Московский журналист, автор и ведущий программы «Добров в эфире» телеканала РЕН ТВ на прошлой неделе принял участие в открытии нового центра телекомпании в Омске, а заодно побывал на кухонных посиделках в «Коммерческих вестях». Любопытные моменты из беседы Андрея ДОБРОВА с коллективом редакции записала обозреватель «КВ» Ольга УМОВА.
– Андрей, после того как передача «Добров в эфире» появилась, а «Неделя» Марианны МАКСИМОВСКОЙ в тот же момент исчезла, в ваш адрес прозвучало множество обвинений, вплоть до обвинений в штрейкбрехерстве. Как вы к ним отнеслись?
– Слова «штрейкбрехерство» не звучало. Скорее были вопросы к руководству канала о том, почему убрали передачу Марианны, а поставили ДОБРОВА, наверное, прогнулись перед Кремлем и тому подобное. На это я могу ответить просто: канал не государственный, он частный, акционеры не вмешиваются в работу, а относятся к своим СМИ как к финансовым активам. Так что канал сам определяет свою информационную политику.
Если углубиться в вопрос. Когда я ушел с «Пятого канала» три года назад, меня пригласили на РЕН ТВ с довольно понятной целью – вести итоговые вечерние новости поочередно с Михаилом ОСОКИНЫМ, до этого он вел их один, а это достаточно тяжело — четыре дня в неделю делать программу. И меня взяли вести вторую неделю, сыграв еще и на том, что у нас разная подача, разные взгляды и на этом можно увеличить аудиторию.
А потом началась обычная телевизионная история. Посмотрели по доле, по рейтингу, и выяснилось, что привычный всем либеральный тренд канала среди публики не давал тех цифр, которые давала позиция более консервативная. И это не моя идея, любые социологические опросы показывают, что консервативные взгляды превалируют в обществе в данный момент. Я три года отработал, и было принято решение дать мне делать итоговую программу. Я спросил, а как же итоговая программа Марианны, и мне сказали: Марианна выходит в субботу, ты будешь выходить в воскресенье. И я сидел летом на даче, уже разработка подходила к концу, я уже прописывал программу вручную, мне позвонили, сказали, что сейчас выходит пресс-релиз о запуске моей программы, и добавили: да, заодно выйдет информация, что программа Марианны закрывается. И тут я понял, что попал, что эти два события совместят с известным результатом. И сразу же мне начали звонить с радиостанций и из газет, и все спрашивали про Марианну, естественно. Но произошло то, что произошло. Руководство делает ставку сейчас на более консервативный тренд в новостях, на субъективную подачу.
– И что показывают рейтинги вашей передачи?
– Вышло, если я не ошибаюсь, только восемь выпусков, говорить о рейтингах пока сложно. Но уже на прошлой неделе по Москве мы вышли в тройку топовых федеральных программ, по России доля меньше, но это нормально, публика в целом по России более инерционная.
– На ваш взгляд, насколько объективна, ну или правдива современная российская журналистика?
– Я не очень хорошо понимаю слова «объективность» и «правдивость». Любая информация – плод работы большого количества индивидуумов, она в любом случае субъективна. Если смотреть по тезаурусу советских СМИ, он намекал на объективность, за исключением каких-то случаев, необходимых по политическим мотивам. А сейчас много СМИ, и консервативных, и либеральных. Но есть и такой тренд, что СМИ уже перестают делиться на сугубо государственные и сугубо либеральные. Мы сейчас, например, вышли на такой серединный путь, со своими корпоративными, естественно, интересами, но стараемся занять нишу именно частной консервативной журналистики. А насчет правдивости... что это? Есть сложные события, и если мы начнем излагать их со всеми подробностями и деталями, телезритель просто не поймет. Журналистика газетная и журнальная здесь выигрывает, а телевидение — это все-таки элемент шоу, и мы должны это учитывать.
– Как вы относитесь к противостоянию между СМИ? Оппозиционные издания сейчас со всех сторон обвиняют во лжи. Вплоть до того, что «Эсквайр», говорят, плохой журнал...
– Эта драчка начата даже не со стороны государственных каналов. Журналисты либеральных СМИ ведь журналистов госканалов вообще не считают журналистами – только пропагандистами. По отношению к себе слова «путиноид», «ж…лиз» я тоже вижу часто и это не считаю нормальным. Я ведь с 1991 года работаю в журналистике и знаю лично журналистов и либеральных СМИ, знаю, на какие деньги они работают, так что не надо мне рассказывать, кто журналист, а кто пропагандист.
– Вы в Омск зачем приехали?
– Я приехал поддержать РЕН ТВ Омск, провести 15 минут местных новостей, поучаствовать в открытии большого центра, пообщаться с коллегами.
– А часто вообще бываете в провинции?
– Честно говоря, редко. И вообще редко выезжаю из Москвы, особенно с тех пор, как стал вести еженедельную программу. Можно сказать, вырвался.
– Как региональная журналистика выглядит сегодня, на ваш взгляд, с точки зрения свободы?
— Сейчас я ездил на радио «Маяк», у меня там спросили: как вы считаете, если издание в регионе зависит от губернатора, можно как-то вырваться? И я ответил: а как вырваться, никак. Да, есть такая большая проблема в журналистике. Другое дело, что не курируют же постоянно депутат или губернатор свои СМИ. И кстати, нанимаясь на ту или другую работу, журналист должен принимать какие-то правила игры, участвовать в них, не нравится – может уйти. Большинство моих однокурсников вообще не в журналистике, а в бизнесе и чувствуют себя прекрасно.
– Что ваш личный опыт в этой части вам говорит?
– Что касается меня, многим может не нравиться мой взгляд на вещи, но я его придерживаюсь определенное количество времени. Из опыта работы я понял: можно позволять себе сказать очень много, но надо понимать, как ты это говоришь. Если ты правильно выбираешь время, аргументы, правильно подаешь, то степень свободы гораздо больше. Многие журналисты боятся, страха очень много. Мы когда собирали команду, пришло много народу с национальных каналов, и они поначалу удивлялись: как ты это будешь делать, это же нельзя делать. И мы не занимаемся паркетом ради паркета. Другое дело, когда происходит что-то интересное, та же самая G20. А многие паркетные вещи по одной причине мы только должны давать: просто чтобы выглядеть как итоговая программа, чтобы оставаться в этих рамках.
– Кстати, по поводу G20. Вам не кажется, что вы вышли за рамки приличия, в последней передаче отстегав ОБАМУ?
– А вы смотрели американские каналы? Они там тоже с ПУТИНЫМ подобные вещи делают.
– Когда вы выбираете темы, основываетесь на чем?
— На том, что смотрит публика. Мы уже на следующий день оцениваем каждую программу по рейтингам, доле рынка, смотрим рост телезрителей на конкретных сюжетах. Плюс еще какие-то темы мы пытаемся поднять, которые могут быть интересны в данный момент, так, например, сейчас каждую программу отслеживаем рост цен. Для правительства это сейчас одна из самых проблемных ниш, и оно совершенно не справляется с этим. Идея регулирования цен в правительстве крайне непопулярна, а нерегулирование приводит к тому, что цены реально растут, и все это приводит к социальной напряженности, которая против правительства направлена и будет.
– То есть, как я понял из вашего спича, вы выполняете социальный заказ правительства?
– Заказ публики. Мы видим, что на этих сюжетах идет серьезный рост зрителей. Почему Украину ставят в начале программ? Потому что зрительский интерес высок. А вот когда мы делали сюжет про жизненно необходимые лекарства, о том, что производителям становится невыгодно их производить и есть риск без них остаться, рейтинг оказался низким.
– Если б про лекарства с таким же упорством на протяжении полугода рассказывали, как про Украину, тоже рейтинги были бы высокие.
– А вы зря иронизируете. Сейчас пошел такой тренд, как экономика, все, что связано с курсом валют и так далее, становится людям интересно. Это начинают смотреть, и возможно, по популярности тема опередит скоро и Украину.
– Какова сейчас ваша аудитория?
– Если говорить об аудитории канала, РЕН ТВ в целом начинает работать больше в сторону женской молодой аудитории, в пользу этой аудитории меняется дневной прайм. А что касается вечернего эфира, там идет больше мужской аудитории. В аудитории моей программы преобладают мужчины, средний возраст – 46 лет. Это для телевидения очень молодой зритель, лакомый кусочек для телеканалов. Для сравнения: когда я вел ежедневные ночные новости, средний возраст аудитории был у меня 57 лет.
– Вы обозначили направление канала как «частная консервативная журналистика». Что вы понимаете под этим термином?
– Канал частный, негосударственный, а значит, он может работать в других границах и нет тех рамок по темам, по подаче, по критике, по настроению, которые есть на госканалах. Что касается консервативности, это сложно объяснить в двух словах.
– Термин «консервативный» как раз известен, а вот что имеете в виду лично вы, хотелось бы понять. Хотите этим словом от либералов отпозиционироваться?
– Мне сейчас сложно сформулировать ответ на этот вопрос. Чтоб не уходить в философские категории, я объясню на одном случае из жизни. Я работал на одном канале вместе с Иваном ДЕМИДОВЫМ, который, кстати, очень мудрый человек. И мы с ним как-то сидели пили кофе, и я ему сказал: сейчас власть сменится и всех нас с этого патриотического канала попрут. А это было время, когда КАСЬЯНОВ перешел в оппозицию. И он мне сказал: Андрей, знаешь, лучший способ существовать – выражать настроение не власти, а настроение народа. Поэтому и я думаю, что совершенно все равно, какая власть придет, голос народа все равно будет востребован. Конечно, я не утверждаю, что я выражаю голос народа. Но я стараюсь выражать настроения большинства населения.
– Электоральные настроения?
– Нет. Я стараюсь поддерживать настроения 40-летних отцов семейств. А что касается электоральных настроений, народу, в общем-то, все равно, кто царь. Народ существует отдельно, а власть отдельно, главное, чтоб царь не мешал жить. А если он еще и делает какие-то телодвижения, которые народу нравятся, вообще замечательно.
– Про вас говорят также, что вы склонны к «творческому патриотизму» и являетесь православным монархистом.
– Рассказывают, что я еще и бодхисатва московский и всея Руси. Гимны патриотические я пока не сочинял.
– А как вы к санкциям относитесь? Вы ведь и в список попали.
– Я попал не в европейский список, а в украинский. На самом деле на Украину не пускают всех журналистов, особенно мужчин, даже тех, которых в списке нет. Мужиков всех просто заворачивают, и они попадают туда только через одно место.
– Через Донбасс?
– Да.
– У вас монопередача, сами на себя все берете. И ваша позиция сразу очевидна – ни вправо, ни влево, можно сразу выключать телевизор. А так, конечно, определение «творческий патриотизм» удобно – вроде бы и не совсем лицом к власти, но в рамках. Новости можно посмотреть и в Интернете. А от еженедельной итоговой передачи хотелось бы каких-то экспертных мнений, анализа, более широкого угла зрения. Я не за либералов, но в моем понимании и консервативная журналистика – она черно-белая.
– Моя передача персональная, как вы и заметили, и она действительно субъективна. Да, у меня есть свои позиции, есть свой образ, и я его эксплуатирую. Что касается аналитичности, есть телевизионная специфика, которая не позволяет работать как в журнале, телевидение ведь очень сильно зависит от картинки. Я пишу текст, а в итоге мне приходится его потом сжимать в два раза, убирать множество деталей.
– Вчера смотрел сюжет по поводу погибших на Украине журналистов. А вы как считаете, насколько оправданны риски, на которые идут коллеги?
– У нас, кстати, один корреспондент был ранен на евромайдане. Он получил полную медицинскую страховку, выписали ему премию, сейчас он опять работает в Донецке. Может, о том, оправданны ли риски, не мне говорить, я бы даже если захотел, меня на Украину не пустили бы, но по молодости я ездил, например, в Чечню, в Ливан. Конечно, оно того не стоит, жизнь человека не стоит той информации, которую он там добывает. Но это работа. Он же едет туда не погибать, и эфир никто не отменял. Слава богу, наша телекомпания пока ограничилась одним ранением, хотя наши попадали и под обстрел.
– Все-таки за что несет ответственность журналист? Вы говорите, что стараетесь выражать настроения. А если в них не попадаете?
– Почему-то распространено мнение, что большинство людей, судя по рейтингам президента, у нас сошли с ума, что они зомбированы и так далее. Я уверен, что это не так. Наоборот, те люди, которые так говорят, как раз и не понимают, что большинство, например, голосует не за ПУТИНА, а за то, чтобы жить по каким-то правилам. Жить без правил – не очень хорошо, так же, как и нехорошо жить по правилам, которые были в 90-е годы. В отличие от многих моих коллег, у меня не было социальных лифтов в 90-е и мне не за что любить это время. Мне не нравится жить без правил, многим моим знакомым тоже. А уж кто там, ПУТИН, ЕЛЬЦИН, ХРУЩЕВ, СТАЛИН... – гражданину, в общем-то, все равно, ему главное, чтобы у него была работа, заработок, чтоб его не трясли. Коррумпированные суды – это, конечно ужасно, но большинство в суды не попадает. Коррумпированная милиция – это плохо, но большинство дает взятки на дороге, чтобы быстро и недорого решить вопрос. Я к тому, что выстроены какие-то правила, по которым люди живут, и если кто-то начинает пытаться их поменять, общество испытывает напряжение и отторгает этого человека в любом случае.
– И все же есть постоянный конфликт, который то горит, то тлеет – по поводу нахождения одного и того же человека у власти много лет.
– А что в этом плохого? А может, сделать выборную монархию, как было в России в конце 16 – начале 17 века, и закончить с этим. В Британии монархия есть, и нормально все.
– То есть у нас смута сейчас?
– Почему же смута, у нас 80% поддержки у действующей власти. Проблема гораздо более серьезная связана сейчас с экономическим кризисом.
– Так это не взаимоувязано разве – кризис и отношение к власти?
– Финансовые кризисы никогда не приводили к массовым демонстрациям в России. У людей другая в такие времена была задача – заработать и содержать семью.
– Но время поменялось.
– А чем оно поменялось-то? При царе Иване Грозном не было рессорных карет, а при царе Петре I они были, то есть технологии поменялись, а цари остались на месте.
– Вы в своей программе насколько ориентированы на региональных зрителей?
– Безусловно, ориентированы. Мы вообще стараемся как можно меньше давать сейчас московской информации.
– Чем озабочены, на ваш взгляд, сейчас большинство регионов в России?
– Хороший вопрос, расскажите лучше вы мне.
– Например, тем, что чего бы регионы ни добивались, что бы они ни рождали, налоговую базу все равно уведут в Москву.
– В этой теме я совершенно с вами согласен. Хотя я житель Москвы, но ситуация мне эта не нравится. Деньги, которые идут в Москву, ведь и там не появляются. И я с вами согласен, что если в этом месте компания работает, деньги должны оставаться в регионе. Эту позицию я готов и в эфире поддержать.
