«Существует миф, что Берлин – это европейская столица современного искусства, куда съезжаются все художники, там более пятисот галерей и так далее. Я в этот миф тоже долго верил...».
В октябре в выставочных залах городского музея «Искусство Омска» прошла выставка «Берлинский транзит», где можно было увидеть работы более чем двух десятков русскоязычных европейских художников, проживающих в Берлине. Идея этой выставки принадлежит омскому художнику и режиссеру Василию МЕЛЬНИЧЕНКО, который с 2015 года тоже работает в Германии. Накануне открытия выставки обозреватель «КВ» Николай ГОРНОВ встретился с ним и выяснил, как живется сегодня творческому русскоязычному человеку в Берлине.
– Василий, расскажи, зачем приехал в Омск? Плановый ли это визит? В чем особенность «Берлинского транзита»? Сам ли ты предложил музею «Искусство Омска» выставить работы русскоязычных художников из Берлина или это музей предложил?
– Визит плановый, только я планировал приехать не в сентябре, а в октябре, пришлось сдвинуть сроки по семейным обстоятельствам, у моей мамы возникли проблемы со здоровьем, к сожалению. Инициатива проведения выставки принадлежит директору музея Ларисе ТИМКОВОЙ, незадолго до отъезда я получил от нее письмо с предложением что-нибудь сделать, если я вдруг соберусь приехать в Омск. Я очень удивился, поскольку был в полной уверенности, что я для Омска отрезанный ломоть и никто меня здесь не помнит, тем не менее предложение я принял, хотя времени для ее подготовки оставалось мало, а позже понял, что правильно сделал.
Еще позже появилась идея сделать социально-антрополо-гический проект, показать срез европейского искусства, работы русофонных художников Берлина. Вообще в Германии в силу ряда причин значительно представлены русские художники, они оказали и продолжают оказывать сильное влияние на немецкое и европейское искусство в целом. Я переговорил с большим количеством художников, предложил им представить свои работы в Омске, и большинство из них согласились. Понятно, что никто не смотрит в эту сторону, в Омске ничего не происходит, нет ни фестивальных площадок, ни крупных выставок, ни коллекционеров, по сути, это просто белое пятно. Тем не менее потребность в зрителе у художника есть.
– Сколько художников будет представлено на выставке?
– Больше двадцати. Работы у всех разные, порядка 90 работ – бумажные, и еще будет шесть видеопроекций. Центральная идея выставки – желание расширить горизонты, сделать интервенцию европейских художественных образов, практик, идеологий. Эта идея мне представляется вполне плодотворной. В российской жизни в целом, как мне кажется, очень сильна идеологическая составляющая. Политика мифологизирует все вокруг. Людям кажется, что есть какой-то особый русский путь, какой-то русский мир, параллельная русская жизнь и так далее, на поддержку русского языка за рубежом, к примеру, государство тратит, как мне кажется, бешеные деньги, при том что на выходе получается пшик. Все равно мы все арендуем комнаты под свои студии в Российском доме науки у культуры. И на этой выставке, на мой взгляд, важным будет еще и разнообразие тем, максимально далеких от локальной российской повестки. Хочется показать омичам, что в мире существует огромное количество разных повесток.
– Работы ты привез с собой?
– Да, в огромной папке, вез их четыре дня, потому что сначала ехал автобусом до Риги, потом от Риги до Москвы, а от Москвы уже на поезде. В поезде, кстати, меня хотели оштрафовать за то, что моя папка, в которой я вез работы, была на два сантиметра больше установленного размера.
– Нелегкая жизнь у галеристов...
– На самом деле я уже и не галерист, иметь галерею в Берлине – дело очень затратное, меня хватило на полтора года, потом деньги кончились, и я ее закрыл. Сейчас галерея существует лишь как интернет-проект, и еще у меня есть небольшое выставочное пространство в мастерской, которую я снимаю совместно с художником Игорем ЗАЙДЕЛЕМ.
– Так, на этом моменте давай притормозим. Ты же уезжал, чтобы открыть школу искусств и собственную галерею в Берлине. Или я что-то путаю?
– Изначально концепт был такой: кафе с регулярными мероприятиями, школа искусств ну и производство кино- и видеопродукции. Концепт был хороший, но он требует серьезных инвестиций, которых у меня нет, и мои попытки найти сторонних инвесторов пока тоже не имеют результата.
– В Берлине же вроде бы поддерживают искусство?
– Да, существует такой миф, что Берлин – это европейская столица искусства, туда съезжаются все художники, там более пятисот галерей, всех художников поддерживают и так далее. Я в этот миф тоже долго верил. Поддержка художникам действительно имеет место быть, она заключается в том, что государство относит эту профессию в категорию низкооплачиваемых, и если ты участвуешь в выставках и тебя официально признают художником, то ты можешь сильно сэкономить на налогах и социальных выплатах. Ты платишь, например, всего 70 евро в месяц за медицинскую страховку. Многие художники с европейским гражданством просто сидят на социале, получая от государства деньги на аренду квартиры и небольшие суммы на еду. Единственное, что от них требуется – как-то зарабатывать в месяц 400 евро, чтобы подтверждать свое право на статус художника.
– Должна быть справка, как в советское время, что ты художник?
– Членство в союзе художников желательно, но можно быть художником и лишь на основании своей деятельности, если таковую признают в Kunstkasse, социальной кассе для художников. Я всегда игнорировал творческие союзы, а полгода назад подал заявление о вступлении в Берлинский союз художников. Это важная организация. От нее зависит категория расценок на участие в выставках. Высокооплачиваемый автор, выставляясь в музее или государственной галерее, получает гонорар не менее полутора тысяч евро за одну выставку. Через эту организацию я арендую мастерскую, поэтому плачу только за коммунальные услуги. Правда, эта мастерская находится в одном из самых криминальных районов Берлина.
– Ну, не такая уж и маленькая поддержка.
– Не маленькая. Но все же большинство художников вынуждены где-то работать, чтобы зарабатывать деньги на жизнь, а творчество для них – это вроде как хобби. И эту тенденцию, по сути, мы видим с конца XIX века, когда искусство профессионально только по полученному образованию. Причем правящий класс активно использует такую ситуацию в своих целях. В тот же Берлин приезжает куча туристов, все ездят по сквотам и радуются, что побывали в городе художников. И никого не волнует, как живут эти художники.
– Но 500 галерей – они же как-то существуют?
– Как-то – да, существуют. Мне четыре года понадобилось, чтобы понять, откуда берутся эти 500 галерей и как они функционируют. Приблизительно половина из них – это проекты людей, у которых есть другой, нормальный бизнес. Как правило, галереи нужны им с определенной целью, чтобы в течение пяти лет иметь налоговые каникулы. Это такой способ минимизировать налоговые отчисления. А когда проходит пять лет, эти люди просто закрывают свои галереи, объясняя это убыточностью проектов. А некоторая часть – это проекты таких же отчаянных людей из России, как я, поверивших в этот миф и приехавших в Берлин. Были даже известные московские галеристы, которые открывались в Берлине, делали это с помпой, а через некоторое время тихо закрывались. Есть и торгующие галереи, конечно, у которых свой круг авторов, они ведут коммерческую деятельность, но в целом этот бизнес не бывает рентабельным. Чтобы он стал рентабельным для тех, кто не в пуле артдилеров, нужно зарабатывать на чем-то еще – сдавать в аренду помещения, проводить для детей платные уроки рисования и так далее.
– Примерно так же выживают галереи и в России, насколько я помню. Очень похоже.
– Конечно, выживание художников в современных рыночных условиях происходит одинаковым образом во всех странах.
– И все-таки. Ты приехал четыре года назад в Берлин, открыл галерею. И что?
– И ничего. Если бы я был настоящим предпринимателем, у меня был бы нюх на деньги, а у меня его отродясь не было. Я приехал в Берлин, ничего не зная, как абсолютно новый человек, а там даже помещение арендовать – целое дело. Это в России легко снять и квартиру, и офис, а в Берлине люди сейчас ищут квартиры по году и даже больше. С офисом то же самое. Никто не хочет сдавать помещение начинающему бизнесмену. А я попал еще в ситуацию, когда немецкие арендодатели воспринимали меня в качестве богатого русского, которого можно подоить. С владельцем одного помещения мы целых девять месяцев обсуждали условия договора, после чего просто расстались, потому что в самый последний момент, когда мы уже обо всем договаривались, он вдруг изменил цену в большую сторону или вписывал площади, которые не являются полезными, и мы о них не договаривались, и снова переговоры и снова адвокаты. Это выматывает, в это время ты ничего не можешь делать, будучи уверенным, что получишь эту локацию в скором будущем.
В результате я снял офисное помещение по знакомству, место там было движовое, рядом был панковский сквот, тут же, по-соседству, жили анархокоммунисты, алкоголики, наркоманы, в общем, все нормально, если оценивать с точки зрения художника или активиста. С полицией происходили бои каждые выходные, ультраправые бросали бомбу в кафе, где собирались ультралевые, а это, на минуточку, соседний дом. Одного я не учел как предприниматель, что в этом районе живут люди, у которых в принципе нет денег, а люди с деньгами в такой район просто не поедут. И как только кончился договор, который был заключен на полтора года, я сразу эту галерею закрыл и открыл онлайн-площадку.
– Ты же в Германию въезжал по бизнес-визе, если я правильно помню.
– Был бы у меня чуть более порядочный адвокат, я бы въехал не как предприниматель, а как художник. Зарабатывал бы свои 400 евро в месяц – и не знал бы горя с налогами, бухгалтериями. А теперь и закрыть бизнес-визу не могу, иначе не смогу получить вид на жительство.
– С предпринимателей спрос жестче, понятное дело...
– Если ты бизнесмен, то в Германии платишь за все. Ты в экономических тисках. Бывало, что после всех выплат у меня в плюсе оставалось всего 200-300 евро в месяц. Ненавижу капитализм! Я его всегда ненавидел, а теперь иногда даже хочу вступить в немецкую компартию. Они там почти все раздолбаи, конечно, но сейчас такой момент, когда в компартию идет приток молодых людей, которые приходят в библиотеки, берут книги Маркса и Энгельса, изучают труды классиков.
В те времена, когда было противостояние двух систем, в Германии построили этакий витринный капитализм, который должен был доказать, что он лучше социализма. А когда две Германии объединились, большое количество людей не обнаружило этих якобы преимуществ. Они оказались один на один с реальностью. И сегодня в Германии расслоение между богатыми и бедными достигло показателя столетней давности, причем противоречия продолжают расти. Понятно, что бедность в Германии и российская бедность – это две разные бедности, но тем не менее.
– Твоя онлайн-галерея сегодня работает?
– Там тоже не все просто. Последние полтора года я ищу человека, который будет весь этот проект администрировать и развивать. Я этого делать не могу, увы. Создать креативный продукт – могу. А методично, каждый день его продвигать – нет, не мое. Потому что это как работать на конвейере. Я совершаю ошибки, не чувствую аудиторию.
– В какой части Берлина ты живешь?
– В восточной части, в районе Кёпеник, где во времена ГДР жила партноменклатура. Там самое большое озеленение. Вообще 40% территории Берлина – это леса, а Кёпеник состоит из лесов и озер на все 70%. Нам с супругой очень нравится этот район, мне всегда хотелось жить у воды и возле леса. Когда у меня плохое настроение, я выхожу из дома и через пять минут уже гуляю по лесу.
– Дорогая аренда?
– Все зависит от качества помещения, его расположения, ну и вообще от массы факторов. Вообще примерно пять лет назад в Берлине начался бурный рост цен на недвижимость, вызванный искусственно. В Берлине нет муниципального фонда жилья как такового, все жилье принадлежит частным инвесторам, большим компаниям, которые устанавливают теперь те правила на рынке недвижимости, которые выгодны им. Цены на квартиры и на аренду растут ежегодно. И если еще лет 10 – 15 назад квартиру в Берлине можно было купить за 10 тысяч евро и спокойно в ней жить, то сегодня стартовая цена на рынке недвижимости – 200 – 250 тысяч евро.
В 2012 году, когда задумался о переезде из Омска, я мониторил цены на недвижимость в Берлине, тогда снять помещение для бизнеса при усердии можно было по цене 3 – 3,5 евро за квадратный метр, сейчас цена выросла до 20 – 25 евро за тот же самый квадратный метр в хороших районах. При такой цене очень большое количество бизнесов становятся нерентабельными. Центр города начинает уже пустеть. В Берлин пришли крупные иностранные инвесторы – израильтяне, американцы и русские, и они пытаются сделать Берлин городом для богатых. Но город сопротивляется, надо сказать. Берлин все еще остается левым городом, там довольно критичное отношение к электронным социальным площадкам, а общественное мнение все еще обладает реальной силой. Когда в Берлине, например, попыталась построить свой офис компания Google, ей не дали этого сделать. Люди вышли на улицы с протестами.
– Если в Берлине жизнь становится дорогой, то художники, по логике, должны перебраться в такие места, где жизнь пока еще дешевая.
– Именно это сейчас и происходит. Молодые художники, которых Берлин впитал в себя, как губка, уже смотрят в сторону Лейпцига, Халле. В Халле можно снять жилье очень недорого, а расположен он в 30 километрах от Лейпцига, образуя с ним единую городскую агломерацию.
– Лейпциг находится в восточной части Германии, насколько я помню...
– Да. Восточная и западная части – это до сих пор две разные Германии. Никакого объединения двух Германий, по сути не было, произошло поглощение и уничтожение экономики ГДР. Эта страна была полностью стерта с лица земли. Кстати, по результатам недавнего социологического опроса, порядка 57% жителей восточных земель считают себя людьми второго сорта и мечтают вернуться в ГДР.
– Расскажи про свою Школу искусств.
– Она потихоньку развивается, есть ученики. Кстати, работы двух учеников будут на выставке «Берлинский транзит», их уже можно показывать, на мой взгляд. Есть еще студия кино- и телевидения, мы сняли одну пятнадцатиминутную игровую работу, пару этюдов. Пока так.
– Школа искусств – это бизнес-проект?
– Изначально школа задумывалась как бизнес-проект, люди, которые у меня учатся, платят за обучение, но я не могу его структурировать как бизнес, он все равно постепенно превратился в дружеский проект.
– На что в Германии легче всего получить грант?
– На мероприятия, которые легко проконтролировать, когда чиновникам понятно, что будет делать грантополучатель. Чаще всего поддержкой пользуются проекты, где людей собирают за круглым столом, чтобы о чем-нибудь поговорить. Сели, поговорили, напечатали флаеры и их раздали – все понятно, все довольны. Можно получить финансирование и на проведение выставки в сумме до 5000 евро, этой суммы вполне хватило бы и на печать работ, и даже на небольшой гонорар, но для получения такого гранта нужно найти площадку, где ты будешь показывать работы, а площадка – это проблема. У меня есть масштабный проект, для которого я не могу найти площадку уже больше года. Есть хорошие галереи и выставочные пространства в музеях, но у них график проведения выставок расписан буквально на пять лет вперед. Есть в Берлине сеть муниципальных галерей, но и туда попасть тоже непросто.
– А где же выставляются многочисленные художники Берлина?
– Поскольку выставляться нужно обязательно, чтобы оставаться членом союза, многие делают так: скидываются и на общие деньги снимают нежилое помещение на первом этаже, где по очереди пару раз в год, например, выставляются. Но это все ради галочки, конечно. Такое вот производство пустоты. Оно и в России есть, и в Германии.
– Чувствуешь ли ты себя частью Берлина? Или ты там чужак?
– Я себя чувствую, наверное, еще хуже, чем восточные немцы. Я даже не могу чувствовать себя человеком второго сорта, потому что я приехал туда из другой страны, из другой ситуации и не имею права требовать себе привилегий включенности. Я – «понаехавший». Но при всем при этом, могу сказать, что Берлин в отношении «понаехавших» ведет себя гораздо мягче, чем какой-либо другой город Германии. В этом секрет и его привлекательности. Причем не только для мигрантов, но и для туристов, и для инвесторов.
– Берлин вдохновляет на творчество?
– Меня – да. Я многое пере- осмыслил, заново открыл для себя эстетику, актуализировал понятие красоты, стал критично относиться к тому, что принято называть contemporary art, потому что это во многом коррупционное явление, а вовсе не искусство.
– Я не совсем понял, что ты имеешь в виду, когда оперируешь понятием «коррупционность»?
– Я имею в виду, что весь этот проект, contemporary art, возник из левого дискурса, из авангарда, который ставил своей целью преодоление искусства. То есть искусство как принадлежность к правящему классу должно было быть побеждено, оно должно было влиться в жизнь, стать ее частью. Contemporary art – это реинкарнация идей дада, а дадаисты рассматривали себя и свое творчество только как инструмент для социальной революции. А потом происходит следующее: художников, которые представляли собой, по сути, явление контркультуры, объявили каноном, им стали подражать, появились несколько волн художников, и многие из них уже даже не понимают, что именно они делают. Они просто подражают. С целью оказаться в музейных хоромах, которые проклинали авангардисты. И это бред.
– В современном искусстве я не очень хорошо разбираюсь, больше слежу за современной русской литературой, и в литературе сейчас отмечается печальная, на мой взгляд, тенденция, происходит буквально взрывной рост количества текстов при одновременном падении их качества. Все пишут как подорванные, хотя им за это и не платят уже, издаются за свой счет, иной раз кажется, что писателей сегодня стало больше, чем читателей. В современном искусстве нет такого, когда произведений больше, чем зрителей?
– Есть такая проблема, и я посвятил ей свою работу «Конец реальности», которая пока еще нигде не опубликована, поэтому просто перескажу ее коротко, своими словами. Мы на всех парах движемся в Средневековье, и творческие практики – это сегодня формат «хобби для всех». Электронные площадки распространения информации позволяют каждому получить статус автора. Наша культура, к сожалению, производит огромное количество хлама. Деградирует даже поп-музыка, хотя, казалось бы, куда ей дальше-то деградировать. Но в сравнении с сегодняшними творцами поп-музыки, группа «ABBA» – это Моцарт. Индустриальная экономика закончилась, и огромное количество ничем не занятых людей производит «ничего». Кто-то изображает из себя активиста, кто-то – урбаниста, кто-то – художника, но в целом за всем этим – пустота.
– Твой круг общения – русскоязычные художники?
– Преимущественно русско-язычные, да. Их в Германии очень много.
– Есть среди них те, кто живет в Германии нелегально?
– Да, конечно. Сейчас идет большой поток из Украины. Люди приезжают в Германию по туристическим визам, работают на любых, даже самых низкооплачиваемых рабочих местах, чтобы хоть как-то содержать свою семью, которая осталась в Украине. Таких людей я знаю большое количество. Периодически их ловят и депортируют без права въезда в Германию. И очень переживаю за одного приятеля-художника, который уже пять лет живет в Берлине с просроченными документами.
– Я хорошо помню те времена, когда омичи-москвичи, у которых не было московской регистрации, прятались от милицейских патрулей на улицах и станциях метро.
– Ну нет, в Берлине полиция на улице не останавливает людей для проверки документов. Была попытка, прикрываясь борьбой с терроризмом, начать досматривать на вокзалах и так далее, но общественности усиление роли полиции не понравилось, и эти досмотры быстро прекратились.
– Немецкий язык удалось освоить?
– На бытовом уровне. В этом смысле моя жена – большой молодец. Имея российское юридическое образование, она получила педагогическое образование в Германии, защитила диплом на отлично и сейчас работает педагогом в детском саду. И дочь говорит по-немецки так же хорошо, как по-русски, для нее немецкий уже родной, и еще она английский в школе учит.
– Много путешествуешь по Германии?
– Мы стараемся ездить и по Германии, и по Европе. Там это очень просто сделать. Сели на машину и через пару часов оказались на Балтике. Три часа пути – и в Праге. До Парижа даже на автобусе добираться всего 10 часов. А если захотелось в Венецию, то билет на самолет можно купить за 20 евро, причем это будет билет туда и обратно. А вот полететь в Сибирь – это очень дорого. Хочется даже спросить: где вы взяли эти цены? Да и цены на продукты в России меня уже пугают. По сравнению с российскими ценами на продукты берлинские – это просто дисконт. Я уже молчу про цены на одежду. Что в Берлине дорого – так это жилье и страховки. Ну и, конечно, раздражают цены на Интернет и сотовую связь. В России и Украине телекоммуникационные технологии гораздо более развиты, чем в Германии. Интернет в Берлине никакой – очень медленный и дорогой. Хотя, наверное, там никто не испытывает большой потребности в скоростном Интернете, в отличие от России, где все живут в онлайне, в Германии общаются без помощи телекоммуникаций, люди гуляют по улицам, используют городские общественные пространства, сидят в кафе.
– Насколько я понял, твои ожидания не совсем оправдались?
– Сказать, что ожидания не оправдались – это было бы неправдой. Я уезжал, движимый желаниями изменить хоть что-то в своей жизни. Произошли в моей жизни изменения? Конечно. Доставляют ли мне удовольствие эти изменения? В каких-то моментах – да. Но не во всех, разумеется. Иногда я желаю чего-то еще, хочу большего. Иногда посещает отчаянье. Особенно, когда целыми днями пишешь письма в разные галереи и институции, а тебе приходит один и тот же ответ: у вас очень хорошее предложение, мы с удовольствием с ним ознакомились, но идите-ка вы вместе с ним куда-нибудь подальше. Иногда, правда, уточняют: а вы точно не либерал? Очень жаль. Вот если бы вы были либералом или хотя бы геем, тогда можно было бы подумать.
– По Омску не скучаешь? Здесь же у тебя были интересные проекты.
– Были интересные проекты, но было и много предательства. Я скучаю, да, но скучаю по включенности, по активности, по друзьям. В Берлине я за эти четыре года вроде бы и сделал что-то, но у меня есть подозрение, что в Омске я мог бы сделать больше... А может быть, и нет. Все силы могли уйти на противодействие. Кстати, многие мои друзья за эти годы из Омска уехали. Город пустеет, и это очень печально.
– Да, процесс «опустения» Омска становится в последние годы все более заметным...
– Ну а как? Чем остановить миграционный процесс? Можно, конечно, предложить всем любить Омск, но это ничего не изменит. Жизнь – она сложнее наших представлений о жизни. Если люди здесь не могут заработать себе денег, то они, как их ни уговаривай, все равно уедут туда, где смогут заработать. Мне очень нравятся все эти современные экономические цифровые модели по производству очень дорогого «ничего». Эта модель может кормить только несколько жуликов, которые постоянно предлагают сценарии решения экономических проблем через «любовь». И мне всегда хочется им сказать: знаете, ребята, любите друг друга за деньги. А город, я считаю, должен работать. Просто в современных условиях – политических, экономических, географических – у Омска очень мало шансов стать опять крупным индустриальным центром, включенным в производственные цепочки, каким он был при Советском Союзе. И Омск сегодня просто вынужден сжиматься до своих мещанских маленьких размеров.
Ранее интервью было полностью доступно только в печатной версии газеты «Коммерческие вести» от 2 октября 2019 года.
