В промежутке между мероприятиями XVI Фестиваля российского искусства в Каннах Никита МИХАЛКОВ нашел время, чтобы ответить на вопросы омских журналистов. Мнение одного из ведущих деятелей российской культуры о том, как нужно исправлять имидж Омской области, выслушал обозреватель «КВ» Николай ГОРНОВ.
— Никита Сергеевич, хотелось бы услышать вашу оценку фестивалю. Как, на ваш взгляд, показали себя омские артисты?
— Я думаю, вопрос заключается не в том, лучше или хуже выступили омичи, чем представители других регионов. Мне кажется более важным, что для жителей Омска, и не только тех, кто принимал участие в фестивальных мероприятиях, возникает возможность яркого выхода на другую арену. Можно ли говорить, что мы пробили стену и оказались в центре внимания зарубежных зрителей? Нет, это было бы слишком смелое заключение. Но уже то, что в фестивале каждый год принимают участие творческие люди из разных регионов, которые приезжают потом домой с новыми впечатлениями и сильными эмоциями, — это уже само по себе очень важно.
С другой стороны, Кубанский казачий хор — это высокий класс? Разумеется. А Омский государственный русский народный хор? Разумеется. Я не думаю, что Омскому хору нужно сделать много усилий, при наличии грамотного менеджера, чтобы сделать гастроли на два дня в Канны или на три дня еще куда-то. Разумеется, хор может выступать и без фестиваля. Другое дело, что фестиваль объединяет и известные коллективы, и молодых талантливых людей.
Я не говорю о том, что все прекрасно. Мне кажется, что за 16 лет все это стало каким-то привычным, выложилась определенная колея, и по этой колее действительно можно какое-то время двигаться еще. Конечно, зал полный, люди приезжают, им интересно, и что еще, казалось бы, нужно. Но, мне кажется, важно ведь не только показать, что умеешь. Важно, чтобы и самим как-то совершенствоваться. Чтобы и самим было интересно. И в этом смысле фестивалю не хватает, на мой взгляд, нового импульса, новой энергетики, новых идей.
— Возможно, форма фестиваля стала такой из-за ожиданий французской стороны. Может, именно это они и хотят видеть?
— Нет, я не к тому, что фестивалю не хватает современного искусства, особенно в том виде, как это порой сегодня понимают. Как говорят: нагадить перед дверью, позвонить и убежать — это инсталляция, а сесть гадить и позвонить — это уже перформанс. И дело не в том, чтобы понравиться, это должно быть, как я уже говорил, интересно нам самим. В любом регионе, хоть в Омской области, хоть в Красноярском крае, существуют наверняка какие-то еще не раскрытые мощные энергетические силы и их нужно искать. А не только брать уже готовое. Ну сколько можно барабанщиц запускать? Они везде барабанят одинаково. Только не воспринимайте на свой счет, я это говорю сейчас вообще о фестивале, а не об омичах конкретно. Даже если бы я был сильно расстроен, то и в этом случае никогда бы не сказал этого про омичей. Омичей я очень люблю. Я вообще Омск очень люблю. И бываю часто, поскольку друзья мои в Омске живут. И в Канны я приехал только потому, что здесь Омск.
— Болезненный для многих омичей вопрос — имидж региона. Вы сказали, что к Омску неравнодушны, поэтому хотелось бы узнать ваше мнение как человека компетентного во многих вопросах: есть ли у Омской области вообще имидж, а если есть, то какой? У нас на этот счет часто возникают споры. Одни считают, что имидж у области плохой и его нужно улучшать. Другие считают — никакого имиджа нет вообще и его нужно создавать с нуля...
— Понимаете какая штука, я думаю, что это большая ошибка — выпячивать имидж отдельной области или отдельного города. Думать, на мой взгляд, нужно об имидже страны в целом. У нас же огромная страна — девять часов нужно лететь на самолете. Страна очень разная. С разным разрезом глаз, с разными культурами и религиями. И нам нужно понять прежде всего, что мы такое из себя все вместе представляем. Поэтому я не могу и не хочу вам советовать, как изменить или улучшить имидж конкретного Омска. На мой взгляд, имидж — это вообще неправильное слово. Правильнее было бы сказать — образ.
— Но конкуренция между регионами все равно есть, как бы мы к этому ни относились. Мы — те, кто живет в регионах, конкурируем друг с другом всеми возможными способами. В России есть космополитическая самодостаточная Москва и регионы, которые живут в конкурентной среде, ведут борьбу за бюджетные деньги. Разными способами, в том числе с помощью имиджа. И что, конкуренция — это плохо?
— Нет, конкуренция — это вещь хорошая и нужная. Если она не сводится к тому, что наш боксер — чемпион Европы, а у других — не чемпион. Чем отличается патриотизм от шовинизма? Патриотизм — это когда любят свое и призывают других его любить тоже. И я готов любить ваше, если вы любите свое, как я люблю свое. А шовинизм — это когда вы думаете, что у вас лучше, чем у других. Патриотизм — это правильно. И правильная конкуренция, когда люди показывают всем, что сделали что-то хорошее. Когда все готовы распространять свою любовь к тому месту, где живут. А считать чужое поражение своей победой — это большая ошибка.
— Но мы именно так и считаем зачастую...
— Да, это всем людям свойственно. Одним в большей степени, другим — в меньшей. Я тоже очень люблю Москву, ту Москву, где я родился, но когда я приезжаю в Кострому, Ярославль или Владивосток, то не смотрю сверху вниз. Я вообще считаю, что если и осталось что-то чистое в стране, то это регионы. И чем дальше от Москвы, тем чище. Другое дело, как регионы сами к себе относятся. Если они удовлетворяются тем, что каждый считает себя лучше соседа, то это бесперспективно.
— В Омске как раз заметна обратная тенденция. Мы считаем себя хуже соседей, поэтому молодые омичи при любой возможности уезжают в столицу...
— Я сейчас буду говорить банальные вещи, к сожалению, но есть, на мой взгляд, более страшные и более глобальные проблемы, чем та, о которой вы сказали. Я имею в виду прежде всего состояние русской деревни и отношение к земле как таковой. Потому что сегодняшняя ситуация — это уже национальная катастрофа. Угроза национальной безопасности. Я сейчас делаю картину про это, которая называется «Чужая земля». Заботиться об имидже города, подметать улицы — это нормально. Когда люди уходят из деревень в города — это правильно, поскольку им в деревне нечего делать. Но в результате самое дорогое, что есть у человечества, земля, оказывается неухоженной. Мы прижались к мегаполисам, а миллионы гектаров земли просто взывают о помощи. Их вспахивали сотни лет. Сейчас они заросли бурьяном и березняком. Всего за двадцать с небольшим лет существования нашей страны мы практически потеряли все то, что имели. Я не выступаю в качестве оппозиционера, я не хожу на Болотную площадь, не призываю к восстанию. Я считаю, что великие потрясения нужны тем, кому есть куда уехать. Я делаю что могу на своем уровне — снимаю картины, делаю свое дело. И говорю я вам сейчас о нормальных вещах, о тех, которые являются основополагающими. Что мы должны были думать, когда приезжали в пустую разрушенную деревню и видели там новый таксофон, установленный за огромные деньги и работающий через спутник? Я не удержался, снял трубку и позвонил в скорую помощь, в МЧС и в полицию. И у всех попросил помощи. Мне говорят: кто умирает? Я говорю: деревня умирает русская. А мне отвечают: ты что, с ума сошел, сволочь пьяная?! Этим эпизодом я и закончил картину «Чужая земля».
— Никита Сергеевич, вы ведь общаетесь с первым человеком России, были его доверенным лицом. Вы обсуждали эти вопросы с президентом ПУТИНЫМ?
— Одну секундочку, а вы думаете, что я вам говорю одно, а ему другое? Меня трудно упрекнуть в какой-то конъюнктуре. Если вы откроете книгу с моими интервью за 40 лет, которые собраны моими товарищами, сами сможете убедиться. Я не отказываюсь ни от одного своего слова. Не идиоты же были большевики, когда строили БАМ и осваивали целину. Они искали для народа общее дело. Вспомните, как школьниками собирали макулатуру и соревновались пятый «А» с пятым «Б». В это время как раз и рождался социум. Но это, конечно, глобальная история. Я 25 лет с маниакальным упорством продвигаю идею, что нужно прибраться в стране. Не субботник устроить, а реализовать мощнейшую дорогостоящую программу уборки страны.
— Вы имеете в виду экономическую программу?
— В результате она будет экономическая, да. Но прежде всего она должна стать общим делом для всех. Это должна быть мощнейшая государственная политика. Если этого не произойдет, все так и останется на локальном уровне. Ну, построили мощнейший завод, ну, показали его. А там школу открыли. Замечательно? Замечательно. Но за этим не чувствуется дыхания огромной страны.
— В 2006 году вы, прервав съемки, прилетели в Омск на освящение Успенского собора. Вы помните этот момент? Зачем вам все это надо было?
— Отлично помню. Мне совершенно понятно — зачем. Вот если бы я не прилетел, тогда бы вы должны были у меня спросить: почему не прилетел? Или вы думаете, что мне денег дали, чтобы я побывал на освящении собора?
— Сейчас всякое бывает...
— Ну да, бывает...
— Не могу удержаться от банального вопроса: если бы вам дали возможность выбрать только одну свою картину, вы бы какую выбрали? Какая у вас самая любимая?
— Самую любимую я еще не снял... А вообще это странный вопрос. Это как про детей спрашивать: какой ребенок самый любимый? Каждая картина — это моя жизнь, это жизнь моих товарищей. Я снимаю не для денег, не для славы. Снимаю потому, что иначе не могу.
— Хорошо, переформулирую свой вопрос: какую свою картину вы чаще всего вспоминаете?
— Я их вообще не вспоминаю. И специально не пересматриваю никогда. Иногда бывает, что увижу случайно по телевизору какой-то эпизод из своей картину и думаю: «Ну надо же, как же мы тогда смогли это снять?»
