«Искусству нужно снова вернуть социальную функцию».
Художник, фотограф и режиссер из Омска Василий МЕЛЬНИЧЕНКО с 2015 года живет и работает в Германии. Последующие годы выдались для всего мира непростыми: пандемия коронавируса, военные спецоперации, повсеместный экологический, экономический и нравственный кризис. Куратор современного искусства МЕЛЬНИЧЕНКО анализирует нынешнюю разруху не в клозетах, но в головах – в своем творчестве и научных работах. Своими мыслями он поделился с обозревателем «Коммерческих Вестей» Анастасией ПАВЛОВОЙ во время очередного визита в родной и любимый город.
– Василий, давайте поговорим о ваших профессиональных проектах. Чем занимались последнее время?
– Начну с того, что трудности в немецкой экономике начались задолго до санкций и контрсанкций. Заметно снижение финансирования в городское хозяйство – Берлин убирают все реже (кстати, Омск гораздо чище, чем столица Германии). Естественно, сокращаются вливания и в культурные программы, хотя раньше возможностей получить поддержку было очень много и разных. Допустим, если художник воплощает проект, имеющий с точки зрения района, города, социальное значение, то ему могли выделить до 5 000 евро на реализацию. Вот в 2018 году я делал по гранту от Министерства иностранных дел Германии документальные фильмы с молодыми немецкими, украинскими и российскими кинематографистами. Моей задачей было вытащить людей из текущей информационно-политической повестки, подчеркивающей различия между народами и культурами, и показать, что, очистив людей от навязанной шелухи, проявим суть: наши потребности одинаковы. Все мы жаждем безопасности, любви, самореализации и так далее, вне зависимости от того, живем ли мы в российской глубинке, Львове или Штутгарте. На мой взгляд, проект удался, но больше мне не удавалось получить финансирование на свои цели. Есть подозрение, что меня внесли в негласный черный список после жалоб от одной из участниц с украинской стороны. Но я по-прежнему считаю, что культурная дипломатия – неотъемлемая и обязательная часть общения между государствами и нельзя ее полностью отдавать на откуп спецслужбам.
– То есть вы считаете, что результаты вашего проекта пошли вразрез с представлениями властей?
– Не исключаю. Сейчас финансирование получают в основном дискуссионные площадки и круглые столы, посвященные правам секс-меньшинств, иммигрантов и прочее. Невозможно себе представить ничего более мелкого, чем текущая европейская повестка.
– А экология?
– Меня забавляют протесты против использования пластиковой упаковки или еще чего-нибудь вредного…
– … при отсутствии протестов против крупных промышленных концернов, я догадываюсь, к чему вы клоните.
– Конечно! Сейчас ведутся боевые действия, но «зеленые» утверждают, что ядерное оружие вовсе не такое уж и вредное! Смех да и только. Мне искренне жаль ШОЛЬЦА, зажатого в тисках правительства из либерал-демократов и «зеленых», открытых протеже ЦРУ США. Он просто пытается максимально заволокитить решения о поставках вооружения в Украину, мы вообще должны быть ему по идее благодарны за это. Так вот, у нас на ТВ-каналах крутят ролик от партии «зеленых»: мол, мы должны отказаться от животноводства, потому что коровы выделяют метан, мы должны убрать мясное меню из студенческих столовых и тут же – мы должны поставлять больше оружия Украине! Представляете, в каком бреду мы живем?
– Не то слово. Давайте продолжим о вашей профессиональной стезе. Еще вы преподавали в берлинской Школе живописи и иллюстрации.
– Да, техники старинной печати. В том числе параллельно преподавал не только постоянным студентам, но и очень взрослым художникам, которые сидят на социальных пособиях – их я обучал современным творческим практикам. Этот проект длился три года, я был рад заниматься любимым делом. Потом организовал выставку «Обаяние капитализма», задуманную еще в Калифорнию, куда я ездил читать лекции. Там я обнаружил кладбище на горе, чья структура поразительно напоминала структуру самого Сити. В центре богатая деловая элита (фонтаны, склепы различных прокуроров, чиновников, квакеров, гордо реют флаги США, участки стоят по 300 тысяч долларов), от него идут все беднеющие «круги», на окраине – люмпены (просто вдавленные в глину безликие могильные таблички, участки под могилы стоят 2000 долларов). Такое, знаете, яркое воплощение протестантизма – сплетение религии и капитализма, капитала, протянувшего свои руки в загробный мир. Изначально у меня была мысль создать глобальный мультимедийный проект на тему, но нужный объем средств у инвесторов я не нашел. Однако интерактивную выставку, на которой посетители могли делиться пожеланиями о том, как они мечтают быть похоронены, сделать мне удалось. Потом была выставка «Две столицы» – о первой мировой империи (Рим) и последней (Санкт-Петербург). Было много положительных откликов. Еще был проект с Эммой ВАСИЛЬЕВОЙ «Возвращение Ватто», выставленный сначала в омской МЕГЕ, а затем в Музее имени М.А. Врубеля. Я нашел спонсора, оплатившего пересылку работ до Калининграда, которые уже оттуда лично привез на автомобиле.
– Чему посвящаете время сейчас? Вы собираетесь прочитать лекцию в Омске о фотопровалах в истории.
– На общественных началах. Вообще с работой нынче сложно. Мне приходилось работать грузчиком, полгода подрабатывал по полдня дворником на заводе. Дописываю диссертацию плюс книгу, хотя издателя пока не нашел. Несколько раз в месяц исполняю коммерческие фото- и видеозаказы – для ювелирной компании люксового сегмента и предприятия, торгующего красной и черной икрой.
– Какой волнующий контраст. А о чем книга?
– О социальных условиях включения культурного явления в канон искусства. Смысл в том, что искусство именно как концепт начинает формироваться только в эпоху капитализма. Рассматриваю экономические, политические, социальные, технологические факторы, позволяющие правящему классу самовыражаться. Ведь он решает, что считать, а что не считать искусством. Ни один человек, допустим, не скажет, что народное творчество – это искусство. Хотя народный художник может легко владеть инструментом лучше исполнителя модного, современного, так называемого искусства.
– Вопрос в монетизации продукта?
– Нет, в символизации социального статуса, социального превосходства, выраженного теперь и эстетическими средствами. Буржуазия всегда чувствует себя неуверенно, поскольку это набор самозванцев – сегодня у тебя есть деньги, а завтра нет, и ты уже никто. Это не аристократия, которая может обнищать, но сохранить свои титулы.
– Хорошо, а соцреализм – это искусство?
– Величайшее! Это расцвет советского искусства. Понимаете, всегда осуществляются вбросы, поражающие массовое сознание. Когда начали планомерно разваливать и грабить Советский Союз, стали транслировать на полную катушку всех этих кашпировских, ласковые маи, дрянное кино, журналы «огонек» – полноценное облучение мозга! С тех пор повелось, что у нас все самое ужасное, а все лучшее – на Западе. Откровенная же пропаганда от ЦРУ, которая может нам предложить только отупляющий, бессмысленный, раскрученный до невероятности абстрактный импрессионизм, поп-арт и прочее, подкрепленная необъятным количеством восхваляющих статей от проплаченных журналистов. Соцреализм же, подаривший нам несметное количество талантливейших художников, вернул в свое время искусству социальную функцию. Современный модерн ее лишен, это не более чем ублажение взора и самолюбование. Чем можно восхищаться в «Черном квадрате» Малевича? Да ничем, это банальное самоутешение: быдло не понимает, а я считываю глубинный смысл, я же читал, что это круто. Подлинное искусство не нуждается в подкреплении авторитетными именами и статьями, ты просто контактируешь с ним и с тобой начинает что-то происходить в обход твоей воли.
– Что вы подразумеваете под социальной функцией искусства?
– Что оно снова стало частью трудовой, общественной жизни. Конечно, как и во всем, что финансирует государство, находятся подражатели, конъюнктурщики, убежденные партийцы, которые сначала говорят «мы строим советское государство», а уже потом «мы расстреливаем Белый дом». МЫ. Вчера ярые коммунисты, сегодня столь же ярые антисоветчики. Такие люди бывают во все времена. Но искусству нужно снова вернуть социальную функцию. Надеюсь, мой труд обретет своего читателя, хотя, конечно, деградируем мы стремительными темпами, и найти людей, интересующихся глобальными темами, все сложнее. Если искусство – это культурное явление, то сейчас в ходу массовый развлекательный продукт. Это именно продукт, рассчитанный на конкретную аудиторию, заранее проанализированный и просчитанный маркетологами. Он создан для удовлетворения потребителя, для того, чтобы потешить его эго. Возьмем фильм «Титаник» – зрители знают заранее, что огромный корабль утонет. По идее по такому сценарию третьекурсник ВГИКа даже не получит зачет. Но масс-медиа рассчитаны как раз на то, чтобы не разочаровать зрителя, не обмануть его ожидания, подтвердить, что он якобы умный и прозорливый.
– То есть мы льстим обывателю…
– А он нам за это платит деньги. Конечно. То есть, условно говоря, мы предполагаем, что массовый зритель/слушатель/читатель обладает вкусом, образованием лучше, чем у автора произведения. Но ведь ученый не предлагает на суд рыночных торговцев решения сложнейших теорем! Еще со времен античности, затем в Средневековье, Возрождение более образованный правящий класс создавал культуру, к которой могли тянуться массы – не наоборот. У народа была своя культура – ярмарочная. В эпоху же капитализма мы приходим к нелепым попыткам буржуазии стать новой аристократией, купить себе более благородный статус. Идеалы настоящей аристократии ведут историю из Средневековья – понятия о любви, служении, чести, верности. Что во главе угла у буржуазии? Деньги! Все продается, все покупается, все меряется денежными знаками – любая работа, любые отношения, любое «искусство». Но какой бы камзол ни напялил на себя вчерашний мещанин, он все равно скатывается к комаринскому, к обычной ярмарочной культуре. Нынешнее искусство маргинализировано, это удел очень маленькой группы людей. Нам же пытаются навязать смысл, что искусство неотделимо от политики, науки, но на самом деле это ни то и ни другое. В самую разрушительную фазу капитализма – на пике индустриального развития, вхождения в цифровую стадию – без перехода к новым социально-экономическом отношениям искусство теряет свою ценность.
– Получается, современный художник обречен быть…
– … коммунистом. Ты не можешь встроиться в систему, потому что ты ей попросту не нужен, у нее нет социального заказа. Началась спецоперация в Сирии, в Европу потекли беженцы. Какие стали появляться выставки? Естественно, посвященные сирийцам. Каков уровень? Да он в духе «я пошел и сделал черно-белую фотографию вещей беженцев, а теперь глубоко задумайтесь над этим». Задуматься о чем? Потом запускается машинка жалости к притесненным мусульманам в Мьянме, затем к ЛГБТ, теперь к украинцам. Это бесконечный процесс, который не имеет никакого отношения к искусству, просто очередная попытка подкрепить информационную повестку. То есть ты либо встраиваешься в этот круговорот, либо тебя как художника не существует. Сейчас работаю над документальным фильмом, который называется прямо: «Мне больше нечего сказать». Хотя, естественно, мы взаимодействуем с единомышленниками, которые тоже убеждены, как и я, в неизбежности социальных перемен.
– И много таких групп?
– Только в Германии могу навскидку назвать пять коммунистических организаций.
– Читала, что и в Штатах молодежь активно интересуется социалистическими течениями.
– Да, они пока плохо понимают суть течений, но уже однозначно осознают, что система, в которой они существуют, не сулит им никакого радужного будущего. В России тоже наблюдается рост различных аналогичных кружков. Все это говорит нам о том, что люди пытаются разобраться, как взаимодействовать со средой, в которой они находятся. Социальные науки – сложнейшие, сложнее математики и физики с их четкими и однозначными законами. В социальных науках огромные данные с огромным количеством переменных, и вывести закономерности, способные привести к надежным предсказаниям, крайне затруднительно, особенно с учетом постоянных вбросов, которые нас окружают. Достаточно почитать либеральные или православные паблики, чтобы очутиться в иллюзорном мире.
– Опять же, читала о спирали истории, о том, что новый виток интереса к социализму завершится тем же капитализмом и так далее.
– Мне кажется, стоит отказаться от прогрессистских идей 19 века о поступательном развитии истории. Время легко повернуть вспять! Война может откинуть нас и технологически очень сильно назад. От капитализма легко перейти к новым эрзац-формам феодализма. К чему приводит цифровизация? К массовому распространению прекариата. Я прекарий. Нас эксплуатируют по полной без всяких социальных гарантий. Либеральные каналы очень любят рассказывать, как хорошо живется малому бизнесу в Европе. А я расскажу, как ему на самом деле живется в Германии. Первые этажи, где должны располагаться магазинчики, салончики, пустуют. Малым бизнесом заниматься невыгодно: вы обречены до конца жизни не вылезать из своего киоска. Возьмем международный сервис экспресс-доставки DHL недавнего образца – огромный автопарк, огромный штат сотрудников, необходимость оплачивать больничные, отпуска, страховку, налоги. Сейчас у них нет своей службы доставки – все на аутсорсе, а это те самые мелкие частные предприниматели, как правило, с иммигрантским прошлым. То есть они сами арендуют и содержат автомобиль, платят налоги, а если заболели или захотели в отпуск – эти удовольствия, опять же, за свой счет. Подобная история с Amazon, там набирают в доставщики предпринимателей. Им платят 25 евро в час – казалось бы неплохо, но после вычета расходов на амортизацию, на бензин, после уплаты налогов от этих денег почти ничего не остается. Зачем, по-вашему, в Европу ввозят толпы иммигрантов? Чтобы использовать как рабскую силу.
– Так не только в Германии?
– В Финляндии небывалый урожай клубники не собран, потому что хохлы, которых раньше нанимали на эту работу, отказываются трудиться, ведь они получают те же самые 300 евро в качестве пособий беженцам. Аналогично с эстонскими водителями, которым больше не выгодно ехать зарабатывать в Финляндию, – цены в Эстонии сильно выросли, а финны не готовы платить больше. В Узбекистане активно открывают школы обучения финскому языку – потребность в труде гастарбайтеров никуда не делась. Куда мы катимся? Социализм сейчас общественно-историческая необходимость, иначе капитализм разрушит не только отношения между государствами, но и планету в целом. Мы же понимаем, что у нас достаточно ресурсов, чтобы раз и навсегда решить проблему голода, проблему бедности, весь вопрос в их распределении. Социализм – просто переходный период к обобществлению государства, когда оно становится общественной организацией, в чьи функции и входит планирование, распределение и контроль.
– Я не раз лично слышала, как видные омские предприниматели – мы это даже публиковали в «Коммерческих Вестях» – говорили, что готовы к любому варианту развития текущих событий, лишь бы это был не возврат к социализму.
– Думаю, истинный предприниматель легко найдет применение своему таланту и при социализме. Помните, как у Бернарда Шоу миллионерша устраивается посудомойкой на спор, но так выстраивает процессы, что открывает собственный отель? Что, в советской системе разве не были востребованы грамотные и творческие управленцы, созидатели? Зато нет страха за будущее, нет гнета конкуренции. Современный бизнесмен на что тратит прибыль? На себя. Один омский руководитель крупного завода как-то очень удивил меня тем, что публично поздравил Михаила ГОРБАЧЕВА с днем рождения и поблагодарил его за «все». Я спросил: за что – за все? Тот ответил: я смог побывать в тех странах, о которых в детстве только читал в книжках. Тогда пришлось задать еще один вопрос: а сотни рабочих с твоего завода смогли сделать то же самое? Все как обычно упирается в стремление нескольких людей высасывать соки из других людей и жить за их счет. На самом деле это открытый криминал, который сейчас почему-то считается нормальным.
– Вы ведь ровесники, выросшие в одной и той же стране. Почему такая разница во взглядах?
– Наверное, читали разные книги. В моей школе тоже были ребята, чьи интересы ограничивались стремлением достать модные кроссовки или майку, но мы относились к ним как к дуракам, если честно. Однако в обществе сделали ставку на мещанство, ставшее повсеместным, когда твое достоинство якобы определяет марка твоей машины, бренд пиджака, размер дома, красота жены. Как увлеченный тогда анархо-коммунизмом, я ходил на первые демократические митинги и выступал с трибуны, вопрошая, чему все радуются. Но все поднимали на смех мои прогнозы о том, что закроются заводы, начнется тотальная нищета большинства, кредитная кабала. Время показало, что я был прав.
– Ваши оппоненты говорили, что обрели бОльшую свободу.
– Свободу чего? Важно определиться с понятийным аппаратом. Свобода – возможность осознанно реализовывать свои идеалы в обществе. Во-первых, это означает, что идеалы должны быть сформированы. Во-вторых, идеалы нуждаются в проверке на истинность. Гей-парады – это свобода? Мне такая свобода не нужна, я не хочу знать, кто с кем спит. Свобода ли – возможность иметь выбрать клоуна в качестве президента страны? Свобода – это социальная защищенность, стабильная работа, способность прокормить своих детей, дать им качественное образование, реализовать свои таланты. Почему-то все эти теоретики забывают о других людях, важно находить баланс, но они хотят просто вести себя так, как им заблагорассудится. Задумайтесь, дают ли эти омские предприниматели свободу своим подчиненным? Что-то мне подсказывает, что в их бизнесе все запланировано, а каждый сотрудник выполняет строго отведенную ему функцию.
– Не планируете возвращаться в Омск?
– Я не против, хотя моя жена успешно прижилась в Берлине, работает заведующей детским садом. Хочу вернуться в преподавание и журналистику. Понемногу делаю интервью с европейскими коммунистами, собираем аналитику по текущему положению, стремимся отделить зерна от плевел и представить свою картину читателям. Переводим тексты на английский и немецкий языки, распространяем в телеграм-каналах, иногда нас цитируют трезвомыслящие СМИ. К тому же у меня отвалилась довольно ощутимая часть друзей еще на этапе волнений в Белоруссии. При начале спецоперации на Украине она еще увеличилась. Странно, но не все понимают, что остро стоит вопрос суверенитета России, сохранения ее выхода к морю и так далее.
– Так а вам нравится столица Германии-то, не пойму?
– Мне очень нравится Берлин, это целая мультикультурная планета, на которой можно пообщаться с турками, арабами, поляками и так далее. Но понял, что очень люблю русский язык, богатый нюансами. С закрытием границ я стал остро чувствовать важность быть рядом с родными, друзьями, в своей среде. В Германии люди сохраняют социальную дистанцию, словно смотрят сквозь тебя, ведут себя сдержанно. Тут я шел к вам на встречу и успел взглядом пообщаться с десятком людей. Много красивых, улыбающихся женщин – как бы избито это ни звучало, но это реально бросается в глаза после Европы. В общем, я очень рад Омску (несмотря на удручающее обилие маршруток на дорогах, наружной рекламы, загораживающей здания) и открыт для предложений по работе. Ищу единомышленников по воплощению научно-исследовательского проекта «Омск – индустриальный город». Хочу показать прошлое Омска как его будущее, через историю продемонстрировать, как промышленность создавала культуру, город, страну. Что такое Омск? Не Бухгольц, не Колчак. Это Великая Отечественная война и эвакуация сюда предприятий. Думаю, сейчас самое время задуматься о мобилизации, примерно как тогда наши предки встали к станкам, чтобы мы могли жить под мирным небом.
Ранее интервью было доступно только в печатной версии газеты «Коммерческие вести» от 24 августа 2022 года.
