«В Омске около 100 дней неблагоприятных метеоусловий (НМУ) в год. Это штиль или условия, способствующие повышенным концентрациям веществ. То есть каждый четвертый день – НМУ!» (полный текст).
На традиционных кухонных посиделках в «Коммерческих вестях» в январе побывал министр природных ресурсов и экологии Омской области Илья ЛОБОВ. Обсудить все накопившиеся у журналистов вопросы времени не хватило, но за два часа общения система работы министерства по некоторым важным направлениям стала понятней, в частности, министр рассказал, куда должен поехать мусор после 1 марта 2020 года, а куда – в январе 2023-го, почему обязательно нужно регистрировать гальваническое производство и как он относится к ярлыку «понаехавший». Беседу записала обозреватель еженедельника Анастасия ИЛЬЧЕНКО.
– Илья Алексеевич, давайте начнем беседу с обсуждения мусорной реформы. Как вы считаете, оператор справляется со своими обязанностями?
– Очень «простой» вопрос (смеется). Мусорная реформа (я не люблю ее так называть из-за негативной окраски), или реформа по обращению с твердыми коммунальными отходами, фактически для всей страны является новым витком развития отрасли. Для людей этот процесс всегда образовывался как-то сам собой. И появление сегодня монополиста, конечно, вызывает раздражение, изжогу у населения. Выходить из зоны комфорта не всегда приятно. Мы получили массу негатива в отношении работы регионального оператора. На старте было сложно, случались моменты, которые хотелось бы вычеркнуть из памяти. Мы пережили фактически полную смену административного состава регоператора.
Если давать прямой ответ на ваш вопрос, то на сегодняшний день я удовлетворен его работой. Он организовывает диалог с главами, с нами, с населением и старается оперативно реагировать на внезапно возникающие запросы. Есть и моменты, где недорабатывает. Регоператор как бизнес старается подужаться в расходах на осуществляемую деятельность (думаю, скорее всего, их РЭК загоняет в эти зажимы) и не доводят до конца процессы, о которых мы договаривались с предыдущим руководством. У нас до сих пор не введен в эксплуатацию Ленинский мусоросортировочный комплекс, оборудование по утилизации биоразлагаемых отходов. Еще есть что улучшать, но совместно с нами острые очаги им удается закрывать оперативно.
– Например, какие очаги?
– Последний случай – новогоднее обострение на севере, когда регоператор по итогам 2019 года снова проводил торги на транспортировку твердых коммунальных отходов (далее ТКО), и у нас порушилась монополия. Сейчас «Экос» – не единственный возчик регоператора, теперь их четыре, в том числе и малый бизнес. И договориться они не могли. Помните, ситуацию в Омске летом, когда возчик ушел? И на севере в новогодние праздники грозились показать такую же картину. Старый возчик говорил, что больше не поедет, и 1 января мы получим на контейнерных площадках заросли. Все решилось фактически 31 декабря, мы согласовывали графики, какие машины поедут, кто из подрядчиков остается, кто уходит. Удалось не допустить срыв. Давайте говорить честно: ответственность за все, что происходит с ТКО, будет нести не какой-то возчик, а все равно регоператор.
– Говоря о Ленинском мусоросортировочном комплексе, вы имеете в виду завод, который год назад торжественно запустился с участием телевидения и, насколько понимаю, весь год не работал?
– В городе построили два мусоросортировочных комплекса – Кировский и Ленинский. В 2018 году на Кировский как раз и приезжало телевидение. Лицензию на него получили в сентябре, с тех пор он действует. Почему не заработал раньше? Из-за проектных ошибок: была указана мощность 400 тыс. тонн, а оборудование стояло на 175, т. е. не дооснастили вторую очередь. Пока внесли изменения в проект, пока сделали государственную экологическую экспертизу… Ленинский сортировочный комплекс строился уже не такими ударными темпами. Регоператор к весне планирует получить разрешение на сортировку и на нем.
– А куда девается отсортированный мусор? РЭК говорит, что если регоператор продает его, то на эту сумму ему снизят тариф на вывоз мусора от населения. Какой смысл тогда ему сортировать, если все равно эти деньги изымут?
– С точки зрения экономики у нас тарифообразование в монопольных отраслях логике не поддается. Это и электричества касается, и тепла, и мусора тоже. Размещение – тема острейшая. Омская область состоит из 32 районов и города Омска. Сегодня на всей территории региона действует один легальный полигон размещения ТКО – в Называевском районе. Его мощности недостаточно, чтобы разместить ТКО даже из соседних районов, не говоря уж об Омске.
– Получается, кроме самого Называевска он никого не потянет?
– Да. Еще он может частично принимать определенные группы отходов, например, бытовые от профилакториев и лечебных учреждений. Так вот, о задачке с 32 неизвестными. Мы все понимаем, что легальный полигон по щелчку пальцев не появится, нужно время на его создание. Это примерно три года: год – проект, два – строительство и ввод в эксплуатацию. В ситуации отсутствия полигона оказались только Омская область и остров Сахалин. Другие субъекты не испытывают такой острой необходимости. На Сахалине ситуация усугубляется тем, что это остров, – к соседям не увезешь. Мы били в колокола, и на исходе 2018-го года нам говорят: ладно, мы вам разрешим использовать старые свалки. И в мае 2019 года появляется приказ № 303, согласно которому до 1 января 2023 года возможно использование объектов, которые были введены в эксплуатацию до 1 января 2019 года, но не имеют разрешительной документации. После этого объект должен быть рекультивирован.
– Выходит, у нас есть 3 года?
– Пока в этом перечне нет ни одного объекта. Мы подаем заявки на вовлечение старых полигонов в оборот. Чтобы было понятно: сейчас у нас примерно тысяча свалок, а будет по одной в районе (кроме Омского) и две в Омске – Кировская и Ленинская. Но сегодня их нет, пока используется такое понятие, как площадка временного накопления, где есть возможность размещения мусора до 11 месяцев. Срок истекает 1 марта.
– Но конкретную площадку можно двигать по площади свалки, менять координаты! На тех же Ленинском и Кировском полигонах запрет существовал еще 3-4 года назад, 11 месяцев давно прошли!
– Но эту площадку-то надо освободить! Дальнейшее нахождение мусора на ней незаконно! Сейчас идет процедура согласования, мне известно, что предварительно одобрены 17 объектов, Кировский и Ленинский полигоны. После всего мы получим конкретный объект размещения, где будет осуществляться деятельность по снижению негативного воздействия, т. е. имеется обваловка, препятствующая раздуванию мусора, легкое ограждение, шлагбаум или ворота, ванна для промывки колес, мониторинговые скважины, через которые наблюдают за состоянием подземных вод. Этот объект похож на полигон, но все-таки не может удовлетворять природоохранным требованиям, потому что у него нет подстилающего слоя. Мы получаем площадку временного накопления и объекты размещения. Мусор на площадке временного накопления будет размещен с применением крупной техники – бульдозеры заезжают, уплотняют и пересыпают грунтом, чтобы не было возгораний и воздействий. Отсортированный мусор, который не соприкасается с органикой, не гниет. Но поскольку старые процессы там все равно идут, то за свалкой надо следить. Пересыпание даст огромный эффект – полигоны перестанут гореть. И таким образом мы будем действовать до 2023 года, когда должны закрыть все эти площадки и передать их на рекультивацию. Если к тому времени останутся федеральные программы – поучаствуем, если нет – за счет региона.
– Отсортированный мусор ведь не весь хоронится, часть должна продаваться?
– Если регоператор не продаст его, то заплатит из своего кармана. Никто ведь не смотрит чеки, не считает, сколько продали, видна лишь морфология: пластика столько, стекла столько, бумаги столько, а значит, средняя цена такая, столько у регоператора и вычитают. Все! Разговор короткий.
– Как обстоят дела с терсхемой?
– Она у нас с 2016 года действует, не потеряла своей юридической значимости, все 32 объекта, которые мы подали, в терсхеме есть. Когда мы говорим о терсхеме-2019, то она разработана, но не прошла последнюю стадию – общественные обсуждения, потому что мы тормознули из-за истории с полигонами. На самом деле все сроки уже истекли (45 дней): мы подали откорректированные заявки (в федеральное Минприроды. – Прим. ред.) в октябре, В ближайшее время еду в Москву встречаться с начальником департамента. В декабре мне говорили, что в этом году никак, потому что много работы, в январе тоже, а у нас в марте уже наступит коллапс – везти некуда. Как только нам выдают разрешение, мы тут же моим приказом утвердим перечень, затем новую терсхему, проведем общественные обсуждения. Но это будет уже март-апрель.
– В 2014 году говорили о создании Таврического полигона – делали проект, преодолевали сопротивление местных жителей. Чем там дело завершилось?
– От него никто не отказался. Полномочия по ТКО раньше были закреплены за Минстроем, в 2018 году их передали нам, но по строительству остались у Минстроя – у Омскоблстройзаказчика. Они разработали проектно-сметную документацию на полигон, однако она не прошла экологическую экспертизу. Здесь мы подходим к еще одной проблеме области – подпор грунтовыми водами. Оказалось, что в том месте уровень воды находится на отметке 0,7. Высоковата вода. Нижний подстилающий слой полигона должен быть по законодательству прилично выше от среднего уровня грунтовых вод, чем у нас там есть. Проект потребовал доработки, ее осуществляет Минстрой. Мы рассчитываем получить готовый проект в октябре этого года, после чего перейдем к строительству данного мусоросортировочного комплекса с объектом размещения.
– Было ведь много и других вариантов полигонов, какие еще сегодня рассматриваются?
– Будут и еще объекты сортировки и размещения. Мы планируем три: в Таре – для севера, юг Омска поедет в Тавричанку, и один – в Омском районе. Там есть несколько подходящих земельных участков. Пока не решено, какой будет использоваться.
– Получается, за следующие три года нужно построить полигон. Когда будет ясно, что к 2023 году он не появится? Когда можно будет кричать SOS?
– Если в 2020 году не найдется инструмента, который позволит написать проект, можно будет кричать SOS. Следующий дедлайн наступит в середине 2021 года, если проект не пройдет экспертизу. В 2022 году, если площадка не будет выделена, можно кричать SOS и в октябре 2022 года – если не будет построен завод.
– А что происходит с системой раздельного сбора?
– Она нами сегодня разрабатывается. В свое время ее создавал Минстрой, но прокуратура проект оспорила и отменила. Поскольку мы заходим в реформу целой отрасли, то решили подготовить понятный документ, проанализировав опыт других субъектов. Зачем изобретать свое, если есть положительный и отрицательный опыт? Взяли за основу порядок накопления и раздельного сбора в Московской области и начали перерабатывать. Подключились люди, которые активно занимаются пропагандой раздельного сбора мусора, и у нас порядок вырос, документ теперь пухленький. Я считаю, что мы уже заканчиваем работу. Как только все общественники скажут: да, мы согласны, мы его выпустим.
– Это будут рекомендации?
–Раздельный сбор не будет обязанностью.
– На западе раздельный сбор тесно увязан с тарифами, кто участвует, тот меньше платит…
– Это такая путеводная звезда, которая пока не урегулирована на федеральном уровне. Для понимания: сортировка мусора дома – это помощь сортировочным заводам по увеличению отбора полезной фракции и захоронению меньшего количества хвостов. В любом случае на мусоросортировочных комплексах проводится досортировка. Они только пластик, как минимум, на восемь видов разделяют.
– С учетом терсхемы должны рассчитываться тарифы регоператора. Заложен ли в них полигон в Тавричанке? В Арбитражном суде Москвы РЭК выиграла у ФАС процесс и доказала незаконность исключения из тарифа на мусор транспортных расходов?
– В первой инстанции выиграла. В единый тариф регоператора включаются различные направления: транспорт (существенную часть занимает), размещение, сортировка и затраты регоператора на организацию процесса. На сегодня в тарифе, который подает регоператор в РЭК, есть только транспорт и сам оператор, т. е. он не подал никаких расходов на размещение и сортировку (только в части маленького мусоросортировочного комплекса). Тавричанки там нет.
– Но она появится?
– Сначала оператор заходит на объект, потом идет в РЭК, защищает тариф на размещение. И новый объект не сразу появляется в тарифе, только на следующий год. Сегодня у регоператора в тарифе нет этого захоронения. Но эта сумма обязательно отразится в тарифе, мы должны это понимать. 20 декабря 2020 года РЭК включит расходы на размещение в состав тарифа, и он на икс рублей увеличится. При этом плата граждан останется неизменной! Потому что есть предельный рост: 4 процента – это максимум, на который может вырасти плата для населения. За все остальное заплатит субъект. И естественно, РЭК – это первый форпост, который следит за тем, чтобы никакие лишние затраты не вошли в тариф. Поэтому она будет резать – внимательно смотреть на транспорт, на захоронения, на другие расходы. Ну, РЭК все ненавидят, давайте честно признаемся. Люди – потому что им постоянно увеличивают тарифы, предприятия – за то, что им режут расходы. Бедная РЭК оказывается между двух огней. Честно, им сочувствую. Там на самом деле приятные люди работают.
Почему РЭК выиграла суд? Потому что федеральная антимонопольная служба сама сказала: вы не имеете права туда лезть, а теперь уже говорит: надо лезть, что-то мы погорячились. Я уверен, что это приобретет более четкую с точки зрения законодательства форму и РЭК обязательно полезет. Но у них остаются споры. У нас в составе ТКО просто море крупно-габаритного мусора (КГМ), для перевозки которого требуется специальное оборудование, отдельная площадка, электроэнергия и прочее. Мы считаем, что эти расходы равны икс рублей, а РЭК – что они в 24 раза меньше. В итоге мы останавливаем оборудование, и КГМ копится. Экономически обоснованные расходы, конечно, обоснованы, но надо подходить с точки зрения целесообразности, чтобы у нас это все не захоранивалось, а перерабатывалось.
– Раньше ведь КГМ вывозили как-то…
– Когда-то весь мусор ехал как хотел, поэтому сейчас в области тысячи свалок и огромные полигоны с мусором. Сегодня такое невозможно, законодатель четко объяснил, как должен утилизироваться мусор, поэтому стало нереально уложиться в прежнюю себестоимость. КГМ нужно довести до центральной свалки, утилизировать и разместить соответственно.
– Какие перспективы у Надеждинской мусорной свалки?
– Это объект временного размещения. Он принадлежит частной компании, которая несет ответственность за загрязнение данного земельного участка. Он не рекультивирован. Пользователь отвечает и за новые участки размещения отходов. Там много площадок, где мусор должен храниться 11 месяцев, а потом удаляться. То, что там происходит, не укладывается в нормы законодательства. Если человек не работает в правовом поле, то какое основание у нас начинать с ним сотрудничать?
– Давайте отвлечемся от темы мусора. На вашей малой родине, в Свердловской области, вы работали в сферах энергетики, в фармацевтической отрасли. Почему решили попробовать себя в природоохранной деятельности? Легко ли вникать в суть дела, тем более в незнакомом регионе?
– Да, эти сферы мне были знакомы. Они так или иначе крутились вокруг моей политической деятельности. Она осуществлялась вместе с нынешним губернатором Омской области Александром Леонидовичем БУРКОВЫМ. Человек неординарный, интересный, он в мою жизнь вошел, когда я занимался бизнесом. Мы много общались как хорошие знакомые, еще не имея деловых и политических связей, и он, как человек целеустремленный, рассказывал о своих планах. А когда ты видишь, что планы реализуются, невольно заражаешься. На этом этапе произошло вовлечение меня в политику. В итоге, когда Александр Леонидович был назначен на такую весомую должность, как губернатор Омской области, он предложил мне стать участником его команды и попробовать себя в конкурсе на пост министра природных ресурсов. У меня большой опыт в менеджерской сфере. Я могу не знать отрасли, но быть на 80 процентов успешным, применяя обычные методики менеджмента. 20 процентов – это специфика, которую нужно добирать. Приехав сюда в составе команды, я, конечно, ужаснулся объему информации, в которую мне пришлось погрузиться. Не хватало знаний, понимания специфики региона. И в первый год был рабочий нон-стоп, семья еще жила в Екатеринбурге, поэтому я мог себе позволить оставаться на работе и до полуночи. Пошел получать экологическое образование, чтобы понимать специфику процессов. Погружение происходило экстремально, тяжело. Вместе с тем сегодня могу сказать, что основные процессы я понимаю, разбираюсь, конечно, не во всем, но для этого у меня есть узкие специалисты, которые являются опорой и поддержкой. Они на совещаниях высказывают свои мнения, мне остается принять решение, проконтролировать его выполнение, откорректировать, если оно приводит не к тем результатам, которые мы запланировали.
– Как вы относитесь к мнению, которое в Омске часто звучит: вот понаехали из Екатеринбурга вместе с БУРКОВЫМ, а у нас своих умных хватает?
– Знаете, когда я жил в Екатеринбуре, наблюдал точно такую же ситуацию. Только был с другой стороны процесса. Прекрасно понимаю тех, кто говорит «понаехали». Мы всю жизнь жили в Свердловской области, а нам назначили тюменского губернатора, и он «понаехал» со своей командой. А приехав в Омск, я сам оказался в числе «понаехавших» (смеется).
– И как ощущения?
– Двоякие. В лицо мне этого не говорят. Это общее настроение за спиной. Впрямую еще никогда не приходилось общаться на тему «зачем вы сюда приехали». Все, наоборот, говорят: звони в любое время дня и ночи. Я понимаю настроение чисто интуитивно. По себе знаю, разубеждать людей бесполезно: мы все равно останемся в статусе «уральских гостей».
Приехав, я начал работать. Нашлись и те, с которыми я не сработался, и те, с которыми отлично. Прекрасно понимаю, что у нас встречаются разные взгляды на одну и ту же проблему. А это часто приводит к неожиданному результату. Люди, которые живут здесь давно, привыкли видеть проблематику с одной стороны, считают, что она решается только так или не решается вовсе. Когда мы приезжаем с другим опытом, алгоритмом решения задач, мировоззрение людей начинает меняться. Я уверен, что такой симбиоз дает только положительный результат. Губернатор ведь назначил не все правительство из приезжих, он очень сбалансированно подошел к вопросу, оставив большое количество местных управленцев, чтобы не нарушить сложившееся. Я считаю, что это идет на пользу области. Наблюдаю это везде, в том числе – по капремонтам фасадов, из общения с коллегой из Омскэлектро. Есть положительные примеры симбиоза между менталитетом людей, работавших на Урале, и омичей.
– Омская область не всегда бывает карьерной ступенькой. Бывший первый замгубернатора Андрей БЕСШТАНЬКО (поверьте, он был очень значимой фигурой), например, сейчас возглавляет в Подмосковье дом престарелых. Не боитесь, что Омская область может стать «черной меткой» и в вашей карьере?
– Даже не задумывался об этом. Не было задачи взять Омскую область, как трамплин. Мне интересно работать с губернатором. Задачи, которые он ставит, и способы их решения мне близки и понятны. Интересно работать на такой ответственной должности, я зашиваюсь, седею, у меня начинается изжога, но вместе с тем вывод всегда один и тот же. Сложно, иногда очень нервно – просыпаюсь и начинаю все обдумывать и потом не высыпаюсь, но это вовлечение в глобальные процессы, которые мы запустили, это реализация национальных проектов – само по себе значимое действие, а достижение результатов данных проектов – это то, ради чего я сюда и приехал.
– Ваше министерство – единственное не имеет курирующего зама в правительстве. Это после того, как вы поработали под ВИЖЕВИТОВОЙ?
– Нет, ВИЖЕВИТОВА была достаточно компетентным человеком, мы находили точки соприкосновения. Она много времени уделяла общественному мнению, тому, о чем говорит президент, на что мы все нацелены – результат работы должен быть выражен не в цифрах, а все-таки в улучшении качества жизни конкретного человека. Чтобы у людей был отклик на твою работу: «Да, я вижу, что контейнерная площадка работает, она чистая, мусор вывозят. И от этого мне жить лучше».
Я подчиняюсь непосредственно губернатору, мы с ним в контакте, всегда можем созвониться и решить вопрос. А тема по обращению с ТКО закреплена за Дмитрием Владимировичем УШАКОВЫМ. Понятно, что у министерства еще 120 функций, но вот так…
– Люди жалуются, что теперь и в Красноярско-Чернолученской зоне отдыха по утрам воздух, как в северной промзоне Омска. Особенно в выходные. Получается, что запах доходит из города?
– Боюсь, это не специфика работы промышленных предприятий, а изменение климата: у нас сейчас роза ветров меняется на северо-западную. Это происходит на протяжении трех лет. Рассеивание от высокой трубы может доходить до 70 километров. Самая высокая труба у нас на ТЭЦ – больше 100 метров.
Сегодня город часто оказывается в неблагоприятных метеоусловиях (НМУ), когда замедленное движение воздуха. На территории Омска зарегистрировано 4 тысячи предприятий, из которых 1200-1300 – под федеральным надзором. Они оказывают воздействие, но оно легализованное, компании получили на него разрешение. Нормы предельно допустимых концентраций (ПДК) веществ не всегда опасны для здоровья. Иногда мы фиксируем превышение ПДК выбросов без запаха и цвета, но люди не жалуются, а бывает, что жалуются, но мы при этом не наблюдаем превышение ПДК. Запахи – это не нормально, это раздражающий для человека фактор. И приведение атмосферного воздуха в норму должно коррелироваться с количеством запахов, с так называемой ароматикой, но для этого нужно поправлять санитарно-гигиенические нормы, которые разрешают выбросы (в определенных концентрациях) предприятиям.
– Илья Алексеевич, как системно выглядит ваша работа с нарушителями, как вы их вычисляете, ловите, с кем взаимодействуете?
– Меня эта тема тоже сильно волнует. Первым, что позволило войти в системное решение проблемы, было создание Центра экологического мониторинга и оперативного реагирования. Жители Омска привыкли, что он есть, можно обратиться в любое время дня и ночи, а ведь таких центров в стране мало – только в Казани, Екатеринбурге, Москве, в Омске – и все. Во-первых, Центр мониторинга позволил существенно сократить время нашего реагирования, а во-вторых, расширить возможности установки диагноза. Вот недавно в Общественной палате сказали, что наш мониторинг – это градусник, который не лечит. Да, не лечит, но чтобы лечить, нужно сначала диагноз поставить! И нам мониторинг позволил перейти к следующему шагу системной работы – определению круга потенциальных загрязнителей.
Как это происходит? У нас есть соглашение с одним из вузов, который разрабатывает программный комплекс. Программа исключает человеческий фактор из принятия решения, определяя, кто загрязнитель, какие предприятия оказывают влияние на конкретную точку замера, таким образом, мы можем сказать, что по определенному веществу в конкретном месте нас интересуют такие-то предприятия с такой-то долей вклада. Это дает основание принимать решения о проверках. Мы проводим контрольные мероприятия без привлечения самого юрлица на санзонах с подветренной и наветренной стороны. Если с подветренной стороны у компании превышение фиксируется, а с наветренной – нули, то вероятность того, что необходимо проверять именно это предприятие, велика. А дальше – новая стадия, которая сейчас вызывает большие затруднения, – это контрольно-надзорные мероприятия на предприятиях, то, чем занимаются федеральные надзорные органы. По факту, 80 процентов всех выбросов Омска, в том числе гальванических, – с предприятий федерального надзора.
– Расскажите, кого имеете в виду по гальванике?
– Вся гальваника – это предприятия федерального надзора (по закону они не могут быть под региональным), даже если вы в гараже завели себе гальваническую ванночку.
– Получается, вы даже гаражников не можете проверить, если они используют соляную кислоту?!
– Если вы зарегистрировались как предприятие и взяли разрешение на выбросы в атмосферу, то да. Но если не оформляли, то это уже сфера незаконного предпринимательства. Этим летом мы создали прецедент с предприятием «Зет Трейдинг»: оно попадало под федеральный надзор, но мы зашли на него с правоохранительными органами.
– Что вам позволило объединиться с органами?
– Оперативное взаимодействие: мы провели замеры, проверку по соответствующей программе, посмотрели их заявленные выбросы, написали заявление в правоохранительные органы, что установлено предприятие – источник выбросов, который не занормирован, но осуществляет деятельность. Они выехали на оперативные мероприятия, и мы вместе с ними. Уголовное дело еще расследуется.
Если говорить про ситуацию, которая произошла зимой, то на половине постов в разных точках города были зафиксированы ПДК, при этом на второй половине – нет. Шахматка получилась невероятная. Предположения существовали разные, вплоть до сбоя в анализах. Но УГМС заверило, что у них аккредитация и такого быть не может. Мы верим. Около Иртыша было основное превышение – 8 ПДК. Наука подсчитала: чтобы там случилось 8 ПДК, предприятия (зарегистрированные на территории Омска) должны были иметь превышения в 560 раз с учетом худших метеоусловий для этой точки. А в существующих должно было быть превышение в тысячу раз. В ситуации с хлорводородом – это было бы ЧС, в зоне данного предприятия все бы умерли. Поскольку такого не произошло, то стало ясно, это не стационарный источник. Как раз мимо двух постов, где были зафиксированы превышения, проходит железная дорога, поэтому мы предположили, что произошла утечка из вагонов. Написали в РЖД, нам ответили, что у них не было перевозок цистерн с хлорсодержащими веществами.
– Это была бы их зона ответственности?
– Нет, предприятия, которому принадлежит цистерна, либо того, кто осуществляет транспортировку (это не всегда железная дорога). Это был уникальный случай, с ним возникло больше всего вопросов. Но и в обычных ситуациях в момент сверхнормативных выбросов мы не можем назвать один источник. Проверяем, допустим, пять возможных, заходим на них, и при выявлении технологических, документальных норм и др. говорим, что на предприятии нарушается экологическое законодательство. Речь не идет, что это могло привести к сверхнормативному выбросу, а просто наказываем предприятие за нарушение технологического режима и прочее.
– Как работают стационарные посты? Ночью и в выходные дни они фиксируют превышение ПДК?
– Сейчас у нас работает 10 постов, из них 8 отбирают пробы вручную. Два поста – в автоматическом режиме – раз в 20 минут производят отборы. Автоматические работают круглосуточно, они находятся у аэропорта и в Ленинском округе. В 2019 году мы установили еще один – в Советском округе. Все автоматические – региональные. Еще на двух региональных Обь-Иртышское УГМС отбирает пробы. И шесть не автоматических – федеральные. В 2020 году у нас запланирован ввод за счет региональных средств еще одного автоматического поста в Советском округе, он будет двенадцатым. Таким образом, до 2025 года мы расширим совместную с Обь-Иртышским УГМС и Роспотребнадзором сеть до 20 постов минимум.
– Ваши посты, в том числе передвижной, насколько я знаю, не фиксируют пресловутый этилмеркаптан. Верно?
– Эти посты вещество не фиксируют. На передвижном у нас есть оборудование, которое позволяет его замерять, но оно имеет серьезную погрешность: дает результат, только когда превышение достигает 20 ПДК.
– А 8-9 января запах чего ощущали омичи?
– Ароматики. Один из компонентов – этилбензол.
– Но его использует ограниченное число предприятий в городе?
– Его применяют все автомобили. Понятно, что выброс был не от них. Вряд ли все омичи 7-8 января после обеда куда-то выехали.
– Проезжая по мосту около СибАДИ, как раз после обеда в тот день видел «шапку» над Нефтяниками…
– Давайте поговорим про «шапку». Тема очень интересная. У нас от того, что климат меняется, сегодня фиксируется около 100 дней неблагоприятных метеоусловий (НМУ) в год. Это штиль или условия, способствующие образованию повышенных концентраций веществ. Условно каждый четвертый день – НМУ! Что происходит в это время? В городе четыре тысячи предприятий, которые имеют валовый выброс 89 тысяч тонн в год. Они работают каждый день, многие и в выходные. Плюс автомобили, на которые приходится еще 87 тыс. тонн в год, теплогенерация – 92 тыс. тонн в год. Итого 250 тыс. тонн в год. Можно разделить на дни и понять, сколько за один день НМУ в атмосфере остается вредных веществ. Это то, что вы видите, когда подъезжаете к городу. «Шапка» стоит, и будет стоять, потому что у нас промышленный город. Мы же понимаем, что промышленность будет работать. Это наша с вами неизбежная плата за то, что мы пользуемся добавленной стоимостью, которая делает бюджет области и города, благами инфраструктуры. Нужно находить баланс между экологией и промышленностью. На это направлен основной посыл федерального проекта «Чистый воздух». Если НМУ объявлены сегодня и до завтра воздух не рассеялся, то мы получим двойную дозу.
– А нет правил при НМУ снижать выбросы? Или они не соблюдаются?
– Есть три режима НМУ. Но за прошлый год ни разу не объявлялся второй уровень, только первый. При первом предприятия фактически обязаны только усиливать контроль за деятельностью, допустим, по снижению дополнительной сварки. То есть речь идет о мелких мероприятиях, которые никак не связаны с основным циклом деятельности. Второй уровень НМУ уже ограничивает ряд производств.
Вспомните ситуацию в сентябре: когда на улице +22, ТГК запускала свои котлы, и как раз был объявлен режим НМУ. Небо было черным. Тогда все блогеры и не блогеры в соцсетях выкладывали картинки и писали: «Ребята, мы нашли нарушителя! Вот трубы, которые дымят». Это установленный законом технологический процесс, ТГК имеет право топить котлы, когда объявлен режим НМУ! Да, мы жили в условиях шлейфа от генерирующих труб, потому что компания фильтры отключает, когда мазутом растапливает котлы. Когда котел переходит на уголь, включаются фильтры. Иначе никак: мазут забивает их, если не отключить, они перестанут работать. Это нормальный технологический цикл. Конечно, мне, как человеку, все это крайне не нравится, потому что, выходя на балкон, хочу видеть небо и солнце, а не шлейф от труб ТГК. Но мы должны понимать, что такова технология, что, ущемляя теплогенерирующие компании, мы все можем пострадать, оказавшись в холодный период без отопления.
Ранее полный текст беседы был доступен только в печатной версии газеты «Коммерческие вести» от 29 января 2020 года.
