В омском ТЮЗе состоялась премьера спектакля «Собачье сердце» по повести Михаила Булгакова.
Произведения Булгакова приобретают сегодня невероятную популярность в театре и кино. В Омске постановки тоже появляются одна за другой. Видимо, нынешнее время вновь соответствует аллегорическим булгаковским пророчествам.
«Собачье сердце» – это и иронический, и в то же время тревожный взгляд на эпоху революционных перемен. Спектакль ТЮЗа, как и повесть (написанная, кстати, почти сто лет назад – в 1925 году), начинается в продуваемой ветрами московской подворотне, где страдает от холода, голода и несправедливых обид бродячий пес. Шарик – планшетная кукла, с ней работает актер Григорий ВОЛОКИТИН, которому предстоит воплощать и человеческую ипостась. Он одет в такое же рубище, каким выглядят облезлые бока собаки. И кажется, что это и есть собачья душа, поскольку «собака тоже человек».
Всё остальное действие происходит в квартире профессора Преображенского (Виталий СОСОЙ), остающейся островком прежней жизни с ее неизменными ритуалами. Такими, как обед, к которому непременно расстилаются белоснежные скатерти, подаются дорогие тарелки с семгой и чем-то аппетитно ворчащим под крышкой. Отлаженный быт кажется незыблемым, но… Открывается дверь, и в ирреальном свете и дыме появляется толпа людей в серых шинелях с красным флагом. Она перемещается, как огромный ком (браво за эффектное пластическое решение!). Этот революционный апокалипсис прокатывается по квартире профессора неоднократно, в конце концов увлекая за собой прислугу и оставляя лишь руины.
Метафора, может быть, слишком очевидная, но трагическое расщепление мира на несовместимые слои – главное ощущение, которое оставляет спектакль. Проблема отсутствия взаимопонимания тут не только в глобальных масштабах, но и в очень узких. Вот и профессор Преображенский, отрицающий всяческий террор и утверждающий, что успеха в любом деле можно достичь только добром, общается с внезапно «очеловечившимся» вследствие его эксперимента псом лишь на уровне окриков «нельзя» и «не сметь». «Вы – лабораторное существо», – постоянно напоминает он Шарикову. А тому ведь, хоть он, конечно не подарок: хамовит, невежествен и всё у него косо и убого, – хочется, чтобы с ним говорили, как с человеком. Потому его и тянет к домкомовцам, что там его признают равным.
Интересно, что автор инсценировки и режиссер-постановщик Андрей ШЛЯПИН делает гурмана и афориста Преображенского человеком среднего возраста (у Булгакова ему за шестьдесят), немногим старше своего ассистента доктора Борменталя (Кирилл ФРИЦ). Это не «отживший элемент», он принадлежит настоящему времени и как-то должен с ним уживаться.
В булгаковский текст удачно вплетаются фрагменты романа Анатолия Мариенгофа «Циники». В телефонном разговоре с невидимым Владимиром Ирина Сергеевна (Анастасия ШЕСТАКОВА) иронизирует над практичными поклонниками, которые тащат дамам мешки с мукой вместо цветов, и выражает озабоченность: «А может случиться так, что в Москве нельзя будет достать французской краски для губ? Как же жить тогда?» Ириной Сергеевной становится в спектакле горничная Зинаида Прокопьевна, а экономкой Натальей Ивановной (Галина ВОЛОКИТИНА) – кухарка Дарья Петровна. Персонажи приобретают тут большее значение, чем в литературном первоисточнике. Утонченность двух женщин подчеркивает хрупкость старого мира, трещащего под напором новой, грубой силы.
Непривычным предстает и председатель домового комитета Швондер в исполнении Тимофея ГРЕКОВА. Усталый человек в пенсне – это не пролетарий, дорвавшийся до власти, а, скорее всего, один из тех интеллигентов, которые сознательно примкнули к революции. И его противостояние с профессором – конфликт с классом, от которого он отрекся.
Песня Булаты Окуджавы «Примета» – музыкальный и в целом смысловой рефрен спектакля. Он развивается от куплета к куплету:
«Если ворон в вышине.
Дело, стало быть, к войне».
«Чтобы ворона убить,
Надо ружья зарядить.
А как станем заряжать,
Всем захочется стрелять.
Ну, а как стрельба пойдет,
Пуля дырочку найдет».
Это о цепной реакции насилия, о его замкнутом круге. В финале спектакля вторично прооперированный Шариков вновь превращается в пса. Но образ его не уходит, появляется как зловещая тень, начинает выносить приговор. Всем. Звучат выстрелы, падают тела.
«Во – и боле никого,
Кроме ворона того».
И понимаешь: опасность была не в конкретном персонаже – опасно, когда наступает время Шариковых.
Фото © Полина КОЗЛОВА (Омский театр для детей и молодежи)
