В целом на российском рынке существует около полутора сотен игроков, если не учитывать ипэшников и однодневки.
Ежегодно 14 ноября российские социологи отмечают свой неофициальный профессиональный праздник – День социолога. Социология, как известно, это наука, которая изучает общество, рассматривая его и как единую целостную систему, и как отдельные общественные институты, раскрывая отношения и закономерности. Первый в стране социологический кооператив появился в 1988 году в Омске. На его базе позже возник ГЭПИЦентр-2 Вадима ДРЯГИНА. Расшифровывается название как Центр гуманитарных, социально-экономических и политических исследований. Нынешней весной ГЭПИЦентр-2 отметил 33-летие – впервые без своего бессменного руководителя. Вадима Владиславовича не стало 12 июля 2023 года. Сейчас организацию возглавляет Ирина СОЛОВЕЙКИНА, проработавшая с ДРЯГИНЫМ больше этих 33 лет: постигала этнографию и социологию еще школьницей в возглавляемом им кружке во Дворце пионеров. Главный редактор «Коммерческих Вестей» Марат ИСАНГАЗИН встретился с нею и задал ряд вопросов.
– Ирина Борисовна, что изменилось в ГЭПИЦентре за этот год с небольшим?
– Наша организация чуть помолодела. Но направления деятельности и исследовательские сферы не поменялись.
– Что-то новое появилось?
– Помните, у нас был в 1990-х и нулевых мониторинг «Для деловой элиты Омска»?
– Да, помню.
– Это было омнибусное исследование, которое регулярно проводилось на территории Омска и Омской области.
– С какой периодичностью оно проходило?
– Заявлено было раз в квартал, но мы проводили до семи волн в год, потому что заказчиков тогда было очень много – сравнительно за небольшие деньги они получали достаточно весомую информацию по своим направлениям деятельности. Некоторые даже договаривались в одном пуле друг с другом: так, например, о «совмещенном» анализе данных договорились «Авто-Лада» и Омская табачная фабрика. Мы для них сделали добавочные вопросы, совместив анкету для пользователей российского автопрома и курильщиков. Сейчас, через много лет, мы возродили омнибус, но уже на российском уровне.
– Надо все же пояснить для читателей, что это такое.
– Омнибус – это тот автобус, который ходит регулярно вне зависимости от того, есть у него пассажиры или нет. Главное здесь – пул заказчиков, регулярность и строится по одному маршруту – по одной и той же выборке. Сейчас он у нас проходит методом телефонного автоматизированного опроса по всей России с выборкой от 1 600 до 2 500 человек.
– По всей России?
– Да. Здесь у нас базовым заказчиком является одно федеральное учреждение, выясняющее в динамике удовлетворенность населения качеством оказания услуг и информированностью об этих услугах. Остальные желающие могут подключиться к выборке. На данный момент основным источником добавочных вопросов является Омский госуниверситет – кафедра социологии. Они бесплатно выставляют один-два вопроса для своих научных публикаций.
– Какие, например?
– Вот сейчас, скажем, – об отношении населения России к соцопросам.
– В каждой волне исследования одни и те же люди?
– Нет. Это не панельное исследование, а телефонный опрос с использованием генератора случайных чисел.
– По сотовым телефонам?
– Порядка 70% – сотовые – в долевой представленности операторов, остальные – стационарные. Когда мы начинали телефонные опросы, соотношение было обратное. Интервалы номеров мы выстраиваем по данным Россвязи – у них для каждого оператора и для каждого региона свои интервалы.
– В нынешнее время, надо полагать, люди не очень-то желают разговаривать с незнакомцами по телефону. И скорее всего после первых же слов с просьбой ответить на вопросы отключаются.
– У нас есть такое понятие – «достижимость». Даже за год-два ситуация очень изменилась. У многих сейчас голосовые помощники, антиспамы и прочее. Приведу данные не на омнибусе, а на другом проекте – в Новосибирске. Там порядка 6 тыс. респондентов опрошены. При этом контактов состоялось 250 тыс.
– А раньше сколько было?
– Два года назад на 5 тыс. опрошенных – около 100 тыс. контактов.
– Насколько я помню, в последние годы ГЭПИЦентр почти не имел заказов в Омске, зато заказы были по всей России. А сейчас как?
– Точно так же. Что касается коммерческих заказчиков, их в Омске единицы в год. Крупный бизнес ушел в столицы, а средний и мелкий подточен кризисами, пандемией и санкционными ограничениями. Зато – это не только в Омске, но и в России в целом – появились структуры поддержки бизнеса, которые в том числе проводят исследования маркетингового характера для включенных в их программы предпринимателей. Если говорить о госзакупках, у нас в Омской области есть заказы, например, от муниципалитетов. По другим территориям мы нередко поддерживаем договорные отношения, сформированные ранее. Есть регионы, с которыми десятки лет работаем. В рамках уже 44 ФЗ, например, с Красноярским краем с нулевых годов работаем, Ханты-Мансийский автономный округ.
– Для красноярцев вы проводите исследования на территории Красноярского края?
– Конечно. Это мое любимое направление, которым лично занимаюсь много лет, – межнациональные отношения в среде коренных малочисленных народов.
– С которого, помнится, и начинался ГЭПИЦентр еще в конце 80-х, когда ваш костяк состоял под руководством Вадима ДРЯГИНА практически из школьников и студентов.
– Совершенно правильно. Мы начинали с таких исследований на Ямале. Для Красноярского края пятый год делаем исследование по оценке удовлетворенности собственным социальным положением и изучению общественных настроений у представителей коренных малочисленных народов Севера. С 2021 по 2023-й делали даже глубинные интервью в отдаленных поселках, далее программа была переведена на формализованные опросы. Хотя в некоторых отдаленных поселках есть такая неожиданная проблема: оптоволокно перегрызают песцы, а сотовая связь, увы, при многочисленных метелях нестабильна. Регулярно проводим опросы для Ямало-Ненецкого автономного округа.
– Но на этом рынке, наверное, на уровне России острая конкуренция?
– Рынок уже устоялся. Можно выстроить классификацию.
Первое, это крупные федеральные игроки, «фабрики», как их сейчас называют, ВЦИОМ, ФОМ и другие. Они получают основные заказы и сами являются базовыми заказчиками у регионалов.
– Вы с ними можете работать на субподряде?
– Совершенно правильно. Но московские аппетиты немаленькие, мы как-то подсчитали в прошлом году: регионалам в лучшем случае по деньгам достается лишь треть от выделенного заказчиком на полевые исследования, хотя эти работы проводят именно они.
Далее идут такие «бутики» – будем их так называть, которые делают какие-то оригинальные вещи на федеральном уровне. Это или онлайн-панели, или какие-то новые современные методы исследования, которые делаются эксклюзивно, а методиками и патентами владеют только они.
И третьи – основная масса – это регионалы, как мы. Но мы немножко выбиваемся, потому что большинство регионалов, как вы и говорите, в основном работают только на субподряде от федеральных компаний. У нас же есть отличие: мы большую часть оборота делаем на полноцикловых исследованиях, начиная от разработки или адаптации методики, инструментария, сбора поля и аналитики. Это уже не только субподряд. В целом на российском рынке существует около полутора сотен игроков, если не учитывать ипэшников и однодневки. Но полноцикловые исследования делают единицы. Основные заказы полноциклового характера у нас идут от госорганов. Это 44 или 223 ФЗ. Как раз там и появляются упомянутые мною однодневки, которые забирают контракты, не исполняют их, уходят в небытие и попадают в реестры недобросовестных подрядчиков и при этом негативно влияют на рынок, потому что ценообразование идет с учетом подписанных ранее контрактов, включая и такие. Да и сами процедуры не способствуют установлению реальных рыночных цен.
– Почему?
– Это в основном аукционы, хотя я не понимаю, как можно в нашей деятельности делать ставку только на то, кто меньшую цену предложит. А конкурсы просто физически некоторые заказчики не успевают организовать. В итоге мы регулярно видим стартовые цены ниже, чем они были в предыдущие годы. Поэтому чаще участвуем в конкурсах, где оценивается квалификация и опыт. Есть еще редкие закупки научно-исследовательской работы.
– Общий объем у вас не уменьшился?
– Примерно такой же, как и в прошлом году. Но может и прибавить. Есть такая тенденция, когда заказчики в последний момент, хватясь за голову – нужно освоить выделенные деньги, в конце декабря в начале января срочно начинают проводить торги. Здесь обычно более краткие сроки, поэтому цены выше.
– Изменились ли темы исследований?
– Практически нет. На протяжении ряда последних лет каждый субъект Федерации (а по ряду позиций и муниципалитеты) обязан ежегодно проводить антикоррупционный мониторинг (исследуются бытовая коррупция – опрос населения и деловая коррупция – опрос предпринимателей). В каждом регионе выборки могут быть разные. В Нижнем Новгороде, например, опрашивается около 14 тыс. человек, а в Иркутской области – около 600.
– А какой смысл опрашивать 14 тыс. человек, если репрезентативная выборка – в несколько раз меньше.
– Рациональное зерно есть. Они проводят опросы в каждом из муниципалитетов и могут каждый муниципалитет на репрезентативной выборке отдельно рассмотреть.
Второе обязательное направление – конкурентная среда, где тоже параллельно опрашиваются и население, и бизнес.
Еще одно исследование – это антинаркотический мониторинг.
– Все эти мониторинги региональная власть обязана проводить?
– Конечно. Кто-то делает это по закупкам, кто-то – у единственного поставщика, особенно если там выборка небольшая, а денег нет. Для некоторых регионов такие исследования проводим мы.
– В основном это телефонные опросы?
– Нет. Для деловой составляющей это может быть онлайн-опрос, а для населения гораздо чаще «ногами» – либо на бумаге, либо на мобильных устройствах.
– Что такое «на мобильных устройствах»?
– Планшет, телефон. Если лет 15 назад анкету мы распечатывали, а сейчас интервьюеры работают с таким устройством. Данные сразу попадают на сервер, исключается процедура ввода этих анкет. Более того, там даже фиксируется GPS и можно четко посмотреть: а не соврал ли интервьюер и не опросил ли мужа, тетю или дочь у себя в квартире.
– Но здесь, наверное, как и в случае со звонками на мобильник, желающих отвечать стало гораздо меньше.
– Все зависит от профессионализма интервьюеров. И на бумаге тоже далеко не все хотели отвечать. Но лицом к лицу и попробуй уже отвертеться. Огромный плюс этой технологии – сразу же идет аудиозапись. С появлением планшета многие заказчики отказались от получения от респондента предоставления телефона для последующей проверки факта опроса: ведь в наличии теперь аудиозапись с двумя голосами. Тот же Нижний Новгород проводит свои 14 тыс. опросов на планшете за краткие сроки. Мы с ними на этом проекте работали и использовали около 180 интервьюеров.
– Студентов нанимали?
– Ни в коем случае! Со студентами мы не работаем очень давно и рекомендуем никому с ними не работать.
– Почему?
– Как раз перед вашим приходом переписывалась с одной из коллег в другом регионе. Она пишет, что интервьюеры стареют, а молодые предпочитают находить работу «на диване». Они в принципе не понимают, как можно убить вечер, ходя с какими-то анкетами, где тебя в любой момент могут послать и не единожды. Поэтому находят другие источники подработок. Во-вторых, к ним из-за их молодости доверия среди населения меньше. К тому же если на студентов выходить через вуз, тот, как правило, большую часть заработанных ими средств оставит у себя в подразделении, которое ведет хоздоговорные работы. Да и когда мы с вузами раньше работали, их отправляли «в поле» для зачетов: собери 10 условных анкет и получай зачет. Понятно же, какое отношение будет у студентов к этой работе.
– А как же взаимоотношения с кафедрой социологии, о которых вы говорили?
– Вы будете смеяться: у них полевая практика запрещена.
– Где вы тогда берете интервьюеров?
– Это, как теперь говорят, «специально обученные люди». Если работаем в других регионах, то обычно работаем с компаниями, с которыми у нас выстроились многолетние отношения, – мы у них выступаем порой субподрядчиками, и они у нас. У них есть свои бригады интервьюеров, так же как есть и у нас. В некоторых случаях, когда регион очень тяжелый, высылаем из Омска свою бригаду.
Основной контингент интервьюеров как у нас, так и у коллег на других территориях – женщины предпенсионного и пенсионного возраста. Если найдется среди них мужчина, то один на десяток, а то и на два.
– И сколько они зарабатывают?
– Если женщина-пенсионер, и еще бойкая, она может – тем более если отправится в поездку, а омские интервьюеры очень любят ездить в командировки, – до 70 тыс. в месяц. Смотря, какие проекты.
– Вы их отправляете в другие регионы?
– И сейчас они у меня работают в другом регионе, и даже не в одном. Это должны быть особенные люди – настырные, в меру даже «хамы» – в хорошем смысле слова. Если им скажут что-то нелицеприятное, они должны достойно ответить, но не в форме базара или ругани. Это люди достаточно пробивные, которые могут объяснить, и выглядят так, чтобы не вызывать каких-либо негативных ассоциаций у населения, к тому же могут объяснить и простым языком, и официальным. Которые могут выстоять при задержании – и такие случаи бывают: не было, наверное, исследования, когда не случалось обращения в полицию от бдительного населения, что тут кто-то по подъездам ходит.
– Так они по квартирам ходят?
– Есть опросы уличные, есть – поквартирные, а есть – по учреждениям (их меньше). Обычно интервьюер получает улицу или какой-то участок в населенном пункте и по определенному алгоритму двигается среди жилых массивов. Самое простое, к примеру, – заходит в каждую пятую квартиру пятиэтажного дома. Если ему ответили, он отсчитывает следующую через пять квартир, чтобы не было кучно проживающих респондентов – будучи соседями, они могут иметь общее представление о какой-либо проблеме. Если не ответили в пятой, идет в шестую, седьмую, восьмую, пока не найдет нужного респондента. При этом следует помнить, что они ходят с определенным квотным заданием: нужно опросить не абы кого, кто первый попался, а мужчин – столько-то определенного возраста, женщин – столько-то, потому что отбор мы ведем в соответствии со структурой генеральной совокупности.
– А как они определяют человека соответствующего параметра – после того как им открыли дверь или заранее? Типа «здравствуйте, мы проводим социологический опрос с тематикой... вам сколько лет? Извините, вы нас не утраиваете...»
– Безусловно. Нередко после того, как квота заполнена, интервьюеры бегают ищут молодых людей... А в селах, где молодежи, бывает, в принципе нет, были случаи, приходили чуть ли не в сельсовет и просили главу: ну, скажите, где тут у вас живет парень таких-то лет, который не из города. То есть технология опроса, как мы называем «ногами», сохраняется много лет. Есть и уличные опросы. Например, Челябинская область делает только уличные опросы на планшете, а Иркутская область делает только на бумаге и тоже только на улице. Это особенности каждого заказчика. Методов очень много. Вчера завершили проект в Челябинске. Там работали четыре омича и порядка 32 человек из местных «бригад».
– Бригад?
– Сейчас начали развиваться частные бригады. Это не исследовательская компания и не ипэшник со своими интервьюерами. Это самозанятые, которые сбились в команду и работают на некоторых проектах сами для себя. В Челябинской области мы с ними работаем уже третий год. Для нас они исключают организацию-посредника, которой пришлось бы платить за привлечение интервьюеров.
– Это как шабашки на стройках.
– Может быть... Кстати, среди обязательных в регионах – оценка деятельности органов местного самоуправления (Указ Президента Российской Федерации № 607 "Об оценке эффективности деятельности органов местного самоуправления муниципальных, городских округов и муниципальных районов") – образование, включая детские сады, дороги, ЖКХ и прочее и исследования состояния межнациональных отношений, которые тоже обязаны проводить в каждом регионе. В связи с ужесточением миграционной политики, с недавними событиями в Коркино Челябинской области они становятся еще актуальнее. Туда, в частности, входят исследования по толерантности к мигрантам и по ощущению общероссийской идентичности.
– Было какое-нибудь особенное исследование?
– Одно из последних наиболее интересных комплексных исследований в декабре прошлого года мы закончили для МДЦ «Артек». Исследование, которое включало в себя просто массу различных методов, начиная от общероссийских опросов, включая личные. Причем в эти личные опросы попадали дети от 8 лет, а это достаточно сложно с нашим законодательством – нужно было получить разрешение от родителей или опекуна. Были глубинные интервью среди разных категорий получателей услуг от этого «Артека», начиная от мамочек. Сюда же входил мониторинг СМИ и соцсетей.
– Сначала надо было найти этих самых получателей услуг.
– Рекрутом для глубинных интервью стали чаты родителей.
– Кстати, какая репрезентативная выборка для города Омска?
– На Омск у нас давно доказана, обоснована выборка порядка 500 респондентов, правильно отобранные по очень сложной процедуре отбора. Хочу подчеркнуть: если правильно построен отбор респондентов, то зачастую данные, собранные с тысячи, будут точнее отображать ситуацию, чем собранные как попало от 15 тыс. человек.
– Не раз писали про федеральные опросы ВЦИОМ, что там всего опрашивается по стране 1600 респондентов, в том числе условно 32 человека в Омске и 8 человек в Калачинске – и так в каждом опрошенном регионе. И на этой основе делаются выводы о том, что думает российский народ по тому или иному поводу.
– Для точечного среза общественного мнения жителей России в целом достаточно. По такой методике проводят опросы федеральные игроки. Но вы говорите про опрос ВЦИОМ, который был несколько лет назад. Сейчас они перешли на ежедневные телефонные опросы.
– А эти 1600 были одними и теми же людьми?
– Это разные люди. Меняются точки опроса. Если брать Омск, например, сегодня, условно, опрашивали на улице Красный путь такой-то, на следующую волну идут уже на другую улицу. При этом в большинстве анкет есть ограничение: участвовали ли вы в социологических опросах в течение условного полугода. В рамках этого мониторинга прежде всего оценивается динамика, как, например, меняются настроения в России каждый месяц по той или иной тематике.
– Кстати, в ходе ваших общероссийских опросов, хоть как-то видно, как меняются эти настроения?
– Как я уже сказала, сейчас больше людей, которые стали отказываться, используя для этого в том числе технические средства. Если раньше мы отмечали отчетливую склонность к социально одобряемым ответам, сейчас многие стали уходить в «затрудняюсь с ответом».
– Сколько лет вы арендовали помещения в Омском театре драмы и почему оттуда съехали?
– Мы там арендовали площади с 1998 года. Основная проблема связана с самим зданием. Это памятник архитектуры, который нельзя перестраивать. Мы сидели в той части, которая относилась к старому зданию, при том что помещение и морально, и физически устарело для исследовательской компании. В последний год там находились только шеф, бухгалтерия и склад. Весь исследовательский модуль социальной аналитики уже был здесь, на улице Красина. Есть и еще одно помещение на улице Чапаева, где сидит наш колл-центр. Держать в качестве представительского помещение в драмтеатре с очень высокой арендной платой – просто нерентабельно.
– Чем для вас отличается ГЭПИЦентр при Вадиме ДРЯГИНЕ от нынешнего?
– Лично для меня отличие в том, что окончательные решения приходится принимать мне. Раньше, если мы не могли решить какую-нибудь проблему, то прекрасно знали, что есть человек, который разрешит ее в лучшем варианте из возможных. И может быть, это нас сохраняло в какой-то, не скажу что детской, непосредственности... но я понимала, что все равно будет еще один шаг до окончательного решения. В части направлений деятельности мы не изменились, так как уйти от того, что было, для нас равноценно предательству. Сейчас тестируем в телефонных опросах боты, но впервые о такой возможности нам рассказал шеф, приехав в 2008 году из Америки, где он знакомился с опытом коллег за рубежом.
– Вы по-прежнему называет Вадима Владиславовича шефом.
– Да.
– Но шеф теперь вы.
– Я. Но это мне непривычно до сих пор.
Ранее интервью было доступно только в печатной версии и газеты «Коммерческие вести» от 13 ноября 2024 года.
