Там, где в прошлом году был рапс, а в этом поле отдыхает, — просто Чернобыль: ни сорняков, только голая выжженная земля. Становится страшно. Ингалы и Могильнопосельское Большереченского района – теперь зона, свободная от пчел.
Информация о гибели пчел этим летом в нескольких районах Омской области вызвала большой резонанс. Обозреватель «Коммерческих Вестей» Анастасия ИЛЬЧЕНКО связалась с членом Союза промышленных пчеловодов России Марией АЙТНАМАТОВОЙ и узнала, по какой причине произошел мор, что может помочь пчеловодам избежать случившегося впредь, и окунулась в обычные дела промышленной пасеки.
– Мария, давно вы занялись пчеловодством?
– Я выросла на пасеке и с детства принимала участие в работах. Сначала с отцом, а затем с 2015 года с супругом. Тогда мы решили завести несколько своих ульев. Но уже через год муж заговорил о создании большой пасеки и превращении пчеловодства из хобби в профессию и заработок. Чем мы и занялись. В 2017 году я впервые обратилась в Министерство сельского хозяйства Омской области. Просто пришла узнать, возможно ли на территории нашего региона получить грант на развитие пасеки. Сначала категорично сказали «нет», но после месяца переговоров нас – пчеловодов – все-таки услышали. Оказалось, не я одна желаю получить государственную поддержку и работать в открытую. В конечном итоге Минсельхоз принял решение расширить границы господдержки, включить в нее пчеловодов. Но в 2018 году я не смогла получить грант — не хватило баллов. В 2019 году пошла снова, собрав себя в кулак… В январе 2019 года в нашей семье произошла трагедия – погиб мой супруг, отец получил травмы, которые превратили его в инвалида. Деваться было некуда, оставалось идти до победного. И я получила грант в размере 1,5 млн. рублей. С этого момента из пчеловода-любителя превратилась в пчеловода-промышленника.
– На что конкретно вам дали средства?
– На реализацию пчелопакетов, развитие породы пчел. С каждым годом качество пчеломатериала ухудшается, и нужно работать в направлении селекции. Естественно, нельзя купить 100 пчелосемей и с первого года начать торговать от них пчеломатериалом. На селекционные работы нужно время. Поэтому медовое производство также зачитывается в рентабельность проекта. Я стараюсь делить свои доходы по принципу 30-30-30-10: 30% прибыли должно приносить медовое производство, 30% – продажа пчеломатериала, 30% — сопутствующие пчелопродукты и 10% – сувенирная продукция. В этом году я впервые продавала свои пчелосемьи. Нареканий от покупателей не было, хотя их пока было всего 25.
– Это омичи?
– Да, в основном жители Большереченского и Тарского районов.
– Какую породу пчел вы начали размножать?
– Я занимаюсь среднерусской. Ее у нас в регионе можно пересчитать по пальцам. Она отличается особой злобливостью. Я приобрела исходный племенной материал в заказнике Красноярского края. Моя задача — получить гибрид третьего поколения с устойчивыми признаками породы. В этом сезоне был гибрид второго поколения.
– Каким образом происходит воспроизводство пчел? Что вы для этого делаете?
– Вывод маток происходит отдельно на территории, удаленной на 30 км от любых населенных пунктов. Большереченский район позволяет нам это сделать. Там мы выводим маток, подсаживаем их в отводки. После чего опять увозим, чтобы произошел облет, матка оплодотворилась трутнями своей породы.
– Почему вы выбрали злую среднерусскую пчелу? Чем она хороша?
– Я попробовала несколько пород и гибридов. У всех свои плюсы и минусы. Среднерусская, во-первых, чуть больше, имеет длиннее хоботок. Дело в том, что не из каждого растения пчела может добыть нектар, так вот у среднерусской для этого больше возможностей, она приносит больше меда. Во-вторых, она зимостойкая, меньше подвержена заболеваниям. Но самое важное, какой она делает мед. Я выбрала ее именно из-за этого. Пока пчела летит от цветка до улья, она перерабатывает нектар. У нее есть специальные железы, которые выделяют ферменты в нектар. И среднерусская добавляет в разы больше главного фермента – амилазы, чем остальные гибриды и породы. Поэтому мы получаем мед с диастазным числом выше 40 единиц. Это даже по советскому ГОСТу считается супер-мега-мед. К слову, в Германии мед с диастазным числом выше 40 единиц двухгодовалой выдержки продается по 600 евро за 1 кг. А в России — 600 рублей за литр. Вот вам разница. Это информация от моих покупателей из Германии, которые берут у нас свежий мед, а через пару лет продают в Европе. Мне, естественно, хотелось бы найти прямой выход на зарубежных покупателей, но в современных реалиях это невозможно.
А по поводу злобливости… Просто нужно научиться с ней правильно работать. Каждая порода требует особого подхода. Если карника простит небрежное отношение к себе (мужчины в чатах хвастаются, как они в жару работают в майке и только лицевую сетку надевают), то со среднерусской это не пройдет. Плотный скафандр, резиновые перчатки, потому что будут кусаться. Вот в этом году я вспомнила, где находится дымарь на пасеке.
Среднерусская пчела не любит переездов. После него к ней три- шесть дней лучше не подходить. Сильно стрессует и, естественно, выдает обратную реакцию в виде агрессии. Отличается и сбор меда. Мы пользуемся пчелоудалителями. Это элементарный прибор, основанный на пчелиных инстинктах, который позволяет забирать мед безболезненно, т. е. пчела и не понимает, что мы делаем.
– Стресс после переезда? Разве возможно держать пчел на одном месте, ведь растения имеют достаточно короткий срок цветения?
– На период получения гранта у меня уже было порядка 40-45 пчелосемей, они все находились стационарно в деревне. Мы пользовались только дикими медоносами, которые растут в радиусе 3-5 км от деревни. Понимая, что я девочка, что осталась фактически без мужской помощи, я купила землю. Мы посеяли медоносный конвейер. Он пока в процессе создания. Первый год мы пользовались только дикорастущим иван-чаем, на второй – распахали 68 га и засеяли двухлетним донником. И плюс мы удачно сделали паровое поле: к августу оно заросло сурепицей и дало дополнительный корм для пчел. В этом году посеяли смесь фацелии и синяка, но засушливая весна внесла свои коррективы: фацелия цвела, но нектара не отдавала. Весной будем опять подсеивать. В планах на следующий год еще на одном поле заложить мордовник, синяк и 2 га засеять подсолнухом. Посмотрим, что получится. Таким образом пытаюсь выстроить систему, чтобы растения зацветали поочередно и пчелу мы вывозили на поле еще спящую по снегу и спящую же поздней осенью забирали назад домой.
– Мария, сколько у вас сейчас пчелосемей на пасеке?
– Признаюсь честно, не знаю. За сезон я их так и не посчитала (смеется). Постоянно велась работа и не было времени. На начало апреля, когда я вынесла ульи из зимовника, было 125 пчелосемей. Сейчас примерно 150-160. Точное количество смогу назвать в ноябре.
– А сколько меда вы собираете в сезон?
– Каждый год по-разному. В прошлом было в районе двух тонн, в этом будет 2-2,5 тонны.
– Много земли взяли под медоносный конвейер?
– 76 гектаров.
– Какое количество человек работают на пасеке?
— Я всегда шучу: два с половиной человека (смеется). В основном работаем я и отец. Иногда мой молодой человек, когда приезжает с работы на Севере. Плюс мой ребенок, моя мама. И один наемный сотрудник у нас есть.
— Поскольку у вас уже больше 100 пчелосемей, вы промышленная пасека?
– Да, между пчеловодами есть проходной ценз из любительской пасеки в промышленную – 100 пчелосемей. Я являюсь членом Союза промышленных пчеловодов России, вхожу в большой совет, где ведется активная работа по протравам, ветеринарным правилам. Но мое сугубо личное мнение, что промышленная пасека от любительской должна отличаться не количеством пчелосемей и взятого меда, а технологиями. Допустим, дедушка в огороде имеет 10 пчелосемей – он будет изымать у пчелы весь мед, который ему позволяет семья. А промышленники зажаты рамками, которые диктует рынок. Если мы хотим торговать на международном рынке либо продавать мед, который должен проходить таможню, то должны подпадать под ветеринарные требования государств, с которыми хотим вести торговлю. И эти требования не позволяют нам забирать весь мед. Улей состоит из нескольких ярусов. Нижний – гнездо, верхние – магазин (склад). Так вот в магазине никогда не должна побывать пчелиная матка. Это главное условие промышленной технологии. Потому что там, где матка, там есть яйцо, расплод, а где яйцо – там корм. В корм пчелы заносят пыльцу, лекарства (если таковые есть) – и все это попадает в мед. Анализ покажет наличие лекарств. Например, для продажи меда в Китай требуется пройти анализ на 21 антибиотик.
Второе – использование техники. Например, я пользуюсь апилифтом – специальной тележкой, которая позволяет зажать нужный мне корпус, поднять его силой техники, отодвинуть в сторону и спокойно работать. Это погрузчики, линии по откачке меда, в которых человек присутствует в пределах – загрузить-выгрузить рамки. У меня сейчас более-менее промышленная медогонка, в которую помещается одновременно 90 рамок! Ни один любитель не может позволить себе такую роскошь. Ему это и не нужно.
– Перечисленное оборудование вы приобрели для продажи меда за рубеж?
– По большей части да. Но пока мне не хватает продукции даже на то, чтобы удовлетворить запросы постоянных клиентов и новых. Я этому безмерно рада. Стараюсь содержать пчел без антибиотиков. Даже когда весной на пасеке пошел аскосфероз, мы справились при помощи народных методов – чеснока и красного перца. Конечно, гораздо проще купить китайские полоски с антибиотиком – и меньше трудозатрат, и больше эффективность. Но мы этого не делаем – от клещей проводим обработку муравьиной или щавелевой кислотой. Буквально на днях проводила ее, конечно, получила ожог верхних дыхательных путей несмотря на респиратор. Но что делать, моя марка – это безантибиотиковый мед... Доказательством, что все это не зря, стала золотая медаль, полученная мною на «Агро-Челябинск» в 2020 году. Победила всех пчеловодов из Башкирии и получила удовлетворение.
– Расскажите о ситуации с травлей пчел пестицидами в этом году. Ваша пасека пострадала?
– Моя не пострадала. Я живу в селе Такмык Большереченского района, в 60 километрах от места, где были протравы. Мне удалось договориться с местными фермерами об использовании препаратов 3 класса опасности. И в моем населенном пункте, слава богу, не сеют рапс. Именно его обрабатывают инсектицидами 1 класса опасности. А ситуация была такая: аграриев обязали предупреждать об обработках, и информация от них выглядела примерно так: с 1 по 15 мая – первая обработка (1 класс опасности), с 20 по 31 мая – вторая обработка… Они подстраховались, но дело в том, что невозможно ограничить лет пчелы на 14 дней. Если через сутки ты выпустишь ее, и она пойдет на поле, обработанное контактным инсектицидом, то неизбежно погибнет.
– На сколько дней можно закрыть пчелу и не дать ей летать?
– Если на улице не стоит жара выше 25, то сутки можем удержать. Надо понимать, что существуют биоинсектициды, которые действуют только на конкретную мошку на рапсе и не губят все живое вокруг. В прошлом году в Любинском районе был мор пчел. Когда сделали анализ зеленой массы и погибшей пчелы в лаборатории в Москве, то оказалось, что там намешано столько разных препаратов, что москвичи позвонили пчеловоду с вопросом: жива ли деревня. Если бы ветер дул в другую сторону, могли погибнуть люди. Некоторые аграрии у нас бездумно относятся к протравам. Им важно, что 1 класс опасности стоит дешевле, чем биоинсектициды. Мы пытаемся разговаривать с нашим министерством, предлагаем выделять аграриям субсидию на 3 класс опасности, который безвреден для пчел.
Нарушаются и санитарные нормы по посевам. Так было и в Ингалинском поселении. Подобные культуры не должны сеяться ближе 7 км от деревни, но когда по трассе едешь, видишь цветущий рапс, а рядом – дорожный указатель «Ингалы». Ладно, гастролирующие пасеки, их предупредили – они уехали, а что делать дедушкам, которые держат пчелу дома? Почему они должны со своей земли сниматься и куда-то бежать?
– Получается, предупредительная система в принципе при использовании препаратов 1 класса опасности не сработает?
– Она не спасет не только пчел, но и остальную флору. Когда я летом проезжала Ингалы на машине, ни одного щелчка по лобовому стеклу не произошло, ни одного насекомого там не было. Над этими полями не видно птиц. И там, где в прошлом году был рапс, а в этом поле отдыхает, просто Чернобыль: ни сорняков, только голая выжженная земля. Становится страшно. Ингалы и Могильнопосельское Большереченского района – теперь зона, свободная от пчел. Там не осталось ни одной пчелосемьи в этом сезоне. И покупать пчел люди больше не будут, нет никакого смысла.
– Куда вы продаете мед?
– В северные регионы – в ХМАО, Тюменскую область. Есть отправки в Москву, Санкт-Петербург. В данный момент небольшая партия уехала в Иркутск. Покупатели часто вывозят мой мед за границу. Уже три года подряд – в Финляндию, Испанию, Германию. География растет.
– Мария, кроме пасеки вы развиваете и агротуризм. Как это выглядит?
– В этом году ко мне приезжали мои подписчики в сети Инстаграм. Они хотели посетить Большереченский зоопарк и заодно посмотреть пасеку. Я им выдала защитные костюмы, провела экскурсию – мы заглянули в один из ульев, увидели королеву-мать, у каждого была возможность подержать медовую рамку, сфотографироваться с ней. Также мы проводим экскурсию по местности. На земле, которую я купила, раньше стояла деревня Красный Яр, исчезнувшая с лица земли. Сохранились археологические памятники, где уже два года ведутся раскопки. Я сама историк по образованию, археолог, поэтому поспособствовала спасению памятника. Кладбище Красного Яра (18-19 века) расположено на обрыве высотой 10-15 метров, и сейчас останки осыпаются в Иртыш. Археологи их изымают и перезахоранивают.
Еще один объект – Ивовая роща – был обнаружен случайно. Деревья сажались в честь уходящих на фронт солдат. На памятнике воинам-фронтовикам Великой Отечественной войны, который находится в Такмыке, от деревни Красный Яр указаны всего 18 фамилий, а деревьев – 145. Мы провели гигантскую архивную работу и установили все 145 фамилий. Создали проект по воссозданию рощи, превращению ее в памятное место Большереченского района, облагораживаем территорию, устанавливаем беседки, чтобы люди могли прийти и поклониться своим предкам. К слову, из 145 человек с фронта вернулись 15. Этот проект мы подавали на Президентский грант, но в этом году его, к сожалению, не получили. Я посмеялась и сказала: «У меня с первого раза с грантами не получается, давайте попробуем еще».
– Получается, вы живете на исторической родине?
– Я живу в селе Такмык Большереченского района пять месяцев в году. Все остальное время работаю в Омске – фотографом и мамой.
Знаю, что планируется выделение грантовой поддержки на агротуризм. У меня есть планы, но есть и страх, что предложение будет не востребовано. Во-первых, из-за значительной удаленности от города. Во-вторых, нам нужно будет предложить цену, которая сможет конкурировать с пригородной зоной отдыха, а в современных экономических условиях это практически невозможно.
– Программа агротура обширная, продлится до самого вечера. У вас есть возможность предоставить туристам ночлег?
– Есть домик, в котором можно разместить до 5 человек, и палаточный городок. Естественно, если говорить о развитии направления, то я вижу мини-экодеревню с деревянными домиками, беседками, мангальными зонами, прокатом лодок, велосипедов. Есть возможность организовать мастер-классы, например, по изготовлению свечей из натурального воска или медового мыла, по натягиванию рамки или созданию сувениров – цветов, залитых воском и сохраненных навечно.
Пасека сама по себе привлекательное природное место. У нас ходят косули. Я уже два года практически наступаю на ее детенышей, когда обхожу территорию. Прижилась и лиса, причем настолько, что когда едешь на машине, она садится и как домашняя собачка тебя пропускает. Бобры есть, енотовидные собаки, кабанчики, не стесняясь, роют картошку. Весной у нас лебеди гнездуются. В этом году было 11 пар.
– В рамках агротуризма вы занимаетесь и апитерапией…
– Да, у нас есть апибаня. Это небольшой домик с лежанкой, под которой находятся пчелы. Человек ложится, и дальше пчелы делают свою работу: сначала усыпляют, потом пробуждают. Эффект я проверяла на себе: ощущение, будто ты на пляже в Турции, ничего не делая, пролежал месяц. Как-то после постройки апибани зашла и прилегла на пять минут. Казалось, что и глаза не закрывала, все слышала, в том числе деревенских собак. Но потом пришла мама и сказала, что сплю уже 2,5 часа!
Я занимаюсь и пчелоужалением, но с осторожностью, и только если человек гарантирует, что у него нет аллергии. В основном лечу спины, суставы, колени и мигрени. Но, конечно, нельзя за один день решить эти проблемы. Там своя методика: не только определенные зоны имеют значение, но и количество ужалений – начинаем от одной и заканчиваем 10.
Ранее интервью было доступно только в печатной версии газеты «Коммерческие вести» от 25 авуста 2021 года.
