«Коммерческие вести» совместно с министерством промышленности, транспорта и инновационных технологий Омской области с текущего номера запускают новый проект: цикл интервью с директорами региональных предприятий. На прошлое, настоящее и будущее омской промышленности читатели посмотрят глазами руководителей производств. Среди заводов и фабрик будут и широко известные гиганты, и небольшие предприятия – от нефтехимии до производства трикотажа. А первым обозреватель «КВ» Лев АБАЛКИН расспросил генерального директора АО Научно-производственное предприятие «Эталон» Владимира НИКОНЕНКО. Единственным собственником этого акционерного общества является российское государство.
— Владимир Афанасьевич, чтобы понять масштаб предприятия, необходимо знать два главных параметра: годовой объем выпуска и количество работающих. Что собой представляет сегодня НПП "Эталон"?
— Годовой объем выпуска продукции в 2015 году составил 198,4 млн рублей, а численность — 270 человек. В советское время было 310-315 человек. Так что за прошедшие 20 лет мы не только не потеряли численность, но и основные фонды удержали. Земля, здания, сооружения — все это в рабочем состоянии, все эксплуатируется. КПД, конечно, зависит от номенклатуры выпускаемой продукции, но мы, наверное, единственное предприятие в городе, которое сохранило все.
— Рост объема производства наблюдается?
— Растет постоянно. По отношению к 2014 году рост выручки — 31%, а за 6 месяцев этого года к 2015 году — 9,5%. Но с мая начался очередной этап кризиса, резко упали и поступление денег, и КПД оплаты счетов. По отношению к январю — апрелю падение составило в мае 20%, в июне — 25%.
— То есть объем выпуска продукции сохранен и даже увеличен, а оплата ее происходит с задержками?
— Еще с какими!
— Как вам удалось сохранить статус госпредприятия в 90-е годы, когда акционировались все и вся, кроме откровенно оборонных предприятий?
— Когда наступили 90-е годы, мы потеряли объемы производства — осталось всего 14% от прежнего выпуска. Но мы в это время сумели освоить производство новой техники — датчиков температуры взамен украинских. В начале 90-х годов Украина отказалась поставлять России датчики температуры. На нас вышел Минфин России вместе с Госстандартом. На совещании, которое они собрали, присутствовало четыре предприятия: мы, Владимирский завод ФГУП "Эталон", опытный завод ФГУП ВНИИФТРИ города Зеленограда и опытный завод ФГУП ВНИИМ города Санкт-Петербурга. Все три предприятия отказались от этой продукции и через некоторое время практически погибли, а мы за нее взялись и выжили. Первая и основная причина, почему мы сумели, потеряв все, организовать новое производство, — опора на собственные силы. Мы создали свое КБ, взялись за разработки. Я раньше работал в ЦКБА главным конструктором изделия и имел представление о том, что надо делать. У нас были и другие "ЦКБАшники". Для нас создание научно-производственного предприятия было вопросом только времени. Начали заниматься термопарами. Вскоре выяснилось, что в стране потеряна не только термометрия, выпуск термопар и датчиков температур, но и вся метрология. Метрологическим обеспечением средств измерения температуры в СССР занимались Казахстан и Украина. В Казахстане все просто закрылось, Украина отказалась, и мы стали работать над этим направлением вместе с наукой, в первую очередь — с ФГУП ВНИИМ Санкт-Петербурга. Теснейшая связь с наукой — это вторая причина, почему нам удалось сохранить предприятие. Мы сотрудничаем не только с ведомственной метрологической наукой: Екатеринбургским, Новосибирским, частично Иркутским институтом метрологии, с московскими ФГУП ВНИИОФИ, Объединенным институтом высоких температур РАН, а также с учебными вузами г. Омска и Санкт-Петербурга. Целую линейку продукции разработали, в первую очередь, благодаря человеческому отношению со стороны науки — по крайней мере, они нам передавали знания практически за красивые глаза. Это позволило создать весь комплекс средств воспроизведения и передачи единицы температуры от минус 200 до плюс 2500 градусов.
— Раньше этого у вас не было?
— И у нас не было, и в Союзе практически не было. Мы создали все без государственных денег. Нас государство никогда не финансировало — ни раньше, ни теперь. Да мы и не просим. Дай бог, чтобы не мешали, честно скажу. Создавая метрологию, мы вместе с нашим Омским политехническим институтом стали заниматься разработкой пирометров — неконтактных средств измерения температуры (зав. кафедрой В.А. ЗАХАРЕНКО), ранее выпускавшихся на Украине – г. Каменск-Подольск.
— По поводу термопар и всего этого направления — оно какой объем у вас сейчас занимает?
— Не менее 50%.
— Но с тех пор, наверное, уже и другие предприятия репы почесали и тоже стали такие приборы производить.
— Конкурентов по датчикам температур у нас сейчас не меньше десятка, не считая иностранных.
— Отбирают у вас заказы?
— Не всегда. Например, в 2014 году на нас вышел Уралвагонзавод — попросили разработать аналог определенного датчика. Мы их спросили: "А почему вы на нас-то вышли? Наши конкуренты есть и в Екатеринбурге. Могли бы к ним обратиться". Они говорят: "Нет. У вас 100% акций принадлежит государству. Нам нужно только госпредприятие". В том же Екатеринбурге есть Уралтрансмаш — они тоже только с нами работают, по той же причине.
— То есть в данном случае статус госпредприятия вам помогает?
— Да. Еще скажу, почему мы остались госпредприятием. В середине 90-х годов Президент РФ Борис ЕЛЬЦИН издал указ о том, что все, у кого коэффициент ликвидности меньше двух, подлежат продаже. Премьер-министр России В.С. ЧЕРНОМЫРДИН выпустил соответствующее постановление правительства. Мы подсчитали, и у нас оказалось тоже меньше двойки. Уже спустя полгода я разобрался, что это чушь. Чушь — потому что это обыкновенный финансовый показатель. Он просто стал поводом провозгласить продажу. Тогда заместитель губернатора, руководитель комитета по управлению имуществом Александр САРАЕВ сказал: "Так если этот коэффициент использовать, то надо все предприятия банкротить!" Нас объявили банкротом. Выдали бумагу о том, что мы несостоятельны. Я поехал в Москву, в Комитет по управлению государственным имуществом, во главе которого тогда стоял ЧУБАЙС. Вход был довольно-таки свободный. Я позвонил — меня спокойно приняли. Там была женщина-куратор Омской области Мария Петровна, до сих пор ее помню. Я ей показал, что у нас нет банкротства никакого — всего лишь процент ликвидности меньше. Она дала мне вопросник. Там было пять вопросов, которые показывают, воруешь ты или не воруешь: есть ли у тебя что в офшорах, есть ли малые предприятия... У нас это все чисто было. Я с ней часа три проговорил. Она мне в итоге говорит: "Твоя задача простая – выдержать коэффициент ликвидности в течение полутора — двух лет. А потом мы банкротство снимем". Что и было сделано. Мы сделали коэффициент ликвидности 2, удержались, устояли — и остались госпредприятием. К тому же чуть позже ЕЛЬЦИН издал указ о том, что метрологические предприятия и метеослужбы приватизации не подлежат.
— Есть ли, за исключением 90-х годов, у вас какая-то уникальная продукция, которой, кроме вас, нет ни у кого в стране?
— Протяженное черное тело для поверки тепловизора. Мы впервые вместе с ФГУП ВНИИМ (г. С-Петербург) разработали и провели его испытания. В Европе этого еще не было, а в России уже появилось. И на основании этого оборудования были написаны методики как для России, так и для Европы. Это было в середине 2000-х годов.
— Есть, наверное, патенты?
— Да, в данном случае это совместные патенты с ВНИИМ и ОНИИП. Чужие патенты мы практически не используем. Все разработки — наши, все они оформляются на предприятие.
— У вас в таком случае должна быть настоящая команда инженеров-изобретателей.
— И это третий фактор того, что нам удалось выстоять. Атмосфера на предприятии творческая, свободная. Люди работают не только за деньги. Они делают все осознанно, свободно. Это не повторение пройденного, а созидание – что дает перспективы, особенно молодым. Я уже возил двух наших пацанов в Санкт-Петербург в Физико-технический институт им. Иоффе. Это мирового уровня физтех. Мы с ними начинаем сотрудничать по созданию датчиков вибрации, крутящего момента, давления на основе лантаноида. Если помните, в таблице Менделеева, внизу, есть такие элементы. Один из этих лантаноидов, самарий, очень чувствителен, восприимчив ко всяким изменениям — не только температуры, но, в первую очередь, механическим. Есть восемь видов измерений, которые можно делать. Мы сейчас к этим всем делам приступили, заключили с физтехом небольшой договор, но в основном упор — на собственные силы.
— Это новое для вас направление?
— Новое. Не только для нас, но и для России.
— Чем вы впервые занялись в 2000-е годы помимо термоизмерений?
— Есть тепловые потоки. Это тоже измерения, но теплофизические. С точки зрения информационности эта штука намного обширней, чем датчики температур, но ее сложнее изготовить и сложнее аттестовать. Мы вышли в эту область — делаем датчики теплового потока, в первую очередь, для строителей. Чтобы оценить энергоэффективность помещения, приклеивается датчик, который оценивает характеристики — какой тепловой поток проходит сквозь стену, дверь, окошко и так далее. Когда в 2009 году вышел закон об энергосбережении, заказчики немножко зашевелились. Сейчас опять тишина. Болезненная проблема здесь — борьба с иностранными поставщиками. В 90-е годы Московский энергетический институт вместе с англичанами начал эту систему в Москве внедрять, а мы уже на 10-15 лет позже в эту тему полезли. В советское время этими вещами занимались киевляне — Институт теплофизики Украины.
— Когда по стране пошла волна призывов к импортозамещению, у вас какие-то возможности открылись?
— Наша продукция практически на 100% — импортозамещающая.
— Вы же знаете еще самую первую программу "СибВПКНефтегаз", когда все заводы — "Полет", Баранова — начали что-то такое производить, вроде бы стали договариваться с нефтяными и газовыми компаниями. А потом цены на нефть и газ полезли вверх, и все эти компании стали покупать только зарубежную продукцию. И в итоге программа тех перспектив, на которые рассчитывала, не получила.
— Привожу личный пример. Когда Газпрома как такового не было, а были Севертрансгаз, Уралтрансгаз и другие, на нас вышли из Югтрансгаза с просьбой разработать датчики температур для газовых турбин. Мы их разработали, провели все испытания с положительным результатом. Еду я в Москву в Газкомплектимпэкс, и мне там говорят: "У нас контракты с американцами и итальянцами. Мы же не можем разорвать контракты". Я говорю: "Так у нас же дешевле в два раза". Они: "А нас это не волнует". Проходит после этого лет десять, Газпром уже появился, создана была Газпромкомплектация. Они организовывали семинары. Мы пять лет на эти семинары ездили, а потом поняли, что это пустота — пиар для Газпрома, но ничего для нас. На последний — ехал из Белоруссии — решил заехать. Выступил, все разложил. Встречаюсь с начальником отдела КИП, рассказываю все и спрашиваю: "Что вы наше-то не берете?" И привел этот пример из 90-х годов. Она: "А я сама в то время ездила в Чехословакию, Италию и покупала кабель, который в России выпускал "Камкабель". У меня вопросов больше не было. Мы сами себя душили и душим до сих пор. Кто бы что ни говорил. Даже сейчас нашу продукцию Газпром хотя и использует, но напрямую мы ему продать ее не можем: только через посредников, у которых монополист берет дороже, чем покупал бы у нас.
— А не пробовали напрямую-то?
— Пробовали, но в этом случае с нас требуют дорогостоящую сертификацию помимо используемой нами международной ISO 9000. Самое интересное, что посредники, приобретая наши датчики для Газпрома, эту сертификацию даже и не спрашивают.
—Кроме датчиков температур и теплового потока какое у вас есть еще крупное направление?
— Вот смотрите, датчики температур у нас в 2015 году дали выручку 78 миллионов рублей. Следующее — метрология: 31 миллион. Потом приборы — 28 миллионов. Приборы — это в том числе термокосы для измерения вечномерзлых грунтов.
— Сейчас у многих основной конкурент — Китай. У вас тоже?
— Действительно, какие-то вещи они делают лучше нас. Причина проста: они получают поддержку от государства. Мы же все 20 лет ни рубля от государства не получили — только за счет собственных голов работали. У нас разговоров много, а в реальности нет никакой помощи. Идет падение производства, а вы хоть раз слышали нормальный экономический анализ? В том же Омске сколько экономистов, докторов наук сидит. Они до того оторваны от той обстановки, в которой мы живем! Мы постоянно анализируем, сколько у нас пришло заказов, КПД оплаты счетов. Почему провалилось на 25%, почему перестали оплачивать? Эти вещи надо не просто анализировать, а давать рекомендации. Взять кризис 2014 года: у меня кроме матерных слов ничего по этому поводу нет. У нас более двух тысяч покупателей. Выборка прекрасная, причем из всех отраслей народного хозяйства. Если пошел провал, то проваливается вся экономика в стране. Наша выборка позволяет отслеживать это все. Кризис на самом деле начался с четвертого квартала 2011 года. Роснефть, заключив с нами договор на поставку термокос, вдруг уменьшила объемы и перетащила все на 2012 год. В 2012 году еще раз уменьшила объемы. Вот он кризис. У нас в совете директоров есть доктор экономических наук. Приезжаю к нему в августе, говорю, мол, так и так. Он: "Да ты что! Немедленно сокращай людей! Диверсификацию производства надо делать!" То есть я услышал азы из учебника: сокращение издержек. Это мания всей нашей экономической элиты. Вранье это все! Так же и сейчас кричат, что главное – получать прибыль. Ребята, да это просто один из финансовых показателей! Есть книга про американскую экономику "Семь законов Крайслера". Первый закон — " Бизнес — не для зарабатывания денег". Сокращение издержек — тупиковый путь. Ну, сокращу я людей. И все! На улице такие специалисты не валяются. Это значит, что через год-два, когда снова начну расти, их уже не найду.
— У всех, пожалуй, омских промышленных предприятий одна из главных проблем — кадровая.
— Мне больше всего не хватает разработчиков, инженеров-электронщиков. Мы делаем неплохие вещи, но, на мой взгляд, не хватает мозгов. Произошла, прямо скажем, колоссальная деградация кадров в стране. Берем Омск, те же лихие 90-е годы. Ко мне спокойно приходили ведущие инженеры — те же "ЦКБАшники" — получали зарплату и работали. Сейчас таких людей уже нет. Потом многие из них ушли по разным причинам: кто в малый бизнес, кто еще куда-то. Но то были головы! Кадры сейчас выпускаются, но уровень ниже, чем должен быть.
— Значит, надо на предприятии каким-то образом взращивать собственные кадры.
— Взращиваем. Мы же все это своим горбом создали.
— В программу освоения Арктики Омская область уже который год пытается пробиться. У вас в связи с этим тоже появилась работа?
— Мы начали работать для Арктики еще больше 20 лет назад. К нам тогда приехал из Тынды железнодорожник, слезно попросил разработать датчики для температурного мониторинга. Два или три образца попросил. Не хотели, но упросил. Сделали, он оплатил — все нормально. Года через три приезжает опять. А потом лет десять назад они снова на нас оттуда вышли и говорят: "Вопрос становится более важным. Попробуйте разработать на новом уровне". И мы взялись. По решению научно-технического совета "РЖД" мы внесены в список главных разработчиков приборов для мониторинга вечномерзлых грунтов. Газпром начал этим делом более-менее активно заниматься только года два назад, когда стал "проваливаться".
— А что такое температурный мониторинг?
— Допустим, идет труба, стоит здание. Чтобы знать, как ведет себя это здание, сверлят скважину.
— В вечной мерзлоте?
— Да. В скважину опускают термокосу. Все автоматизировано: есть выход, есть радиоканал. Мы получили две золотые медали на выставке за это — сначала просто за термокосу, через год — за косу с радиоканалом. Термокосу мы используем для вечной мерзлоты, но можем ее же использовать для сельского хозяйства — для измерения температуры в элеваторах, в зернохранилищах. Мы поставили в Воронежскую область на предприятие термокосу еще года три-четыре назад.
— У нас в регионе тоже есть элеваторы.
— С омскими элеваторами у меня опыт нехороший. Где-то в 80-е годы мы по разработке Свердловского института метрологии выпустили установку для измерения влажности зерна первого класса. Десятка три таких выпустили. Приехал я на наш элеватор, а там: "Да нет, нам это не надо". Психология такая за последние годы стала еще страшнее. Люди не понимают, зачем мерить, и считают, что это вообще никому не нужно, что это выдумки. Сейчас много проблем именно психологического порядка. Кадры пришли, скажем прямо, некомпетентные, неграмотные.
— В 90-е годы приватизировать вас не удалось. А в дальнейшем такие попытки повторялись?
— Мы попали в программу приватизации — и на июнь 2014 года назначили продажу. В адрес Дмитрия МЕДВЕДЕВА, Дмитрия РОГОЗИНА губернатор Виктор НАЗАРОВ написал тогда четыре письма. В Мипромторг России написал, в Минэкономразвития. Глава ГК Ростех Сергей ЧЕМЕЗОВ написал Владимиру ПУТИНУ и Дмитрию РОГОЗИНУ. Продажу отложили. А желающие были. Приезжали двое омичей, хотевших нас купить, мы спросили, что они собираются организовать. Те ответили, что торговлю. У нас же территория граничит с рыбным рынком по ул. 10 лет Октября. Я думал, вроде все успокоилось, тем более мы теперь работаем с Уралвагонзаводом. Но нас опять выставили на продажу на 2016 год. Мы снова подписали все, что можно. Направили всюду письма: Минобороны, Минэкономразвития... Опять сняли нас с торгов.
— А что дальше, пока неизвестно?
— Мы хотим перейти в ГК «Ростех», если получится. Если выражаться простым языком, нам нужна "крыша", чтобы нас никто не трогал и дали спокойно работать. Мы ни денег не просим, ничего. Хотим спокойно работать и делать то, что необходимо стране. Не какому-то дяде, а стране…
Первая и полная публикация в газете "Коммерческие вести" от 10 августа 2016 года
