О деревообработке, человеческом факторе... и Афганистане.
Один из любопытных экспортеров Омской области, обеспечивающих россиян и иностранцев деревянными цилиндрическими палочками, ООО «Полюс» почти десять лет работает на рынке производства изделий из комлевой части березы. С этим представителем малого бизнеса журналистов познакомили в рамках пресс-тура по организациям, получающим муниципальные субсидии на компенсацию ранее понесенных расходов. Однако позже обозреватель «КВ» Анастасия ПАВЛОВА уже более подробно расспросила директора компании Владимира ЧЕРНЫХ о том, как живется деревообрабатывающему предприятию.
Омский «Полюс»
– Владимир Ильич, в ходе пресс-тура вы обмолвились, что ООО «Полюс» родилось после вашего знакомства с неким литовцем.
– В 2010 году, да. Но до этого я с 1999 года занимался древесиной, начав с отправки круглого леса в Китай. Эксперимент, правда, не удался.
– Почему?
– Я пытался работать с лесхозами в Седельникове, но все упиралось в русское «авось» – слишком недисциплинирован и непредсказуем наш народ. Начать мне помог Иван КОСТЮК, сейчас он директор БУ «Территориальный центр медицины катастроф», а тогда был заместителем руководителя санитарно-эпидемиологической службы Омской области. Китайцы работали по предоплате. Я три месяца прожил в Седельникове, пытаясь собрать поставку, но вместо трех обещанных вагонов собрал только полтора. Было стыдно и неприятно, все-таки я не привык так работать. Однако человек я упертый и от идеи отказываться не стал – выбрал себе партнера из числа единомышленников. Мы купили цех у седельниковского предпринимателя, который был укомплектован лесопильным оборудованием и лесозаготовительной техникой. Подыскивая рынки сбыта, я познакомился с литовцем Сигитасом МАЛИШАУСКАСОМ, директором деревообрабатывающего предприятия «КОСМАНТА». С 2003 года мы активно производили и сбывали пиломатериалы из местной березы, сотрудничая с Сигитасом – он перенаправлял их в США. В 2006 году появилась «Ава Компани», которая тоже сотрудничала с ним же, пользуясь нашими наработками и клиентской базой. В 2010 году наш партнер объявил, что ситуация на рынке изменилась, цена на лес значительно выросла и предложил дать мне в рассрочку оборудование для производства деревянных цилиндрических палочек. Пообещал обеспечивать заказами. Омичи, конечно, крутили у виска пальцем: «Володя, какие палочки, да кому они нужны?»
– Когда рассчитались за оборудование?
– Года через два. При этом территории-то у нас не было. Сначала базировались в ИК-8, но работать там было невозможно. Потом арендовали площади в УЧХОЗе. Сейчас вот находимся на 3-й Казахстанской. Но проблема всегда заключалась в качестве сырья – нам везли низкосортную древесину! Тогда мы подсмотрели у шведов универсальную пильную установку, которую можно эксплуатировать прямо в лесу. Скопировали технологию, адаптировав под свои нужды. Сделали ее наши же омичи под заказ. Я понял, что в Таре, Седельникове и дальше в тайге больше берез без сучков, но у них большое ложное ядро, которое проходит по всей длине ствола, при этом извиваясь и гуляя в разные стороны. Да и сам ствол березы ведь далеко не прямой. В радиусе 100-150 км от Омска ложное ядро у берез небольшое, но на них много сучков. Зато первые 1,5 метра – комель – идеально чистые. Встала задача: как же распилить это нижнее основание березы с максимальным выходом сортовой доски? Наши пилорамы на это не были способны. Так и родился «Муравей».
– Дорого обошлась вам собственная разработка?
– Себестоимость такой установки – 45 тысяч рублей. Копейки. Мы даже построили модель освоения производства ценной экспортной продукции – ведь на черновую мебельную заготовку из березы спрос постоянен. При этом березу очень трудно распилить и выбрать здоровые беспорочные места, годящиеся для заготовок. Существует три основных метода распиловки березы. Первый использует высокотехнологичное импортное оборудование, которое делает производство дорогостоящим. Количество таких деревообрабатывающих заводов крайне ограничено и в нынешних условиях вряд ли увеличится. Второй подразумевает промышленную валовую распиловку. Процент получения черновой мебельной заготовки составляет не более 10%. Остальные 90% – это рядовой материал лиственных пород, невостребованный на рынке. Рассчитывать на изменение конъюнктуры рынка в ближайшее время не приходится, поэтому многие предприятия пытаются освоить производство черновой мебельной заготовки и экспортировать ее. Но тогда встает другая проблема – дефицит нужного сырья и огромное количество отходов. Самый эффективный метод – индивидуальная выборочная распиловка. Тут используются ленточные и дисковые пилорамы, но их производительность очень низка даже для малого бизнеса. Ленточные пилорамы трудно обслуживать, они требуют очень высокой квалификации специалистов. Дисковые пилорамы дорого стоят, и под них нужно создавать сложную технологическую цепочку. К тому же если использовать длинномерное сырье, то процент получения мебельной заготовки составит все так же не более 10%, что сводит рентабельность практически к нулю.
– Так а вы что предложили?
– Применять индивидуально-выборочную распиловку, основанную на использовании лесных массивов, идущих не на промышленную переработку, а для заготовки дров, поскольку объем дровяной заготовки в несколько раз превышает промышленную. Дело в том, что львиная доля заготовки березы осуществляется частниками. Тысячи сельских предпринимателей перерабатывают миллионы кубических метров древесины лиственных пород на дрова и имеют стабильный налаженный рынок сбыта своей продукции. Стоит она копейки. Фактически масштабная заготовка круглого леса березы ведется, но комлевая часть ствола не отсортировывается, а идет на дрова, то есть на дрова уходит самая ценная часть древесины. По сути, в печах России сжигаются ее валютные резервы! Мы предложили оснастить заготовителей универсальными пильными установками (УПУ), в которых продольный распил бревна осуществляется стандартной бензопилой, монтируемой в качестве рабочего инструмента. Это дало бы возможность производить любой пиломатериал на месте заготовки, сократив транспортные расходы. Для заготовителей, у которых недалеко от места заготовки есть электросети, установку можно комплектовать приводом от электродвигателя. Пилорама проста в обращении и не требует специального обучения по работе с ней. Она разборная, ее можно перевезти на легковом автомобиле, смонтировать в течение 25 минут непосредственно на деляне без подготовки площадки. Конструкция надежна, у нее нет дорогостоящих запасных частей. Индивидуальная распиловка позволяет получать материал точной геометрии и очень высокого качества практически строганной поверхности.
– Хотите сказать, что это инновация?
– Нет конечно. Подобная распиловка и сортировка применялись в 1940-1960 годах в механизированных лесхозах. Аналогичные методы работы использовали совнархозы, гортопы, а затем министерства местной промышленности. Но, к сожалению, сейчас это не приживается. Без прямого участия государства осуществить такую программу самим невозможно. Но создание лесохозяйственных объединений по нашему принципу (с сушильным хозяйством, строгальным цехом, котельной) решило бы вопрос появления в селах рабочих мест, уменьшило бы отток квалифицированных кадров и молодежи в город. По сути, это готовый бизнес, способный приносить по 200 евро за один куб пиломатериалов. Это высочайшая производительность, учитывая, что все части берез используются по максимально выгодному назначению. При этом котельная обеспечивала бы теплоснабжение всему поселку.
– Я поняла, да, что лучшая часть дерева бы шла на производство мебели и прочего, а не сжигалась, как сейчас. Звучит разумно. Получается, только вы сами и используете «Муравья»?
– Да, на сторону мы создали только 20 таких установок. 17 из них раздали бесплатно под обязательства поставлять нам сырье. Но владельцы так и не поняли всех преимуществ оборудования. Троим физлицам продали наши пилорамы за 75 тысяч рублей. И те отбили потраченные деньги за 1,5-2 месяца.
– Расскажите о цикле производства на «Полюсе».
– К нам приходит длинный необрезной пиломатериал. Бензопилой его нарезаем, сортируем и пускаем на многопильный станок, делающий обрезной продукт. Древесина второго сорта идет на производство поддонов. Заготовка для палочек направляется в сушильные камеры, затем на фрезерный станок, на торцовочный, потом на шлифовку, в сортировочный и упаковочный цеха. Есть станки, на которых нарезаются шканты, делаются конусы-сферы.
– Сколько стоит все это оборудование?
– Миллионов 6-7 рублей.
– Что вы конкретно производите?
– Черенки для лопат, граблей и прочего садово-сельскохозяйственного инвентаря, палочки для мороженого и леденцов, художественных и макияжных кистей, флажков, ландшафтного дизайна, спицы, соединительные шканты для мебели и срубов, игрушки для домашних животных (дразнилки с кисточками для кошек). Кисточками из наших палочек чистятся электроплаты «боингов» в Индии. Более 50% продукции мы отправляем на экспорт, кроме Индии, в Литву, Бельгию, Испанию, Италию, Украину, Беларусь. В числе наших клиентов медицинские учреждения, цветочные салоны, ландшафтные дизайнеры и практически все фабрики по производству мороженого, работающие на территории России. Наш рекорд – 600 кубометров переработанного необрезного пиломатериала в месяц. А в среднем ежемесячно мы перерабатываем около 400 кубических метров.
О планах и идеях
– Как обстоят дела с конкуренцией?
– В России мы до недавнего времени были монополистами. Но и сейчас сохранили лидерские позиции, потому что другие игроки слишком мелкие или они не могут вписаться в конъюнктуру. В Кировской области, например, превосходная береза, да и территориально они расположены гораздо выгодней, чем мы. Но там работают по другим технологиям – они в сыром виде производят круглые заготовки, а потом только сушат. Если есть сучки, напряжение древесины их гнет. Но на экспорт такое не подходит. Мы же сначала сушим пиломатериал, потом калибруем его и изготавливаем изделия. Но у нас, повторюсь, большие проблемы с сырьем. Мне, по большому счету, нужно только 150 кубов рейки в месяц, чтобы производить 50 кубов круглой палочки. Это идеал, на который мы стремимся выйти. Нам бы позволило это ежемесячно зарабатывать столько, чтобы не иметь задолженности по зарплате, вовремя расплачиваться с поставщиками, модернизировать производство. У нас работают талантливые люди. Например, инженер, Сергей ГАВРИШ – не было еще ни одной задачи, которую он не мог бы выполнить! Недавно мы покупали китайские сортировщики по 650 тысяч рублей, но 30% бракованных палочек все равно остается. Приходится использовать ручной труд – все равно машина не сможет так эффективно отсеять некачественный материал.
– Ну вот, а принято ругать человеческий фактор.
– Он тоже имеет место быть. Остро строит вопрос производительности труда. Сейчас я разбил сотрудников на бригады, перевел их на хозрасчет, то есть я у каждой выкуплю готовые изделия. Мне так проще будет разделить ответственность за конечный продукт, а у людей появится возможность заработать больше. Но пока эта система не апробирована. Важны, опять же, и технологии обработки. Потому что работа-то произведена, зарплату я должен выплатить, а выбросить партию из-за сколов, конечно, обидно: 70 тысяч рублей на куб материалов – это довольно много. Поэтому мы сейчас тестируем торцовку проходного типа. Я объездил немало китайских заводов аналогичного нашему профилю, там мне и пришла в голову эта идея при наблюдении за конкурентами. Сейчас финальная стадия обкатки этого станка, в дальнейшем я хочу запатентовать наше изобретение. Через пару недель мы запустим его серийное производство.
– Кстати, почему только круглые палочки? Понятно, что это совсем другая технология. Есть мысль производить и плоские палочки для мороженого? Они ведь более популярны.
– Да, это так, ведь круглые используются только для фруктового льда и изредка для эскимо. Конечно, было бы неплохо, но это потребует вложений 10-15 миллионов рублей, которых у меня нет. Даже проект такого завода у меня есть, а денег нет. Накопить за эти годы ничего не удалось, мы едва выходим в ноль. Наш оборот – миллион евро в год. Были дни, когда у меня работало 120 человек – по 25-30 человек в смену (две дневные, две ночные) плюс административный состав. По идее, нам нужно продавать на 7 миллионов рублей в месяц готовой продукции, чтобы выйти в плюс. Но нужно платить за аренду территории 320 тысяч рублей в месяц, арендовать погрузчики, базу и тратиться на прочие накладные расходы. Добавим к этому чрезвычайные ситуации. За последние годы у нас случилось два пожара и один ураган, каждый отнял по миллиону рублей. Пока что пытаемся выкрутиться за счет автоматизации. Для сравнения: этот миллион евро в год у Сигитаса делают всего пять человек. Спрос на нашу продукцию гораздо выше, чем мы можем произвести, могу сказать, что наш завод загружен лишь процентов на 20. Все станки не могу загрузить из-за некачественного сырья. Я уже говорил, что нам, по идее, нужно не более 150 кубов в месяц пиломатериала, а я покупаю по 500-700. Низкосортную древесину использую для производства поддонов. Вообще-то на этом мы вообще не зарабатываем, хотя поставляем их на местный «Полиом» и тюменский Knauf Insulation. Раньше мы делали 14 000 поддонов в месяц, обслуживая в том числе «Сибур Тобольск». Сейчас производим 5 000 поддонов ежемесячно. Чтобы они приносили доход, объем должен быть от 10 000, но совсем отказаться от них мы не можем – если будем сжигать отходы, то потеряем на этом миллионы. Найти новых клиентов пока не получается – рынок поддонов очень высококонкурентный. Лучше мы сконцентрируемся на совершенствовании технологии сортировки сырья.
– А если покупать березу не только в Омской области?
– Да мы уже. Возим и из других регионов, но везде сырье оставляет желать лучшего. Нюанс еще в том, что это напрямую влияет на зарплату сотрудников. Она, кстати, сдельная, а норматив был разработан после того, как я сам простоял за станком смену. Я разделил получившиеся результаты на два – ведь я как собственник напрямую заинтересован в результате, у наемных рабочих такого не бывает. Минимум за смену можно заработать 1200 рублей.
– Ну ладно, с плоскими палочками понятно. Почему не производите палочки для еды? Они ведь цилиндрической формы.
– Это тоже другая технология – сначала нужно замочить древесные чурки, снять крупный шпон. В Омске уже обанкротилось предприятие, которое вздумало этим заниматься.
– Разве это не прекрасная бизнес-ниша?
– Более чем. Но с этими заказчиками из Южной Кореи я и сам вел переговоры. Их подход был довольно хитрый: они обещали научить производить палочки, а мы за свой счет должны были приобрести оборудование под предлогом того, что они потом станут у нас заказывать продукцию. Я предложил вложиться в станки совместно, но они не согласились, и я прекратил общение – мне не понравилась перспектива оказаться обманутым. Но года два-три назад с ними все-таки решили сотрудничать на их условиях другие омичи. Я не ошибся – оплата за отправленный товар так и не поступила, а контракт и вовсе был разорван корейцами по обвинению в некачественности продукции. Я готов задуматься об идее производить палочки для еды, но опять же не раньше того, как обрету стабильный доход. Пожалуй, начну все-таки с плоских палочек, несмотря на то, что там серьезная конкуренция. Емкость этого рынка велика – 3 миллиарда плоских палочек потребляется в России ежегодно, из которых половина экспортируется из Китая. Есть куда войти, в общем.
– А ваших, круглых, сколько палочек в год в России используется?
– Миллионов 100, не больше. С китайцами вообще сложно тягаться – у них гораздо более развита промышленность, плюс повышена склонность к кооперации, в отличие от нас. К сожалению, мы не можем разрастись до того, чтобы и лес заготавливать самим, и обрабатывать пиломатериалы.
– Зубочистки? Слишком мелко?
– Да, плюс опять же другие технология, очередные вложения.
– Кредитуетесь?
– В этом году как раз должны закрыть все имеющиеся займы – брали на оборудование и пополнение оборотных средств. Но придется опять занимать, не получается у нас никак обойтись своими силами. С 2013 года мы стабильно участвуем в городских конкурсах на предоставление субсидий — за эти годы получили более 852 тысяч рублей на возмещение затрат.
– Новые рынки сбыта ищете?
– Конечно. Сейчас ведем переговоры о поставках палочек в США (уже заранее опасаюсь согласия, ведь тогда опять возникнут проблемы с сырьем), там очень развита культура использования их для всяких поделок и прочего. И стоят они на 30% дороже, чем в Европе. У нас, к сожалению, такой практики нет. Я пробовал бесплатно предложить наш брак для подобных игр в детские сады и школы, но они отреагировали неохотно. Жаль сжигать то, на что уже потрачен наш труд.
– Разве никак нельзя этот брак переработать?
– Да можно, разумеется. Но этим должны заниматься куча мелких предпринимателей, а не поточное производство. То есть это полноценный параллельный бизнес. Нам в принципе играет на руку и рост доллара, плюс мы удобно расположены, в Омске недорогая рабочая сила, но все равно выживать крайне тяжело. Хотя перспективы у такого бизнеса прекрасные: вся Европа переходит на более экологичные, перерабатываемые продукты (вплоть до того, что дерево должно сменить пластик в палочках для размешивания кофе). Сейчас ведем переговоры с одним производителем ушных палочек, одного его нам как раз хватит, чтобы обрести надежную почву под ногами.
– Но вы только оптом торгуете?
– Мы отдаем штучные мелкие заказы на палочки для какого-нибудь домашнего производства конфет, леденцов, сахарной ваты нашему партнеру из Новосибирской области, так что контроль за этим сегментом рынка сохранен. Он составляет около 10% от всего объема. Но мы специализируемся на заводе на крупных поставках, да.
Афганский период
– Чем вы занимались до торговли лесом и производства палочек?
– В 1989 году я дембельнулся – застал вывод войск из Афганистана – и ездил на вахту на Север, трудился оператором водонапорной станции. Зарплаты хватало, чтобы целый месяц навещать сослуживцев, раскиданных по всему СНГ. В одной из таких поездок познакомился с одним коммерсантом в поезде, разговорились о том, чем живем. Узнав, что я работаю в нефтегазодобывающем управлении в Муравленково (Ямало-Ненецкий автономный округ), он попросил меня пролоббировать его персону для пропуска туда – хотел купить использованные трубы. Сделка в итоге состоялась, правда, денег я за это так и не получил... В 1990-м я принялся спекулировать всем подряд, пользуясь связями своих боевых товарищей: возил хлопок из Таджикистана, арбузы, всем подряд обеспечивал местные овощебазы. Быстро разбогател, ворочал миллионами. В 1994 году состоялись первые торги приватизируемого муниципального имущества. Моя бухгалтер купила на них комиссионку на 5-й Линии с обременением 3 года содержать коллектив и поддерживать соответствующий профиль. Спустя 3 года мы переделали ее в продовольственный магазин.
– В общем, были предпринимателем.
– В основном я занимался общественной деятельностью. Мой юрист однажды увидел в газете объявление о том, что Фонд инвалидов войны в Афганистане ищет представителя в Омске. А я, как уже рассказал, поддерживал плотные отношения с бывшими сослуживцами и семьями погибших, можно сказать, уже возглавлял местный филиал Фонда. Я отправился на переговоры в Москву и был шокирован, попав в перекошенную избушку, в которой меня встретила сморщенная старушка... Тогда председателем Фонда был Валерий РАДЧИКОВ, мы совпали с ним во взглядах. Но до этого пришлось пару лет потратить на то, чтобы протоптать к нему дорожку – я ведь инвалидом не был! В итоге, добившись аудиенции, выложил все карты на стол: да, я не инвалид, но служил в батальоне специального назначения ГРУ (РАДЧИКОВ – полковник спецназа ГРУ), хочу с тобой работать, проверяй меня как угодно. Он согласился.
– Как проверял?
– По сути, нам дали квоту, на сумму которой я мог оказать услуги декларирования коммерсантам. Тогда ЕЛЬЦИН издал указ, освобождающий четыре структуры – Всероссийское общество слепых, Всероссийское общество глухих, Национальный фонд спорта и Фонд инвалидов войны в Афганистане – от таможенных платежей. Грубо говоря, нам дали в аренду границу. Создать в Омске филиал Фонда оказалось несложно. Я собрал всех ребят и рассказал, что теперь мы сможем заработать на наши социальные нужды, по сути, продолжив заниматься, чем и раньше.
– И что за товары вы перегоняли?
– Одежду, компьютерную технику и так далее. Нельзя было заниматься только акцизными товарами – сигаретами, алкоголем, пушниной, золотом, автомобилями.
Я работал честно, у меня была отличная команда, я осознавал всю ответственность, и у меня все сходилось копеечка в копеечку. Программа моих действий была утверждена на четырех уровнях – у ПОЛЕЖАЕВА, у ПОДОСИННИКОВА (городской совет), РОЩУПКИНА, ВАРНАВСКОГО. Я, наверно, один из немногих, кто не пострадал из всей структуры Фонда. В других регионах все было подчистую разворовано, многих председателей либо пересажали, либо убили.
– С омскими предпринимателями работали?
– На мою просьбу подыскать мне местных клиентов ПОЛЕЖАЕВ не отреагировал. Помог зам РОЩУПКИНА, но заказы были смехотворные – ну что такое 10 компьютеров? Я налаживал контакты в столице, только так удавалось закрыть квоту. Просуществовало все это недолго, но нам удалось многое сделать для членов Фонда. Например, была построена пятиэтажка для инвалидов и семей погибших, выторговано 56 автомобилей «Ока». Деревенским жителям ремонтировали дома, ставили стационарные телефоны, помогали решать кучу других мелких вопросов. Социальные службы потом удивлялись, как нам все это удалось – Омск стал одним из двух регионов, в которых ЕЛЬЦИН воплотил свои предвыборные обещания. Я лично здоровался с ним за руку у памятника Жукову, когда тот приезжал. Мы также были единственной общественной организацией, которой ВАРНАВСКИЙ выделил кабинет в Заксобрании (чуть позже появились «Женщины России»). Мы на реализацию своей программы оставляли себе всего 1% от сделки, но нам хватало на все, потому что обороты были сумасшедшие – 150 млн евро в год. Все закончилось в одночасье, вы, наверное, слышали.
– Да. В День милиции в 1996 году прогремел взрыв на Котляковском кладбище у могилы убитого Михаила ЛИХОДЕЯ, ставшего председателем Фонда инвалидов войны в Афганистане после Валерия РАДЧИКОВА. ЛИХОДЕЙ пытался разоблачить РАДЧИКОВА, обвиняя его в легализации преступных доходов через Фонд. Вас как-то затронули аресты?
– Обыски были, но моя документация находилась в полном порядке. Но на тот момент в Фонде уже ощущался явный раскол как следствие борьбы силовых структур. Льготы отменили, а новому руководству фонда не были интересны заботы инвалидов – только коммерческие проекты. Меня приглашали к ним работать, но я, разумеется, отказался и снял с себя обязанности председателя. Сейчас Фонд выполняет социальные функции, выдает путевки и прочее, но, конечно, такого размаха, как в наше время, нет и в помине.
Ранее интервью в полном виде было доступно только в печатной версии газеты «Коммерческие вести»от 8 августа 2019 года.
