Дмитрий ШИШКИН, генеральный директор ОАО «Высокие Технологии»: «Пока многие наши государственные коллеги занимались страданиями, мы активно модернизировали производство»

В рамках проекта «Кухонные посиделки» в гостях у редакции «Коммерческих вестей» побывал 6 октября генеральный директор ОАО «Высокие Технологии» Дмитрий ШИШКИН. Обстоятельный и заинтересованный разговор с руководителем одного из самых успешных машиностроительных предприятий региона длился более двух часов. Часть из этого разговора «КВ» предлагают вниманию своих читателей.

— Дмитрий Сергеевич, на наш взгляд, главная характеристика любого предприятия — годовой объем выручки. Какие обороты были у «Высоких Технологий» в прошлом году и в этом?

— В прошлом году — 1 миллиард 180 миллионов рублей. В этом году — 1 миллиард 350 миллионов рублей. На сегодняшний день уже миллиард поступил на наш расчетный счет. С нами заказчики рассчитываются аккуратно. В связи с тем, что продукция у нас сложная и трудоемкая, мы настаиваем даже на авансировании, которое составляет, как правило, от 30% до 50%.

— Как-то можно сопоставить Омский агрегатный завод имени Куйбышева в самом его расцвете и сегодняшнее ОАО «Высокие Технологии»? Понятно, что продукция разная...

— Да, были у нас такие попытки — сопоставить. Но это трудное дело. Совершенно разные предприятия. Чтобы было понимание, поясню: агрегатный завод выпускал не только ту продукцию, которую мы производим сейчас — авиационную и военную технику. В советские годы Омский агрегатный завод им. Куйбышева тоже выпускал много высокотехнологичной продукции, порядка 70% от общего объема, обеспечивая агрегатами для авиадвигателей сборочные предприятия в Украине, России и Узбекистане, но кроме этого он был отягощен производством товаров народного потребления. Мы выпускали и мотор-компрессоры для холодильников, причем в очень большом количестве, то есть на всю Россию, Белоруссию и Узбекистан, и бытовые весы, и детские игрушки. Серьезные такие были машинки, из металла. Чтобы их производить, нужна бездна штамповой оснастки, цеха, в которых гнулись кузова и кабинки, занимали огромную территорию. Производство игрушек, естественно, первым почило в бозе.

Производство мотор-компрессоров продержалось немногим дольше. В начале 90-х, когда плановая экономика еще не потеряла свою инерцию, мы должны были освоить производство мотор-компрессоров по лицензии итальянской фирмы «Некки компрессоре». Правда, цех еще не был достроен, а эшелоны с оборудованием уже нагнали, и эти ящики размером с вагон еще три года потом зимовали под открытым небом, разбросанные по всей территории завода. В середине 90-х, когда развал СССР уже ударил по авиапрому, цех достроили, смонтировали оборудование, но в это время Россия присоединяется к Киотскому соглашению, и тот чудесный фреон, на котором работали итальянские моторы, оказался под запретом. Нужно было менять хладагент, но на модернизацию оборудования требовалось порядка 10 млн долларов, а их в тот момент категорически не было. Правда, если бы деньги и нашлись, я не думаю, что получился бы приемлемый продукт. В то время все границы уже открылись, и на рынок хлынули всевозможные итальянские, японские, китайские мотор-компрессоры. В общем пришлось осваивать выпуск популярных насосов НШ, которые мы меняли потом на уголь, ферросплавы, алюминий. Так как денег ни у кого в стране не было, процветал бартер.

Ну а сегодняшние «Высокие Технологии» — это современное, достаточно компактное, высокотехнологичное предприятие. В других структурах работают и транспортники, и энергетики, и соцкультбыта у нас нет. Все непроизводственные процессы давно переведены на аутсорсинг.

— Но со стороны-то этого не видно…

— Конечно. Многие далекие от производства люди, особенно пожилые, проезжая мимо по улице Герцена, искренне уверены, что завод сегодня лежит на боку. Мол, последние стены сломали и какие-то автостоянки построили.

— А что спасло агрегатный завод, когда развалилась плановая экономика?

— Спасли нас, как ни странно, дефолт 1998 года и Китай. Мы попали в программу лицензионного производства самолета Су-27 в Китае, а основной расчет произошел в момент дефолта. В день дефолта нам на расчетный счет поступила сумма в долларах, а когда мы начали выполнять добросовестно требование по продаже валюты, то обнаружили, что наш портфель с деньгами потяжелел раз в несколько. Мы радостно закрыли долги по зарплате, и с тех пор, собственно, началось восстановление экономики предприятия. Зато все эти испытания нас закалили. Психология у нас стала совершенно другая, чем у большинства коллег в отрасли. Мы понимаем, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих. И не ждем, когда на нас свалятся государственные деньги. Пока многие наши государственные коллеги занимались страданиями, мы в 2005 году стали перевооружаться, активно занимались модернизацией производства. В итоге перевооружились первыми. Причем с умом, комплексно. Одновременно занимаясь энергосбережением. Если взять объемы водопотребления 2005 года и сравнить их с цифрами 2011 года, то снижение будет в 10 раз. И электроэнергии мы в два раза меньше стали тратить. Даже в сфере экологии удалось добиться удивительных результатов.

— Каких?

— Есть, например, такое понятие, как санитарно-защитная зона. В советские времена у Омского агрегатного завода эта зона была де-юре 500 метров от забора предприятия. И хотя никто этого в расчет не принимал, но так было. Сегодня у «Высоких Технологий» санитарно-защитная зона – ровно по периметру предприятия. У нас фактически гринписовский завод. У нашего забора можно строить все что угодно.

— Откуда деньги на перевооружение? Другие, наверное, тоже хотели бы перевооружиться, но денег нет…

— Поверьте, деньги – не проблема. При наличии сегодняшних финансовых институтов деньги можно найти всегда. В кредит взять, например. Есть и лизинговые компании, которые помогут приобрести станки. Мы на каждое приобретение составляли технико-экономическое обоснование и если видели окупаемость в пределах 4 лет, то оборудование приобретали. Сегодня не деньги главное, а идея. Производить нужно то, что можно продать. И перевооружаться не просто так, для красоты, а для решения неких конкретных задач.

— И где искали эти идеи вы?

— Мы хорошо представили свое умение быстро осваивать новые изделия и со многими КБ стали работать еще на стадии опытно-конструкторских работ, стали делать опытные образцы практически с листа, без стадии подготовки к производству. А когда эти опытные образцы попадали в перспективные образцы конечного изделия, мы автоматически получали преимущество при запуске в серию. Именно по такой схеме мы попали в проект украинско-российского самолета Ан-148, который реально производится и в Киеве, и в Воронеже с запорожскими двигателями. И продается он хорошо, что самое главное. И в дальнейшем у этого самолета предполагается много модификаций – Ан-158, Ан-168 и транспортный Ан-178. Так же мы оказались в проекте Як-130, Ан-70. Есть у нас планы поучаствовать в производстве Ан-124 «Руслан», который заново начнут собирать в Ульяновске через несколько лет.

— Это если говорить только об авиации…

— Конечно. Мы себя позиционируем и на рынке высокотехнологичной военной продукции.
Работаем с концерном «Тактическое ракетное вооружение», который занимается производством ракет класса «воздух-воздух» и «воздух-поверхность», производим для него и части ракет, и топливную автоматику. Для концерна ПВО «Алмаз-Антей» делаем часть гидравлики для системы противовоздушной обороны С-400. Совместно с Омским машиностроительным КБ вошли в проект «Искандер», но не для самих ракет комплектующие изготавливаем, а для ракетного комплекса в целом. Стали и с Уралвагонзаводом работать, поставляем агрегаты для малогабаритных вспомогательных силовых установок, которые устанавливаются на танки. Идеология там такая. Эти силовые установки были разработаны на базе авиационных двигателей, и будут они использоваться, чтобы не гонять основной двигатель, когда танк сидит, например, в засаде. А так экипажи будут в тепле сидеть, пушки наводить, локаторами прочесывать местность, а ресурс основных двигателей не будет расходоваться. Экспериментальные установки пытались производить еще в 70-х, но тогда они не пошли в серию. Не осилили, видимо. А в 2000-х разработчики танков опять вернулись к этой идее. Они, конечно, очень серьезные установки, хоть и малогабаритные. Каждая такая штука почти миллион рублей стоит.

— А один агрегат для авиадвигателя сколько стоит?

— Смотря для какого двигателя. Есть такие агрегаты, где одна корпусная деталь изготавливается в течение целого года. Понятно, что мы не одну деталь делаем, а несколько, но вся партия может находиться в производстве год. Это теперь, когда мы оснастили производство японскими обрабатывающими центами, сроки сократились с года до трех месяцев.

— Сейчас есть хоть какая-то государственная структура, заинтересованная в восстановлении и развитии авиапрома?

— Нет уже ни единого авиапрома, в том виде, в котором он был во времена СССР, ни единой структуры, которая бы занималась его восстановлением. Мне, честно говоря, тоже очень печально за нашу авиацию, я с ней всю свою жизнь связал. Как самолетостроительный факультет закончил, сразу сюда, на завод, инженером приехал. Но я не сторонник, чтобы сидеть и на судьбу сетовать. Моих сетований все равно никто не услышит. Ну да, на сегодняшний день в российской гражданской авиации эксплуатируется порядка 290 «Боингов» и «Эйрбасов». И перспективный российский самолет SuperJet тоже почти иностранный. Правда, есть уже программа импортозамещения на SuperJet-100, и мы в этой программе тоже участвуем. Будем изготавливать 330 деталей для планера.

— Есть конкуренты у вашего завода в России?

— Каждый агрегатный завод всегда занимал свою нишу, поскольку выпускал агрегаты для каждого конкретного авиационного двигателя. Изделия у нас сложные, их с бухты-барахты не сделаешь. И сегодня нашу продукцию тоже никто больше не производит, так что конкуренции практически нет.

— Выйти на глобальный рынок гражданской авиации не пытались? Не предлагали свои услуги, например, компании «Эйрбас»?

— А кто нас пустит на этот рынок? В Европе тоже безработица. Да и разные системы стандартов качества у нас и у них. Разные подходы к сертификации.

— Китай тоже уже всему научился и в услугах агрегатного завода больше не нуждается?

— Да, с Китаем тяжело работать. Китай копирует все. Ладно бы только мы пострадали – маленький агрегатный завод, у которого какой-то агрегат скопировали. Так ведь они двигатели и даже целые самолеты копируют. Китайцы в этом плане очень опасные партнеры. Я помню первые поездки в Китай, когда наши специалисты усмехались. Построили китайцы красивые корпуса, оборудовали их удивительными станками, а технологическая культура была на очень низком уровне. Они могли, например, 50 операций пропустить. Начальник сказал, что они не нужны, вот и ладно. А я тогда своих коллег предупреждал, что не надо над ними смеяться. Они-то развиваются, а мы стагнируем.

— Поэтому и самолеты наши падают в последнее время в больших количествах, что стагнируем?

— Я думаю, это происходит из-за пробелов в организации безопасности полетов. Техника-то ни разу не подвела. За ЯК-42, который разбился недавно в Ярославле, я очень переживал. На этом самолете 16 наших агрегатов. На каждом из трех двигателей по 4 агрегата, еще по 2 на вспомогательной силовой установке и в гидросистеме. Но подвела, повторюсь, не техника.

— Старый вопрос о стоимости военных изделий. Предприятия говорят, что Минобороны закупает мало продукции, а в Минобороны говорят, что предприятия завышают цену. Так кто же прав?

— За всех говорить не могу, но у нас с ценообразованием проблем нет. Мы нормально подтверждаем трудоемкость изготовления своих изделий, из которой, собственно, складывается потом и себестоимость, и цена.

— Заказчики обращают внимание, что у вас негосударственное предприятие? Или структура акционерного капитала никак не влияет на имидж?

— Абсолютно никак не влияет. У нас очень хороший имидж среди машиностроительных предприятий. И показатели у нас, я думаю, лучшие. В Омске, во всяком случае, точно лучшие. Мы в этом году добьемся рекордной выработки на одного работающего – почти миллион рублей. Это очень много, если учесть, что мы не куплей-продажей занимаемся. У нас доля материалов и комплектующих – порядка 10%. Остальное – труд, добавленная стоимость.

— Какие планы на перспективу?

— К 2015 году нам вполне по силам удвоить объемы производства. У нас станки сегодня в три смены работают. Мы бы уже сейчас закупали новое оборудование, но парадокс: на них некому работать. Кадры – самая большая проблема. Какой-то период был, когда мы, закупив обучающее оборудование, сами готовили операторов для обрабатывающих центров. Сейчас для нас готовит кадры технический университет. Хорошие кадры готовит. Но нам все равно не хватает. Люди еще не завершили обучение, а нам они уже сейчас нужны. Мы в ближайшие год-два планируем поставить порядка двадцати пяти единиц обрабатывающих центров, что означает 300 новых рабочих мест.

— А какая у вас сейчас среднесписочная численность работников?

— 1 400 человек.

— Сколько платите людям? Какова у вас средняя и пиковая зарплата на предприятии?

— Средняя – 20 тысяч рублей. У наладчиков, которые с обрабатывающими центрами работают, – 45 тысяч рублей. А токарь нас есть один удивительный, так у него до 100 тысяч рублей доходит в месяц.

— Раньше на Омскагрегат вахтой приезжали высококвалифицированные рабочие с Украины. А сейчас?

— Несколько человек до сих пор ездят, да. Но массово, как раньше, уже такого нет.

— Избыточные площади уже все сократили?

— Нет, конечно. Избыток площадей до сих пор остается. Но в аренду эти площади все равно не сдашь. Они внутри, за забором.

— Фирма «Технопарк-Омск», созданная несколько лет назад для реализации проекта по использованию освободившейся территории Омскагрегата, — она сегодня работает?

— Да, она есть, она работает. И развивается. Реализует, в частности, идею супермаркета технологий и инструментов. «Технопарк-Омск», насколько я знаю, вполне успешно работает в качестве дилера более чем 20 мировых производителей лезвийного инструмента. Сопровождает все машиностроительные предприятия, которые занимаются сегодня техническим перевооружением производств. Если говорить о «Высоких Технологиях», мы очень большое количество инструмента у него покупаем. И голова по этому поводу у нас не болит.

— Успешное предприятие не может обойтись, наверное, без социалки. Какие у «Высоких Технологий» планы на этот счет?

— Социальную сферу надо развивать, это однозначно. Всю большую социальную сферу, которую заводы растеряли в 90-х, нужно опять возрождать. Качественное медобслуживание для работников – это обязательно. А детские сады – вообще самая болезненная тема. По детским садам самое большое количество обращений, и мы всерьез уже обсуждаем вопрос о строительстве собственного детского сада. И тему ведомственного жилья обсуждаем. Тем более что жилье можно строить на землях Омскагрегата.

— Вы в каком году свою докторскую диссертацию защитили?

— Кандидатскую я давно защищал, еще в середине 90-х, а докторскую не так давно – весной 2007 года, за год до назначения директором.

— Ну, кандидатская понятно, а докторская-то степень зачем вам понадобилась?

— Просто хотелось завершить работу, которой я занимался в 90-х. Материалов много накопилось. Я с этого, собственно, ничего не имею, никаких надбавок мне, как директору, за ученую степень доктора технических наук не платят.

— Не можем не спросить про личную жизнь…

— Нет у меня никакой личной жизни. Вся жизнь на заводе. Дети уже взрослые. Дочь – старшая. Сын – младший. Оба экономисты, что мне не очень нравится, если честно.