У профессора ОмГТУ есть патенты на винтовку, снаряды, на артиллерийские системы и на «полуогнестрельное» оружие (часть 2-я).
В конце прошлого года по омским СМИ прокатилась новость: профессор ОмГТУ и доцент СибГУФК изобрели спортивный (он же охотничий) лук. Патентообладатель – ОмГТУ, где работает автор патента профессор Александр БОЛШТЯНСКИЙ, который уже много лет живет в Израиле. Обозреватель еженедельника «Коммерческие Вести» Анастасия ИЛЬЧЕНКО связалась с ним и узнала, как и для чего создавался лук, а также расспросила о судьбе других патентов ученого. Первая часть интервью была опубликована здесь.
– Это не первое ваше изобретение, были и другие. Какова их история и судьба?
– Кандидатскую и докторскую диссертации я написал по поршневым компрессорам с газостатическим центрированием поршня. Этот поршень не касается стенок цилиндра, потому что в зазор между ними подается газ под давлением, создается тонкая газовая подушка. Данный аспект очень важен для компрессоров, которые сжимают чистый газ. А снаряд в стволе оружия – это тот же поршень. И есть куча возможностей, чтобы снаряд центрировался в стволе за счет давления тех же пороховых газов.
Я считаю, что самый лучший мой оружейный патент называется «Одноствольное ружье Болштянского». Еще в молодости хорошие спортсмены-стендовики и охотники выбрали мне в магазине «Сокол» одностволку ИЖ-18. Легкая, очень точная. Я охотился с ней долго, но потом отдал младшему сыну, а себе купил тоже хорошее отечественное ружье ИЖ 58 МАЕ. Оно такое знаменитое, что настоящие охотники его по звуку выстрела узнают. Но двуствольное ружье мне показалось тяжелым. С одностволкой-то я мог часами по лесу ходить – не люблю сидеть и чего-то ждать. И тогда задумался: как сделать, чтобы ружье было одноствольное, легкое, но стреляло двумя патронами, причем, на выбор. В двустволке каким стволом хочешь, тем и стреляешь. Обычно в правый заряжают патрон с мелкой дробью, а в левый – с крупной. Несколько лет я перебирал варианты и нашел, подал заявку на изобретение, получил патент, написал на Ижевский механический завод. Там тепло приняли идею, но сообщили, что сейчас занимаются в основном совершенствованием эргономики уже выпускаемого оружия. А у моего ружья механизм совсем другой, и для его производства нужны другие технологии. Конечно, заводу это не интересно. Тогда я спросил, не сделают ли они одно ружье для меня. Отказали, объяснили, что на это нужны большие средства, ведь кроме затрат на штучное изготовление оригинальной конструкции нужно еще аттестовать, лицензировать оружие.
Также у меня есть патенты на снаряды, на артиллерийские системы и на «полуогнестрельное» оружие. Это что-то вроде пневматической винтовки, только вместо воздуха смесь топлива и воздуха. И работает она как двигатель внутреннего сгорания.
Интересно, что подтолкнуть ученого к новому решению могут и чужие патенты. Человек посмотрит мой и, возможно, эту же идею воплотит совсем в другом месте. Очень полезно подсматривать, чем люди занимаются, какие проблемы решают и каким образом. Публикация любого стоящего патента – это путь к прогрессу. Нужно патентовать любую идею. Не столько с целью заработать на продаже лицензии, сколько отчитаться перед обществом, что у тебя родилось такое новое техническое решение.
– Александр Павлович, обладателем патента на лук является ОмГТУ. Почему не вы?
– Существует правило – все новации, которые касаются профессиональной деятельности, принадлежат работодателю, т. е. вузу. Для этого с каждым сотрудником заключен специальный договор. Но оружие и те же луки, конечно, под эту категорию не подпадают, они не касаются моей порофессиональной деятельности в вузе. Однако я работаю в ОмГТУ с 1972 года, а учиться там начал еще раньше, поэтому я патриот вуза. Считаю, что все мои достижения так или иначе – это заслуга учебного заведения, которое дало мне все, что может. Кстати, хочу сделать пару луков, отдать в университет, чтобы их могли демонстрировать на выставках.
– На ваш взгляд, как сегодня ученый может заработать на своих патентах?
– Честно?
– Конечно!
– Никак! Один из моих сыновей живет в Америке, он ученый-физик-оптик, занимается оптоволоконными системами. В своих кругах достаточно широко известен в мире. Я его как-то спросил: «Максим, ну запатентую я, и что?» «Запатентовал и делай», – ответил он мне. И все так поступают. Настоящее изобретение – это когда всем надо, но этого еще нет. Представьте себе, что еще нет, например, замка-молнии и кто-то его изобретает. Его либо конкуренты убьют, либо он сможет начать производство сам. Это настоящее изобретение. А я ничего такого не придумал. Сейчас изобрести такое, чего нет, но всем надо, очень сложно. Вот человек, который разработал телефон, совмещенный с компьютером, сделал рывок, да. А вы видели людей, которые бы бегали и искали конструкцию лука, на котором можно регулировать усилия? Нет.
За изобретения у нас государство не хочет, да и не умеет платить. Мой старший брат Марк БОЛШТЯНСКИЙ – профессор-автодорожник. Мы всю жизнь тесно взаимодействовали и набрели на интересный способ эксплуатации дороги. Он простой и при этом экономически целесообразный. Большинство дорог строится по нормативам, которые были приняты еще в 20-х годах 20 века, т. е. обычная ширина двухполосной загородной дороги 7 м. Но современные автомобили управляются гораздо лучше тех, на которые ориентировались в начале века, поэтому полосу движения можно сузить до 6 метров, а оставшийся метр оставить на смещение.
Дело в том, что все автомобили в рамках полосы движутся по одному и тому же месту, по так называемой полосе наката, на которой в итоге образуется колея. В этом месте происходит наибольшее разрушение дороги. Но если раз в год-два полосы движения смещать за счет перенесения разметки чуть влево, потом чуть вправо (хотя бы на 15 см), то в работу дополнительно включается значительная масса материала дороги, и износ дорожного покрытия протекает гораздо медленнее. В первое же время вообще идет уплотнение полос наката. При такой эксплуатации ресурс работы дороги повышается примерно на 40%. Это показали эксперименты, причем не наши, а Дорожной лаборатории Великобритании. Мы с ними совершено независимо и одновременно пришли к одному выводу. Бешеные деньги! Дороги – очень дорогое удовольствие.
Мы получили патенты на имя ОмГТУ и назвали способ «Смещение полос наката». Но даже брату с его колоссальным авторитетом в Тюмени (все местные дорожники – это его выпускники) идею толком не удалось внедрить. Не хотят. Потому что если это сделать, то получается, что ремонтникам на дороги дадут уже, условно, не миллион, а в полтора раза меньше. А оно им надо? И поэтому на государственных дорогах внедрять экономичные технологии невыгодно. Это возможно только на частных.
– А в Израиле ученый может заработать на роялти?
– Здесь происходит то же самое, что и везде. Это капиталистическая страна, только с сильным социальным уклоном. Нам с женой сейчас, например, платят пособие по старости ни за что, и вместе с пенсией из России мы можем сравнительно безбедно жить. Остальное все буржуйское! Еще в Омске я начал разрабатывать безопасный патрон для травматического оружия. Сделал, испытал, получил патент (тоже на имя ОмГТУ). Потом уехал в Израиль, и тут один мужичок заинтересовался темой. Мы с ним пошли по инстанциям. И опять никому ничего не надо! В полиции сказали: «Да, очень интересно», но задали только один вопрос: а можно туда как-нибудь затолкать раздражающее вещество. Конечно, можно! И на этом все кончилось… И так везде: что в России, что в Штатах, что в Израиле – семьи, бюрократия, клановость и прочее.
– Самостоятельно начать производство по одной из ваших разработок не думали или все они требуют дорогостоящего производства?
– В основном дорогостоящего. Есть экономические исследования, которые говорят, что если ты выпускаешь, например, меньше 10 тыс. в год единиц оборудования вроде компрессоров или насосов, то это не рентабельно. Можно добраться до инвестров, они смотрят, но гарантию, что производство принесет доход, дать очень сложно. Тем более, компрессоры, которыми я занимался, не для ширпотреба. Необходимость в них появилась в связи с программой «Марс», они должны были работать в бортовых кондиционерах. В невесомости обычная смазка не работает. Разрабатывали, но перестройка все накрыла медным тазом. Это уникальные машины. Судя по публикациям, американцы их делают.
– Вы являетесь действующим профессором ОмГТУ. Что преподаете?
– Сейчас у меня два направления – «Сервис в автотранспорте» и «Многоцелевые гусеничные и колесные машины». Я автомобилист по несчастью, когда-то купил старую машину и научился делать в ней все сам, вплоть до сварки (смеется). Сейчас пишу новые пособия по автосервису. Последнее было издано в 2005 году, пришло время его обновить. Автомобили с тех пор сильно изменились. Писать тяжело: материала много, а подать его надо компактно, но понятно. Много времени отнимают рисунки…
– Александр Павлович, не могу не задать вопрос про пандемию, все-таки примета времени. Как сейчас в Израиле обстоят дела с заболеваемостью коронавирусом?
– Хорошо, процветает! (смеется) Сначала все позакрывали, и стало хорошо, потом: «ах, экономика погибнет» и почти все отпустили. И сразу произошел скачок заболеваемости. Но в Израиле, по крайней мере, проблем с местами в больницах нет. Хватает и аппаратуры, и лекарств. И потом, в Израиле военные очень тесно работают с гражданскими, если что, они мгновенно развернут военные госпитали. Когда намечалась нехватка аппаратов ИВЛ, какое-то оборонное предприятие тут же наладило их выпуск. Страна маленькая, население всего около 9 млн. человек, поэтому оперативность высокая, но разброд… Вы знаете пословицы про евреев вроде «два еврея – три мнения»? Это сказывается на всей жизни. Харедим (это ультраортодоксальные евреи) очень плохо подчиняются законам, они живут по принципу: бог дал, бог взял, поэтому часть населения на них обозлена. Есть города, где их много, там очень высокий уровень заболеваемости. Во всех школах страны запрет на учебу, а их дети пошли заниматься в ешивы – это такие религиозные школы.
– В вашем городе сколько в день заболевших называют?
– В Беэр-Шеве, на юге, где я живу, около 200 тыс. человек населения. Всего здесь заболевших на сегодняшний день около 1,5 тыс. А в стране ежедневно заболевают 500-600 человек.
– Наверное, в статистику включают и тех, у кого пневмония…
– Коронавирус действительно трудно определить. У нас на факультете преподавал Григорий КУСТИКОВ, кандидат технических наук, очень хороший ученый. Он работал с коллегой, которого положили в больницу с коронавирусом, а сам умер от инсульта. А что еще скажут? Хотя уже известно, что коронавирус приводит и к инсульту... В Израиле много домов престарелых, они называются хостели. Нам тоже предлагали там поселиться, но мы отказались. Вот там сейчас высокая заболеваемость, поскольку большая плотность населения. Хостель – это в основном 1-2-комнатные квартирки с очень небольшими кухнями, расположенные в многоэтажных домах. Квартиру, где мы сейчас живем, нам тоже дало государство. Она на первом этаже, двухкомнатная с кухней, санузлом. Под окном участок, на котором жена развела такой красивый сад с розами, что народ любуется. По нашему примеру еще один мужичок с женой садик развел.
– Александр Павлович, чем вы занимаетесь в свободное время, конечно, кроме изобретений?
– Я в детстве хотел стать астрономом. И сейчас все, что попадается по теме, читаю. Если ехать от нас к Мертвому морю, проезжаешь мимо глубокого каньона, где чистый воздух и ночью нет засветки. Там часто собираются астрономы-любители. У меня есть простенький телескоп, надо будет туда съездить. Сейчас Марс подошел близко к Земле, так бывает только раз в 15 лет. Кстати, когда-то я хотел сделать телескоп сам, даже книжку купил, но проблема была найти толстое стекло. Его обычно добывают у моряков (от иллюминаторов). А купить специальную приличную линзу можно только за 1,5 тыс. долларов, поэтому идею не удалось реализовать.
– Жалеете, что не стали астрономом?
– Все в жизни случайно. У меня склад личности вообще гуманитарный. Папа был журналистом, главным редактором газеты завода «Полет». Я писал рассказики. В детстве мама водила меня в разные кружки – столярный, по радио, но потом сильно заболела (слава богу, дожила до глубокой старости), и папа из желания поскорее определить меня в жизни направил в авиационный техникум. Я учился хорошо, мне там нравилось. После его окончания я спросил отца про журналистику, не стоит ли мне пойти дальше учиться по этой специальности. Но он отговорил: понимал, что такое журналист в те времена. Тем не менее я продолжал писать, занимался в драмкружке, а впоследствии вообще более 10 лет руководил самодеятельным театром в политехе – писал пьесы, то есть душу я отвел (смеется). Но техника меня окончательно затянула…
Ранее интервью было доступно только в печатной версии газеты «Коммерческие вести» от 30 декабря 2021 года.
