В недавно вышедшей в свет на русском языке книге Хелен РАППАПОРТ «Застигнутые революцией. Живые голоса очевидцев» можно прочитать воспоминания иностранцев, оказавшихся в России в 1917 году.
16 +
Например, об особняке, облюбованном большевиками (стр. 231-232).
Как пишет Хелен, тогдашний корреспондент издания «Ассошиэйтед Пресс» Роберт Крозье Лонг оказался одним из немногих, кто получил возможность попасть в особняк Кшесинской. Мимо этого здания испуганные местные жители теперь проходили с некоторой опаской, поскольку за ним закрепилась репутация тайного арсенала с пулеметами и мастерской по производству бомб. Интерьер особняка представлял собой печальное зрелище.
«В красивом белом вестибюле с мраморными статуями расположились грязные, плевавшиеся солдаты, которые сидели, развалившись, за столами, заваленными какими-то бумагами... Прекрасный зимний сад стал штаб-квартирой пропагандистского центра и был до самого потолка завален брошюрами и листовками. Спальня Кшесинской, оформленная с восточной роскошью, о которой судачил весь Петроград, была захламлена копиями подстрекательской газеты «Правда». А что постыднее всего – ее облицованная плиткой мраморная ванна размером с небольшую комнату была наполовину полна окурков, грязных бумаг, обрывков и тряпья», — изумлялся Роберт Крозье Лонг.
Хелен, понятное дело, не проходит мимо когда-то сакральной российской фигуры, затем одномоментно сброшенной с пьедесталов. Некоторые горячие головы «контрреволюции» договаривались даже до бессудной расправы.
«В этом бывшем великолепии поздней имперской эпохи Ленин собирал вокруг себя, как записал Морис Палеолог в своем дневнике, «все «горячие головы» революции». По мнению французского посла, большевистский вождь совмещал в себе «утопического мечтателя, фанатика, пророка и метафизика, человека, глухого к любой нереальной или абсурдной идее, чуждого любому проявлению справедливости и милосердия, склонного к насилию, Макиавелли и тщеславного безумца». Палеолог считал его «все более опасным, потому что, говорят, он чистосердечен, умерен и аскетичен. Насколько я представляю его себе, он сочетает черты Савонаролы и Марата, бланкистов и Бакунина». Дональд Томпсон разделял это полное тревоги мнение о Ленине и видел только одно практическое решение этой проблемы. «Для России было бы лучше всего, – писал он своей жене, – если бы Ленина убили» или же, по крайней мере, «арестовали и посадили его в тюрьму». «Если этого не случится, то, боюсь, когда-нибудь мне придется написать тебе о том, что здесь все в полной власти этого вульгарного выскочки».
Американский военный фотокорреспондент Дональд К. ТОМПСОН (1885-1947) по заданию редакции пробыл в России с февраля по август 1917 года, гдя царствовал уже мятеж,хаос и распад. Он видел революцию, и, как пишет Хелен РАППАПОРТ, «невинный американский паренек» из Канзаса смог ухватить суть происходившего».
А в России уже никто ничего не понимал.
«В начале апреля на время празднования русской православной Пасхи новый (крамольный для православных верующих) революционный язык был забыт. Прежние времена царской России ненадолго вернулись: в церквях провели литургию со всей присущей православию пышностью и торжественностью. Во всем городе в субботу в полночь начали звонить колокола, в церквях при большом стечении народа было проведено всенощное бдение».
