Прошлый год был рекордным по увеличению средств в Омский аграрный центр из федерального бюджета: мы получили более 160 млн. рублей под 12 научно-исследовательских тематик.
Еще до периода самоизоляции гостем кухонных посиделок в «Коммерческих Вестях» был экс-министр сельского хозяйства, а ныне директор Омского аграрного научного центра Максим ЧЕКУСОВ. Ранее беседа с ним была не доступна в полной версии. Разговор с журналистами редакции о новых проектах АНЦ, экономике сельского хозяйства, а также о личных причинах его ухода с должности министра записала обозреватель Анастасия ИЛЬЧЕНКО.
– Максим Сергеевич, вы около года назад возглавляли Омский АНЦ в качестве врио, а с сегодняшнего дня стали директором учреждения. Поздравляем с назначением! В начале 2018 года СибНИИСХоз стал Омским аграрным научным центром. Что изменилось?
– К СибНИИСХозу присоединились Сибирский НИИ птицеводства, который находится в Морозовке, и Всероссийский НИИ бруцеллеза и туберкулеза животных на Лермонтова. Сегодня этих юридических лиц нет, мы представляем единый имущественный комплекс под одним названием. Наш центральный офис на Королева, 26 в здании СибНИИСХоза.
Сегодня у нас работают 320 сотрудников, из них 120 ученых: 12 докторов наук, 62 кандидата наук. В последнее время активно занялись молодежной политикой. Если в 2018 году не было ни одного аспиранта, то в августе 2019 года сразу десять сотрудников поступили в аспирантуру. В этом году еще семь человек записались на поступление. Важно, что пошла динамика по подготовке кадров. 16 ученых, включая меня, пишут докторские диссертации. Четыре человека из новой молекулярно-генетической лаборатории стажируются в Подмосковье в институте биотехнологий.
Мы прошли перед новым годом отбор на создание селекционно-генетического центра. Ждем финансирование, готовим проекты. Это позволит и материальную базу поднять, и приобрести технику, и построить семенной завод. Размахнулись на серьезную сумму – 1 млрд. 200 тыс. рублей. Если раньше у нас только единицы выезжали на мероприятия по России и за рубеж, то в прошлом году 35 человек посетили стажировки, Дни поля, выставки, семинары, совещания. Мы ставим компетенции людям, чтобы они были узнаваемыми в своей среде. Для нас главная задача сегодня – не только обновить фонды, начиная с ремонта здания, приобретения техники, лабораторного оборудования, но и создать ученого нового поколения. Вот этим я занимаюсь сейчас.
У нас 57 объектов недвижимости в Омске и в районах области. 37 тыс. га земли, где мы создаем сорта, размножаем их.
– Сколько гектаров находятся в Омске?
– На полях СибНИИСХоза порядка 800.
– Какая деятельность Омского АНЦ считается основной?
– Если смотреть по количеству занятых сотрудников и по доходам – растениеводство, селекция и семеноводство, которые мы ведем по 14 культурам. Это зерновые – пшеница, мягкая пшеница, твердая, озимая, фуражные культуры, кормовые. Ставим, например, в приоритет развитие семеноводства многолетних трав. В стране практически нет семян с известным происхождением, нет высоких репродукций.
– Что это значит?
– Сегодня сеют люцерну, семена которой считаются обезличенными. Как картошка «Ермачка», которую бабушки продают (а она уже выродилась), так и многолетние травы: используются семена массовых репродукций, обезличенные, и не понятно, какого качества.
– Чем это плохо?
– Влияет на корма, поэтому проблемы возникают и с количеством молока, и с его качеством. Сегодня мы пригласили молодого кандидата наук Вячеслава ШЕПЕЛЕВА возглавить это направление. Когда многолетние травы посеем, то смело можем четыре года собирать семена – это будет одна и та же репродукция, что очень выгодно для производителей семян.
– Профессор аграрного университета Владимир ШАМАНИН занимается разведением особых злаков. Омский АНЦ тоже специализируется на них. Вы конкурируете?
– По сути, мы партнеры. У нас даже есть «Омская юбилейная» пшеница, которая создана совместно к 100-летию вуза. Сейчас на федеральном уровне и в регионе ведется разговор о создании научно-образовательного центра. Мы уже работаем в этих рамках: наши сотрудники учатся в аспирантуре ОмГАУ, у нас открыто две базовые кафедры – птицеводства и земледелия.
– Их фиолетовая пшеница стала, по сути, событием года федерального масштаба. А у вас какие наработки в этой сфере?
– Вопрос не в том, чтобы удивить общество или партнеров какими-то маркетинговыми фишками. Мы работаем на потребителя, создаем сорта с высоким потенциалом урожайности, с хорошим качеством, например, по твердой пшенице на первый план вышло содержание глютена. Чем его больше, тем пшеница ценнее для производства макарон. Эта тенденция пришла из Европы. Я в конце прошлого года приобрел дорогой прибор для измерения глютена, и сегодня наши ученые при создании сорта сразу могут понять, будет ли он востребован макаронной промышленностью. Нам цвет не важен. Мы занимаемся другими вещами – устойчивостью от вредителей, болезней, от ржавчины, которая поражает и стебель, и листья. И как раз запуск молекулярно-генетической лаборатории позволит выделять маркеры генов и с ними работать. В конечном итоге сможем даже идентифицировать собственные образцы пшеницы. Если найдем в чужом зерне наши исходные линии, будем понимать, что кто-то украл у нас разработку.
Мы занимаемся 14 культурами, 140 различными сортами. В стране и в Сибири держим пальму первенства. Нашими сортами засевается 10 млн. га. Национальный центр зерна им. Лукьяненко в Краснодаре сегодня приближается к 5 млн. га, а у нас 5 млн. – от Башкирии до Красноярска и еще 5 млн. в Казахстане.
– Какая самая популярная ваша пшеница?
– «Омская-36». Этот сорт занимает более 1 млн. гектаров. Задача – не просто создать сорт, надо получить семена по разным видам культур и под них технологию возделывания. Чтобы аграрии воспринимали это как бизнес, управляли элементами технологии и получали гарантированный результат по качеству и объему.
– Какова экономика процесса?
– Если говорить о структуре доходов нашего центра, то прошлый год был для нас рекордным по увеличению средств из федерального бюджета: мы получили более 160 млн. рублей под 12 научно-исследовательских тематик.
– А какой был общий бюджет?
– Порядка 220 млн. рублей. По каждой тематике определен творческий коллектив. Эта модель работает третий год. В прошлом сезоне получили последние два направления: комплексные поисковые исследования по созданию новых сортов картофеля, где обязательным условием является ускоренное семеноводство и выход на рынок (мы же все-таки прикладная наука). И второе – создание молекулярно-генетической лаборатории, о которой я говорил. Что касается внебюджетных доходов – это реализация нашей продукции, роялти, т. е. авторское вознаграждение при внедрении созданных сортов.
– Как много?
– Процесс семеноводства непростой. Мы работаем в созданной нами системе, куда входят 55 семеноводческих хозяйств, с которыми заключены контракты. Мы их контролируем, обновляем семена, через них ускоренно размножаем. Эти хозяйства нам как раз платят роялти. У нас 19 патентов в Казахстане защищено.
– Приобрел фермер семена и что с ними делает дальше?
– Если семена высших репродукций, то должен их размножить, дойти до суперэлиты и потом ее продавать. Если для себя оставляет семена, то платит 2%, если продает и у нас выписывает сертификат, то платит 5%. Контроль идет и со стороны Россельхозцентра, и со стороны Госсорткомиссии.
– Роялти же не только в семеноводстве работает, есть варианты получения его в птицеводстве, животноводстве?
– Мы впервые за многие десятилетия создали породу «Омский перепел», она имеет значительно большую массу тушки и при этом неплохую яйценоскость – порядка 220 яиц в год. Если сегодня мы продадим родительское стадо фермерам, это будет просто реализация породного материала, если реализуем породному репродуктору, который дальше будет выращивать молодняк и продавать, тогда будем получать авторское вознаграждение от реализации молодняка. Нужно к этому стремиться.
– Но это направление пока менее развито?
– Да, в животноводстве, ветеринарии прикладная часть очень слабая. Задача – чтобы у нас в любом направлении прикладной характер сохранялся и мы были интересны, востребованы аграриями. Придется, думаю, создавать группы, которые станут внедрять инновации, выезжать в хозяйства и сопровождать процессы. Потому что технологии – тонкая штука. Я по первому образованию инженер, и мне понятно, что если, изготавливая какую-то деталь, нарушили технологию, то получат брак. Почему-то в сельском хозяйстве редко задумываются об этом.
– А федеральный центр финансирование выделяет по вашим запросам или по аналогии с нацпроектами есть темы, например, в птицеводстве, которые интересны и стратегически важны государству?
– 10 направлений, которые у нас были раньше, мы просто сохранили, нам на них выделили финансирование. Два новых направления, которые получили дополнительно в прошлом году, – картофель и молекулярная лаборатория – пришли к нам через отбор и защиту проектов. В 2019 году у нас вышла средняя зарплата по исследователям 40 тыс. рублей. Неплохо, потому что раньше она была значительно ниже, но все равно молодой исследователь получает мало. В этом году нам пришлось увеличивать базовую часть повышающими коэффициентами, чтобы молодежь могла как-то жить. У нас впервые за многие годы появилось служебное жилье у молодежи, у семей с детьми.
– Вы выпускник СибАДИ. Не пожалели, что ушли в сферу сельского хозяйства?
– Я сам из поселка Каменного на берегу Оби. Население там в основном занималось сельским хозяйством. В 1999 году окончил СибАДИ, а в 1998-м попал на практику в конструкторское бюро СибНИИСХоза. КБ в советское время занималось производством экспериментальных видов машин – сеялок, плугов, комбайнов, снегопахов, но эта техника после того, как ее изготовляли, писали красивый отчет, ставилась к забору. Мы когда чистили территорию, сдали 80 тонн металлолома. Потому что техника эта была не востребована, до поля не доезжала. Государство не спрашивало раньше результат внедрения. Да, что-то внедрялось, были прецеденты. Но в основном бюджет осваивался. Когда я пришел, КБ делало урны для города, решетки для областной больницы, киоски на Первомайский рынок, емкости под нефтепродукты. И в 1999 году, когда меня взяли ведущим инженером, компания определилась, что будет возрождать направление сельхозтехники. Мы начали с ее ремонта, а дальше стали заниматься производством техники для посева, культивации почвы. Раньше было много животноводства, и на этой волне, по сути, и развился экспериментальный завод. Мы измельчителей соломы делали тысячи штук и продавали по всей стране. Кроме того, создавали машины для животноводства, обработки зерна, технику для лабораторий для селекции, семеноводства. Работая в системе сельхознаук, я увидел всю страну, весь мир, бывал на сельхозпредприятиях, на выставках, на семинарах, защитил кандидатскую диссертацию по механизации возделывания картофеля. Чтобы развить предприятие, мне в 2001 году пришлось получить второе высшее образование – маркетинг. За это время вник в процесс. Он мне абсолютно понятен. Читаю лекции, в том числе преподавателям аграрного университета.
– Период многоводья, который сейчас идет в Омской области, может затянуться надолго, есть ли запросы на создание более влагостойких сортов зерна?
– Вы еще подтолкните, чтобы мы рисом начали заниматься (смеется)! Мы живем в зоне рискованного земледелия. Всегда гонялись за влагой. Но последние пять лет в регионе избыточное переувлажнение. Если раньше периодически подтапливало Называевск, Крутинку, где Мангутский канал, то теперь столкнулись с затоплением Исилькульский, Полтавский, Павлоградский, Одесский, Нижнеомский районы. Эта ситуация с переувлажнением присуща территориям от Тюменской области до Красноярска, и даже север Алтайского края зацепило. Воду в любом случае надо отводить. Мнение ученых, что это такой цикл, он пройдет, и мы опять будем гоняться за влагой. Нам даже пришлось поменять вектор исследований. Если раньше старались, чтобы стебель был длиннее, в нем накапливалась влага, то сегодня уже делаем уклон на низкостебельные сорта, чтобы не загружать комбайн лишней соломой.
Создавать сорта, чтобы можно было их выращивать в воде, это, наверное, неправильно. Основная проблема не с сортами. У нас трактор с дороги съезжает и тонет. Комбайн осенью заходит на поле – тонет, начинают вытаскивать – жатка отрывается, а ремонт дорогостоящий. Когда избыточное переувлажнение, мы получаем зерно низкого качества, это 5 класс, фураж, который сегодня особо не нужен стране. Нам требуется 4 класс. Раньше стремились 3 класс выращивать, но коллеги из Восточной Азии – Узбекистана, Казахстана, Турции научились хлеб делать из 4 класса, поэтому разница в цене между 4 и 3 классом снизилась. «Хлебодар», Ленинградский комбинат хлебопродуктов им. Кирова дают дополнительную маржу за хорошее качество, за клейковину выше 30. Но в основном сегодня тенденция к тому, что качество особо не ценится. Нужен объем и по комфортной цене.
– СССР был лидером по поставкам зерна, Омская область – одним из ведущих регионов в этом направлении. Как сейчас у нас обстоит ситуация с объемами поставок?
– В постперестроечный период были проблемы с объемом производимой продукции. Зачастую выращивали урожай, который только-только покрывал потребности региона. Последние годы мы стабильно выращиваем 3-3,5 млн. тонн. Мое мнение – мало. Можем спокойно выращивать больше 4 млн. тонн, если будем заниматься технологиями. Из региона вывозим на разные цели (не только на экспорт, но и на продовольственные цели, поскольку Ленинградский комбинат хлебопродуктов покупает 150-200 тыс. тонн высококачественной пшеницы в Омске) 1,7 – 1,9 млн. тонн. Это зерно, которое мы обязаны вывозить из региона, иначе у нас цена упадет ниже плинтуса и будут массовые банкротства сельхозпредприятий. Экспорт наращивается, вы слышали, что в стране по сельхозпродукции он превысил экспорт вооружений.
– В вашу бытность министром Омская область какое место занимала по объему производства зерна в России?
– Мы вторые в Сибири после Алтайского края, где на 2 млн. га больше, т. е. у них 5 млн. га сеется, а у нас 3. В стране мы в районе 15 места, потому что в Краснодарском крае, Ростовской области, Ставрополье производство – до 10 млн. тонн. Если мы 3,5 производим и гордимся, то там 10-12 млн. тонн один регион производит. Мы все время топчемся на одних цифрах урожайности – 12-17, максимум 18 центнеров, а должны уже за 20 уходить. Недавно разговаривал с главой самого северного района в Краснодарском крае, как они считают, самого захудалого. Спрашиваю: у вас урожайность 50 центнеров, вы просто посеяли и все? Он говорит: «Если мы трижды – при вспашке, посеве и когда озимые начинают активно развиваться – не внесем удобрения 200 килограмм «физики» (в действующем веществе примерно 70 кг), то получим ваши 18-20 центнеров». Там это элемент технологии, у нас – роскошь. В этом году наш центр приобретает удобрения на 10 млн. рублей. В прошлом году – ноль.
– А понятно, куда потом девать урожай?
– Почему меня НАЗАРОВ пригласил возглавить Минсельхоз? Он так рассуждал: работал человек агрономом после армии, потом стал директором хозяйства, главой района, министром – и всю эту ментальность тащит туда. У тебя, говорит, другие взгляды, ты системно мыслишь. Я именно ставил процесс, начинал с обучения. Вы абсолютно правы, нужны длинные контракты. Сегодня, еще не зайдя в полевой сезон, уже знаю, кому продам фуражное зерно, которое у меня все равно будет, потому что есть уравнительные посевы, и куда продам семена. У нас с реализацией семян проблем нет. Все фактически расписано, распродано, авансы получены. Мы комфортно себя чувствуем как создатели сортов. Я знаю рынок, потребителя, у меня уже предконтракт заключен. Так должен работать каждый аграрий.
У нас в регионе единственная система, где так получилось, – это AB InBev Efes (бывший САН ИнБев). Заключены договоры, определена цена, и исполняются взаимные обязательства. На заводе, которым «Благо» управляет в Тавричанке, проводят совещание, стоит вопрос: где купить рапс. Нужно обеспечить семенами своих партнеров, дать им авансы, чтобы они вложились в средства для защиты растений от той же капустной моли, т. е. нужно управлять процессом. Компания «Омское продовольствие» планирует серьезно заниматься крупами в Калачинске, они приезжают к нам и просят семена, чтобы в зоне – Калачинск, Нижняя Омка, Горьковское – вырастить овес с урожайностью 50 центнеров хорошего качества, размера. И мы сразу технологию ставим. Вот это интересно, перспективно.
Сегодня работать на диком рынке неправильно. Есть предприятия, которые игнорируют договоренности, даже взяв аванс, если видят чуть больше цену, уходят к другому партнеру. Я сторонник длинных договоров. Вот есть сети, которые круглый год покупают огурец у тепличного комплекса по 60 рублей: летом он стоит 10 рублей, а зимой – 200. Но 200 – это новогодние праздники, 8 Марта, а средневзвешенная цена как раз 60 рублей. А у нас зачастую получается, что в этом году мы срубили денег, в следующем без штанов остались. Длинные контракты как-то нивелируют этот процесс.
– В прошлом году было много разговоров, что зерно утекает в Казахстан. Но фермеры-то были довольны. В чем здесь дело?
– Северный Казахстан попал под жесткую засуху. Я был в августе на их полях и видел, что происходило. Во-первых, они подгорели, во-вторых, зерно свалили в валки, а потом две недели шли дожди, и оно проросло. То есть недополучили несколько миллионов тонн. Соответственно, это надо было нивелировать. Против чего было наше омское правительство? Когда приезжают непонятные люди, в поле перегружают из комбайна зерно и везут его через границу, мы не видим баланса. Когда Николай Валентинович ДРОФА подводил итоги, видел одну урожайность, а когда фермеры слили часть зерна таким образом в Казахстан, объемы сразу скорректировались. Но на каждый гектар получены субсидии, поэтому у государства есть законное право попросить агрария, чтобы он легализовал это зерно. Расчет на полях шел в основном наличными, значит, серая зарплата, серые доходы. Область была не против вывоза зерна. Единственная просьба была, чтобы аграрии выписывали декларацию, потому что везут зерно в другое государство. Но везли не фермеры, а казахстанские компании, обычные перевозчики, перекупы.
– Расскажите о глубокой переработке. Мы долгое время жили идеей биокластера, переработки из нашего зерна биотоплива. Каковы перспективы проекта?
– Остановило процесс федеральное законодательство. Сегодня, я так понимаю, не существует еще термина биотопливо и нет регламентов его применения. Если бы завод построили, он бы скорее всего обанкротился.
Есть много производных, которые можно получать из зерна, и это не только глютен, лизин, аминокислоты. Это только первый передел. Рынок глубокой-глубокой переработки зерна растет. В мире он востребован, но требуются передовые технологии. Нужно производить то, что будет востребовано. Завод в Ишиме Тюменской области сегодня не загружен. Белгородская область обеспечивает страну лизином, и в принципе нам больше не надо, чтобы кормить птицу.
Любой научный процесс нужно воспринимать как определенный бизнес-процесс. Мы должны быть самодостаточными и востребованными. Ученый не должен быть бедным. Сегодня я и перепелами занимаюсь, хочу построить здесь птицефабрики по бройлерам, где мы будем выращивать родительское стадо и продавать его фермерам, птицефабрикам, хотим построить роботизированную молочную ферму в ОПХ «Омское».
– А запросы есть?
– Есть. Россия по ряду позиций сегодня в сумасшедшей зависимости от европейских поставщиков, например, по свинине, птице, тому же картофелю, свекле. Они везут сегодня не сорта, которые можно размножить, а гибриды. которые на следующий год уже не взойдут. Правильно делают с точки зрения маркетинга. Если бы мы гибридами занимались, то роялти бы не собирали, голову себе не забивали, мы бы в стоимость продукции сразу свое авторское вознаграждение вкладывали. А мы сортами занимаемся.
– Прошел год, как вы оставили пост министра сельского хозяйства. Как можете оценить итоги своей работы в министерстве? Почему ушли?
– Не жалею, что поработал в правительстве. Я в него очень комфортно вошел и потом комфортно вышел. Причин ухода было несколько. Одна из основных – у меня в 2018 и в 2019 годах родились дочери. Сейчас четверо детей, и в цейтноте, какой был в правительстве, воспитывать их, помогать супруге просто невозможно – у тебя нет выходных, непонятно, когда отпуск. Мне нравится работать, когда я сам руковожу процессом. Работа в команде интересна, многому научила, но здесь у меня один руководитель – министр науки и высшего образования – и коллектив. Работая здесь, я могу людям сказать, что все проблемы, которые есть, внутри коллектива. Если мы их решим, организуемся по-другому, придумаем новые технологии, начнем работать более продуктивно, то у нас все будет хорошо. И этот процесс не зависит ни от губернатора, ни от президента. В министерстве я такого не мог сказать, потому что там ты винтик большой системы, где многое зависит от Министерства сельского хозяйства РФ, от позиции первого лица региона и от финансового блока.
Ранее материал полностью был доступен только в печатной версии газеты «Коммерческие вести» от 18 марта 2020 года.
