Закончил работу V Международный фестиваль «Молодые театры России», оставив после себя, как после всякого праздника, чувство легкой опустошенности (у театралов, разумеется). Правда, на этот раз и сам праздник утратил привычные очертания, превратившись по большей части в фестиваль саморефлексии. Оказалось, что молодым театрам России уже пятнадцать лет (в 91-м стало возможным открытие новых театров). Возраст опасный, переходный, а с точки зрения Константина СТАНИСЛАВСКОГО, для театра так и вовсе критический.
В то время, как местные СМИ трубили о самом прекрасном городе на свете, где так много фестивалей, критики и театроведы из Москвы, Питера, Екатеринбурга, Вильнюса и — дальше за бугор на Запад, между просмотрами спектаклей ставили вопросы, решение которых — парадокс — было делом решенным еще до постановки проблемы. Что такое молодой театр, если средний возраст труппы переваливает за пятьдесят, если на его спектакли не ходит молодой зритель и если он, вписавшись в региональную систему и сев на бюджет, утратил пафос и не творит ничего нового? И что, наконец, со всем этим делать? И вот тут-то, в решении главного проклятого русского вопроса «Что делать?», театралам на помощь пришло государство со своей театральной реформой. Все вопросы отпадут сами собой. Администраторы молодых театров перестанут зарабатывать на жизнь сдачей театральных помещений под проведение корпоративных вечеринок, актеры этих театров перестанут скакать зайчиками и басить дедами морозами на новогодних утренниках в страстном желании заколымить на праздничный стол, и наконец-то и перед ними, не критиками, встанет вопрос «Что делать?», но к театру они, не критики, уже не будут иметь отношения. Прощай, миф о великой облагораживающей силе искусства. Чиновникам по театрам ходить некогда, да и что бы они там увидели? Судя по программе нынешнего фестиваля «Молодые театры России» — реформа назрела. Только лучше бы ее, реформу, все-таки было провести где-нибудь в Беларуси, чей «Свободный театр» только и делал, что разговаривал матом и ассоциировал свободу с джинсой, да еще в Якутии, чей Государственный театр юмора и сатиры веселил гостей фестиваля печальной «шизофренией любви» (так авторами был определен жанр спектакля «Птицы потерянного рая») на якутском языке, спектаклем, достойным провинциального любительского театра конца восьмидесятых. А на оставшемся театральном пространстве, кажется, еще жить можно, а?
