-то из скважины. В них тоже редко удовлетворительная по качеству вода. Даже там, где мы и качаем хорошую воду, в старых водопроводах идет вторичное загрязнение. Поэтому люди все равно ее покупают, кто может себе позволить. Это, кстати, доходный бизнес. Люди берут воду из водопровода, очищают до кондиции и продают. Литр стоит 1 рубль 40 копеек. По селам мы возим чистую воду от НФС, ее цена варьируется от 70 копеек. Заложена только транспортная составляющая.
Мы заложили в стратегии возможность добавить к нашей станции фильтрующие элементы, увеличить ее производительность. Так сможем подключить еще несколько деревень и довести процент обеспечения жителей качественной водой до 75.
— Как у вас развивается туризм?
— При защите стратегии Илья Алексеевич (от ред. — ЛОБОВ, министр природных ресурсов) рекомендовал нам учесть возможности охотугодий, в том числе федерального заповедника. Но в Калачинске степь, и кроме зайца, лисы и косули больше нет никого. В лучшем случае еще утки. То есть особо людей туда не затащишь.
Мы Сибирский тракт создали вместе с Тюкалинском, в учредители входим. Центру традиционной культуры «Радовесть» дали помещение, они на президентский грант (400 тысяч рублей) обустроили его. И Ширванский полк там базируется сегодня. Сейчас в планах (в стратегии до 2024 года) — ремонт в старом музее.
— Это где привидение?
— Не знаю, как привидение, но души купцов, наверное, приходят. Он требует ремонта. Из него все перевезли в здание бывшего УПК. Это тоже старинное двухэтажное деревянное строение, которому под сто лет. В старом музее после ремонта будет представлен быт купеческих лет. Из туристических объектов у нас есть церковь в Воскресенке, которая действовала и в советское время. Все это пытаемся объединить, но, к сожалению, с трассы большого потока пока не получаем. Наш придорожный сервис «Омич» от себя человека не отпускает. Там и магазины, и банкоматы, и бассейн, и сауна. Человека помыли, накормили, осталось развлечь. Его владелец КУРАТОВ говорит: «Если хотите, везите ко мне артистов, пусть пляшут, только вряд ли за это кто-то заплатит». А наша задача, чтобы человек, который решил у него заночевать, заехал в Калачинск, сходил в музей.
— Надо объединяться, другого варианта нет.
— Да, но пока договориться не можем. Коллега с Аббатского Тюменской области рассказывал интересные вещи: они в придорожных кафе и мотелях разложили информацию о музеях, и у них поток увеличился.
— А что у вас с озером Калач? На прошлой встрече 4 года назад мы обсуждали его судьбу, идею создать там место отдыха для омичей.
— Вашу идею мы претворяем в реальность. Объект сам по себе хороший. Надо его сделать конфеткой. В прошлом году Министерство ЖКХ России объявляло конкурс среди малых городов, и Омскгорпроект нам сделал концепцию, с которой участвовали в отборе. По Омской области прошли вместе с Тарой, но на федеральном этапе Тара выиграла. Ей 425 лет, а нам будет 225. Мы еще не доросли (смеется).
— И что в этой концепции?
— В итоге мы должны получить на острове Калач лыжероллерные трассы, дороги, газ. Будут устроены зоны с летней эстрадой и тихого семейного отдыха с коттеджами, аттракционы. В озеро надо загнать земснаряд, почистить и облагородить берега. По одним расценкам, требуется 200 млн. рублей, по другим — 500. Если бы мы 70 млн. рублей получили, дорогу бы провели, газ. Но существует и отрицательный фактор – через остров проходит линия на 110 киловольт. Мы в генплане прописали, что ее нужно убрать, но, естественно, энергетики не хотят – денег нет. Презентовали объект как парк выходного дня. Калачинцы его не окупят, а вот омичи — да. Едут же люди в Старину Сибирскую, в Большеречье, а там 200 километров дороги, и она не совсем качественная. А к нам можно по железной дороге приехать, можно по федеральной трассе, которая в идеальном состоянии! И это займет всего час.
— Так, может, предпринимателям отдать?
— Они приходили, обещали постепенно вкладывать деньги. Но говорят: первое, что сделаем – платный вход. Нет, ребята. Мы в этом году из средств программы комфортной городской среды сделали входную группу, расширили мостик.
— А какая площадь парка?
— 60 га. Это наполовину заросший остров. Сейчас концепция позволяет работать в рамках блоков. Если мы дорогу туда заведем, дальше можно уже бизнесу на частно-муниципальных условиях предложения делать.
— Что вас сподвигло принять участие в выборах?
— Была уверенность в Оксане Николаевне (смеется). На кого должен человек надеяться?
— На себя!
— А соцопросы говорят, что 70 процентов российского населения в первую очередь надеется на власть. А в Европе все наоборот: 70 процентов полагаются на себя. Эту ситуацию ломать надо – местные жители рассчитывать должны на себя.
— Вы первый в Омской области объединили городскую власть с районной. И сейчас управляете и тем, и другим?
— Да. Я являюсь руководителем объединенной администрации — районной и городской. У меня два бюджета. По нашему пути прошел еще Нижнеомский район.
— А где же массовое движение?
— Здесь все понятно: я же зарплату одну получаю и мои замы тоже. И ГИБДД сегодня долбает только меня, ни одного из глав районов больше не трогает. Почему? Да, потому что я попадаю под них как глава городской.
— Не жалеете об объединении?
— Нет. Это выгодно, потому что у меня есть деньги в городском бюджете, которые я могу потратить на нужды города.
— А в районном нет денег?
— Там, кроме зарплаты и топливного баланса, нет ничего. Городской бюджет формируется по нормативам. И главное – 10 процентов НДФЛ, которые никто тронуть не может, остаются на территории. Могу направить средства на освещение улиц, ямочный ремонт, благоустройство, скосить траву, светофорный объект поставить, еще что-то.
— В районе источников меньше?
— В районе их вообще нет. Доходная часть на расходную и уходит. В районном бюджете не забалуешь. У нас же они все дотационные.
— Так и городской дотационный!
— Дотационный, но у районного доля дотации вообще копеечная.
— Спасибо за интересную беседу! До следующей встречи.
— Следующей уже может не быть. У меня в марте выборы.
Ранее материал в полном виде можно было прочитать только в печатной версии газеты «Коммерческие вести» от 22 августа 2018 года
