Анастасия ЦВЕТАЕВА написала в 1976 году книгу «Моя Сибирь», в которой рассказала о своей жизни ссыльнопоселенца в селе Пихтовка Колыванского района Новосибирской области. Это было в 1949-56 годах.
«С нами приехавший старик инженер Яков Иванович, бодрый и бравый, полный, высокий, с чем-то детским в доброжелательности к каждому, не очень-то разобравшись в дорожном спутнике, тоже инженере, купил с ним пополам большую, очень старую избу, вскоре потребовавшую ремонта. Денег не было. Начались споры. Прямой и в этой прямоте вспыльчивый, Яков Иванович не стерпел несправедливых упреков и недобросовестных материальных счетов, выразил это пайщику, произошла ссора, дом продали за гроши – и расстались».
Анастасия Ивановна вспоминает, как в сельской амбулатории устроилась лаборанткой милейшая, еще молодая, женщина, ленинградка, Дора Исаковна Тимофеева, котрая никогда не рассказывала о себе, как это делало большинство, зато ее стремления помочь каждому было редкое:«Всегда внимательная, в работе усердная, ровная в обращении, она исполняла просьбы пациентов с такой веселой добротой и терпением, точно дала себе слово: не обидеть, не отказать. Не поясняя затруднительности иных просьб, она находила возможность их исполнить с простотой грациозной, деловой и естественной. Знала ли она, что о ней говорят, что она во время ленинградской блокады (а кто говорил, на фронте) потеряла всю свою семью – детей и мужа? Был ли этот слух правдой?
Открытое большое лобовое лицо этой невысокой мужественной женщины как-то не позволяло вопроса. Отстранила ли бы она его, вскрыв незнакомую людям в ней гордость, или это была неспособность ее существа участвовать в бесплодной к ней жалости? Мне думается, этой ошибки не сделал никто».
Была среди ссыльнопоселенцев пожилая полька, актриса, следы красоты которой еще пылали в тонкости очертаний лица, словно со старинного портрета сошедшего, в великолепных глазах свинцового цвета, с тяжелыми веками; был тонок очерк ноздрей, и был пушок над губой. «Хотелось бы знать ее роли… Но тяжелые годы, переживаемые страной, как-то замыкали уста. О ролях ли было теперь ей, пожилой, с уже надорванным здоровьем, в глуши думать, когда дело шло о любой работе для пропитания?» Анастасия Ивановна вспоминает, что обе женщины только улыбались друг другу.
И было две очень пожилых сестры, по фамилии известного немецкого сказочника, уютные и жизнеспособные, деятельные с утра и до ночи, не доступные ни жалобам, ни мечтам, женщины-пчелы: «Одолев покупку скромного домика, они уже возделали огород, превосходно, умело. Все навыки предков отражались в их дне. Не пропадал ни один час. Справляясь с трудом, получив сытость, они угощали зашедшего аккуратно и приветливо. Была вокруг них отменная чистота». Анастасия Ивановна научилась разбираться в людях.
