Каждому греет душу мысль о возможности вдруг чудом оказаться на свободе, дома, хоть на пару часов.
Ранее мы опубликовали начало первого рассказа известного предпринимателя Станислава МАЦЕЛЕВИЧА, недавно вышедшего на свободу после шести с половиной лет заключения. Бизнесмен признавался нашему изданию, что скрашивал свои непростые будни в изоляторе, ведя дневник и записывая истории о своих товарищах по омским делам, политиках и силовиках Омска, которых встречал, находясь под арестом. Публикуем продолжение его первого воспоминания «Три встречи с Олегом ШИШОВЫМ». Скорее всего оно однажды войдет в книгу Станислава МАЦЕЛЕВИЧА под черновым названием «Исповедь миллиардера».
Встреча третья
… Не то чтобы я был против «одиночки». Особенно когда есть книги, телевизор, встречи с адвокатами. Много свободного времени, никто не мешает думать, вспоминать и мечтать. Проведя во время психиатрической экспертизы три недели в психушке, в палате – камере с четырьмя убийцами и двумя насильниками, я уже мечтал о моей тихой келье в тюрьме. Но держат меня, ботана, вечного отличника, закончившего художественную школу, в «одиночке» не с целью защитить меня от душегубов и грабителей. Ничуть. Наоборот – чтобы оградить их от моего тлетворного влияния. Считается, что, попав в общую камеру, я тут же вскочу на стол, порву на себе майку с криком «Моргалы выколю!» и создам из сокамерников новое преступное сообщество.
– И долго они тут сидят? – интересуется все тот же незнакомый мне тюремщик у своих коллег.
– Годами.
Да, обычные зеки проводят в СИЗО месяца три, их быстренько судят и отправляют дальше, на зону. А ГАМБУРГ например, здесь уже два года.
– Налево вперед пошел.
Передо мной короткий коридор спецблока, или, по-нашему, по-зэчьи, спецпродол. В камерах в основном по одному заключенному – и это в переполненной тюрьме. Говорят, до 1990-х отсюда выводили только в ножных кандалах и с мешком на голове. Через каждые 15 метров коридора – старинные решетки поперек, сейчас открытые.
Задумавшись, я подхожу близко к идущему впереди меня конвоиру – тот остановился, отпирая дверь из спецблока в общий тюремный коридор.
– Стоять, налево лицом к стене! – сразу резкий окрик сзади.
Повинуюсь.
– Ты что, Кайрат, за ночь не накомандовался? – устало-добродушно спрашивает первый конвоир.
– Я, может, тебе сейчас жизнь спас! – запальчиво отвечает тот.
– Конечно, я ведь особо опасен, – улыбаюсь я.
Выхожу за двери и снова лицом к стене. Ждем. Значит, выводят кого-то еще. Я не должен видеть, кого и откуда. Двигаемся дальше по тюремному коридору. Боковым зрением вижу, что следом за мной ведут маленького, пожилого, слегка сутулого зека. И опять я не сразу узнаю ШИШОВА. Наверно, он будет богатым, хе-хе. Но неудивительно, что я его не узнал – он похудел и, кажется, стал ниже ростом. Бледное лицо приобрело зеленоватый оттенок – в цвет тюремных коридоров. В последнее время в репортажах из судов он появлялся на экране с бородой, которую отрастил в тюрьме. Но в нашем образцовом СИЗО ему, конечно, пришлось ее сбрить.
***
Путь, которым мы идем, знаком мне, как старой лошади, которая ходит по кругу. Это самая древняя часть тюрьмы, 1859 года постройки, с узкими коридорами и красивыми сводчатыми потолками. Здесь можно было бы сделать шикарный лофт. В камерах маленькие оконца за тройными решетками. И видно в них только кусочек коряво сложенной кирпичной стены и решетки на окнах другого корпуса тюрьмы. Возведены эти казематы при Александре II Освободителе. С тех пор все в мире поменялось: пышные дамские платья сменились джинсами, вместо кибиток – машины. Люди полетели в космос, изобрели компьютеры и смартфоны. И только тюрьма осталась незыблема. И все так же по этим коридорам ведут узников навстречу их безотрадной судьбе и раздается вечная команда: «Направо, лицом к стене!» Пройдут годы, не будет уже ни меня, ни ШИШОВА, войдут в обиход летающие автомобили, телепортация. А здесь все будет по-прежнему, новые поколения бледных зэков будут все также идти по этим коридорам, мимо камер, камер, камер.
Вот впереди работают осужденные из хозбанды – «хозбыки». Они выкладывают из кирпича еще одну стену поперек коридора, устанавливают еще одну решетку. Вот так: одни безмолвно, безрадостно сидят по камерам, ожидая своей печальной участи. Другие послушно укрепляют свою тюрьму. И надзиратели – такие же заключенные этой тюрьмы, как и зэки. Так же с готовностью вытягиваются и придают своему лицу «вид лихой и придурковатый», завидев фуражку начальника. Так же проводят дни своей никчемной жизни в этих безрадостных стенах.
***
Вот крутая лестница вверх со стертыми многими поколениями зэков каменными ступенями. Такая, наверно, могла бы быть в средневековой крепости. Двери, решетки, снова двери и снова решетки. Конвоир позвякивает ключами, давая всем знак, что ведет заключенных спецблока. Коридоры становятся шире, редкие окна – больше. Мы оказались в современной части тюрьмы. Теперь лестница вниз, в подвал. Арестанты прозвали это место «аэропорт» – из-за рентгеновского аппарата с лентой для досмотра вещей. Только обыск тут немного жестче, чем в обычном аэропорту.
– За столы проходите, раздевайтесь до трусов.
Исполнено.
– МАЦЕЛЕВИЧ, запреты есть?
– Нет, гражданин начальник, все наркотики я оставил в камере, – улыбаюсь я.
Надзиратель аж крякает от моей наглости.
– Наркотики в следующий раз с собой бери. Главное, чтобы нечем было вскрыться при телекамерах, как недавно «Робин Гуды» сделали.
«Робин Гуды» – недавно заехавшая в СИЗО банда, грабившая наркоторговцев. Они держат себя как борцы за справедливость и склонны к публичным акциям. Но это не мешало им отжимать у нариков телефоны и карманные деньги.
– А я, глядя на хитрую и довольную физиономию Стаса, думаю – есть у него запреты, – вмешивается другой тюремщик. – Надень перчатку и досмотри у него «бардачок», хе-хе!
– Одевайся, – говорит мне первый и запирает меня в клетку в этом же зале, где на грязном полу дремлет какой-то «черт». Тот на меня никак не реагирует.
Тюремщики принимаются за ШИШОВА. Рассматривают выложенную им на стол серую коробку с разнообразными таблетками в отсеках с надписями «утро», «обед», «вечер»:
– Раздевайся. Носки снимай, выворачивай, мне показывай.
Надзиратели годятся Олегу Владимировичу не в дети – во внуки. Я смотрю с интересом – какова будет его реакция. Я ведь помню еще, какой приступ гнева у ШИШОВА когда-то вызвало то, что я занял его место в самолете. Но он безропотно исполняет все команды. Конечно. Если бы он воспринимал такое как оскорбление, он умер бы от сердечного приступа на первом же этапе:
– 600 раз присесть. Ха-ха! Шутка. Одевайся.
ШИШОВА садят в одну клетку со мной.
– Здравствуйте, Олег Владимирович. Я – Мацеле…
– Я знаю, кто ты, – довольно неприязненно прерывает меня ШИШОВ.
– Вас что-то особо тщательно обыскивали.
– Только что в ж** не заглянули, – проснулся на полу «черт».
– Конечно! – жизнерадостно заявляет ШИШОВ. – В карманах-то много не пронесешь. А вот ТАМ что только не прячут. Видели бы вы, как это делается! Я за 15 месяцев этапов прошел «черные» и «красные» тюрьмы. 9 СИЗО, 20 камер сменил. Вот дубаки и боятся, – с гордостью говорит ШИШОВ. – Считают, я стал на блатную волну. Попросил тут у режимника на спецу шелемку. А тот молодой, не знает, что такое шелемка, побежал у старых зэков узнавать, а потом операм тюремным на меня накапал.
– А что такое шелемка? – спрашиваю я.
Прежде чем ответить, ШИШОВ выдерживает паузу, достаточную для того, чтобы я почувствовал, что он, как и прежде, неизмеримо круче меня. Он – опытный зэк, а я – сявка, ничего не знающий в тюремной жизни.
– В самом деле не знаешь? – как бы удивленно спрашивает ШИШОВ.
– Нет, – признаюсь я. Снова следует пауза, подчеркивающая мою никчемность.
– Шелемка – это чашка, – наконец удостаивает меня ответом Олег Владимирович.
– Куда вас везут? – спрашиваю я.
– В следственный комитет.
– И меня туда же.
– Да, но меня эфэсбэшники возят на отдельной машине, – самодовольно говорит ШИШОВ.
Эх, Олега Владимировича и здесь возят на отдельном авто! – с легкой завистью вздыхаю я.
***
Я рассматриваю «аэропорт». Видно, что недавно прибыла партия новеньких. Рядом с рентгеновским аппаратом куча изъятых у них вещей. Чей-то дезодорант «Ахе» (конечно, он не нужен теперь своему бывшему владельцу – кого здесь сексуально привлекать?), ремни, шнурки, галстук, бумажник с металлической бляхой, выломанные из туфель супинаторы (это слово не блатное, но на воле его никто не знает). Напротив нас – клетка, битком набитая «синелапыми». Некоторые пытаются выглянуть из нее, другие апатично замерли без всякой мысли в глазах. Здесь привыкаешь ждать – торопиться совершенно некуда.
За столами досматривают очередную партию зэков – худых, татуированных, беззубых, грязных.
– Шнурок из трико достань, дай сюда.
– А почему шнурок – нельзя, а резинку в трусах – можно?
Во всех книгах о тюрьме бывают тюремщики-садисты. Но здесь за 9 месяцев я таких не встречал. Довольно неплохие ребята.
– А как вам наш образцовый СИЗО? – спрашиваю я у ШИШОВА. Он морщится:
— Мобил тут нет. Во всех тюрьмах нашей необъятной есть, а тут – нет. Скорей бы уже на зону, – вздыхает он.
– Я тут ГАМБУРГА недавно встретил.
– Юру? – теплеет лицом ШИШОВ. – Как он?
– Нормально вроде. Стал приятным и милым в общении человеком.
Я вспоминаю суд, когда в первый раз решался вопрос об аресте ШИШОВА. Выступал адвокат Олега Владимировича:
– Ваша честь, следствие утверждает, что моего подзащитного нужно арестовать, потому что у него есть связи с крупными чиновниками. И ссылается на некую запись телефонного разговора. Так вот, мне известно, что разговор этот с ГАМБУРГОМ. А ГАМБУРГ уже в СИЗО. Поэтому ШИШОВА нельзя садить в СИЗО – там они и сговорятся!
Тогда Олега Владимировича поместили под домашний арест.
– Бежать ему надо! – горячо говорил за обедом мой приятель Вася ДЯКУН.
– Но ведь на нем браслет, – возражал я.
– Этот браслет не взрывается при попытке бегства, как в фильмах, – смеялся над моей непонятливостью Вася. – По-любому, его можно как-то срезать. Бежать надо ШИШОВУ!
Сейчас Вася уже давно сам в бегах, живет на тропическом острове, куда увез чемодан денег, и очень скучает.
А тогда через несколько дней ШИШОВА увезли самолетом в Москву и там уже дали ему настоящий арест, после чего его адвокат растерял большую часть своей веселости. Он ехал вместе с другим адвокатом ШИШОВА к его жене и не знал, как тактичнее сообщить ей новость об аресте мужа. «Арестовали, – охнула, наверное, она. – А хоть Айпад у него там будет?» Как объяснить ей, что такое тюрьма? «Айпад? – нашелся-бы второй адвокат. – А зачем? Там же вай-фая все равно нет».
Когда ШИШОВА отправляли из Москвы во Владивосток в зиму «столыпиным» через всю страну, он заявил на суде, что его посылают на смерть. Жена ШИШОВА слышала это и тут же потребовала от адвоката, чтобы тот искал Олега Владимировича в пересыльных тюрьмах и как-то поддерживал его.
– Пока я думал, где мне искать ШИШОВА, – рассказывал адвокат. – Он уже звонит мне: «Я в Челябе, на централе. Все нормально. Пацаны меня встретили, накормили, мобилу дали». Затем связывается из Хабаровска: «Тут в хате одни китайцы. По-русски никто ни бельмеса. Так что я один на дорогах стою, коней пускаю». У Олега Владимировича такой характер, что он не только легко адаптируется к любой среде, но и сразу же начинает всеми руководить.
***
Память моя летит дальше. Летом 2015 года, после обрушения в Омске казармы, в Омск приезжал БАСТРЫКИН, председатель Следственного комитета России. НАЗАРОВ, наш губернатор, говорят, хотел встречать его в аэропорту. Так принято – глава области принимает руководителей федеральных ведомств, посещающих регион. БАСТРЫКИНУ доложили, что его хочет встречать НАЗАРОВ.
– А у нас проходит НАЗАРОВ?
– Он свидетель по делу ШИШОВА.
– Не надо, чтобы он меня встречал. Может, еще наручники придется ему надеть.
***
А за столом уже новая партия узников.
Молодому, высокому парню тюремщики светят фонариком в рот и уши, тут же застегивают на нем наручники, причем не за спиной, а спереди (в тюрьме и автозаке обычно наручники не надевают).
– Что это значит? – показываю я на него и спрашиваю у ШИШОВА, – особо агрессивный?
– Нет. СКСник.
–?
– Склонный к суициду.
На нас обращает внимание один из тюремщиков – разговаривать, конечно же, нельзя. Он делает круговое движение указательным пальцем, и мы послушно разворачиваемся лицами к стене. За нас достается и «черту», он с грустным вздохом поднимается с пола и встает рядом с нами.
Наконец клетку отпирают, мы с ШИШОВЫМ идем в коридор, к выходу из тюрьмы. Стоим лицами к стене. Рядом со мной оказывается мой «подельник», Андрей КОПЕЙКИН, рыжий молодой парень, очень бледный от долгого сидения в подвале – маленькое оконце камеры зимой там полностью заметает снегом. Тихонько здороваемся. Нас грузят в автозак. Лает, хрипит и рвется с поводка овчарка с безумными глазами, натасканная на зэков.
– Тихо, – говорит ей хозяин. Пес недовольно скулит.
Мы – я, ШИШОВ, КОПЕЙКИН и «черт» оказываемся вчетвером в маленьком тесном «общаке» автозака, плотно прижатые плечами друг к другу, на жесткой жердочке. Жарко и душно. Но все равно это гораздо комфортнее, чем «стакан» – вертикальный металлический гроб на одного, в котором меня обычно возят.
Андрей КОПЕЙКИН пытается медитировать, чтобы если не телом, то хоть сознанием вырваться на волю. Я не видел Андрея месяца два с прошлой «продлежки» и считаю своим долгом подбодрить его:
– Скоро ты выйдешь на свободу. Через три месяца истекает максимальный срок содержания тебя в СИЗО.
«Черт» и ШИШОВ дружно смеются над моей наивностью.
– Так не бывает, чтобы человека выпустили! Я сидел в спецтюрьме в Москве, – рассказывает ШИШОВ, – в одной камере с ореховскими и тамбовскими. Так они уже по 9 лет сидят в СИЗО. Иногда на несколько дней их увозят на лагерь, а потом вытаскивают вновь на централ, по очередной делюге.
– Андрей, на днях ДОМРАЧЕВА выпустили на свободу, – говорю я.
–?
– Владимира Ильича, старенького дедушку.
– Не помню что-то, – морщит лоб КОПЕЙКИН.
– Он замректора Омского универа. Да ты видел его. Его чуть позже нас арестовали. Он весь больной, хромой. Я встретился с ним в автозаке, когда его на последнюю продлежку везли. Бледный как смерть. Конвоиры еле подняли его. Он пару месяцев назад клиническую смерть в тюремной больнице перенес. Но он был уверен, что ему продлят стражу. Выпустили под домашний арест. Может, у судьи отец такой же, вот и пожалел старика. Чтобы хоть умер дома, а не на нарах. А недавно случайно выпустили человека из СИЗО.
–?
– У него было две делюги. По одной из них уже был приговор – 4 года, реально. И его везут в суд по второму делу. А оно было не такое серьезное. Судья дает ему 2 условно и, не зная, что у него уже есть реальный срок, объявляет: «Отпустить в зале суда!»
Мужика отпускают. Удивленный, он идет на свободу. Вечером конвой приезжает в СИЗО, там у них спрашивают: «Где наш клиент?» «Мы его отпустили». «Как отпустили?!» «Так судья сказал: Отпустить в зале суда. Вот бумага». «У него есть срок реальный! Езжайте, ищите его». «А где?» «Где хотите!» Конвой приехал к нему на домашний адрес, он был в документах. Мужик там сидит, водку на радостях пьет. Они ему: «Поехали в тюрьму!» «Так судья же меня отпустил?» «Шутка это была. Собирайся». «Ну, дайте хоть бутылку допить».
Все смеются, каждому греет душу мысль о возможности вдруг чудом оказаться на свободе, дома, хоть на пару часов.
– В Москве, в «Матросской тишине», в соседних камерах сидели два узбека. И один из них должен был уже выйти через неделю: у него срок 45 суток всего, алиментщик, а другому сидеть лет десять еще. И на прогулке они поменялись. Для русских же все узбеки на одно лицо. Выпустили из СИЗО одного. А через неделю второй узбек сказал, что их перепутали. Его на волю, а того хитреца – в розыск.
Остановка. «Черт» выходит. Ему в мировой суд, где дадут какие-то сутки ареста. Он выйдет, но уже скоро вернется в тюрьму – здесь же тепло и кормят задаром.
– Поступаешь в распоряжение конвоя. Три попытки к бегству – стреляем на поражение. Понял?
В «общаке» стало немного свободнее. Я задумался о чем-то, а когда вернулся к реальности, обнаружил, что КОПЕЙКИН разговорил ШИШОВА. Тот рассказывает:
– Хуже всего – малолетки полосатые. Ему лет 25, а уже десяток ходок на зону сделал. Они жизни на воле вообще не знают. Попал я как-то на хату с одним молодняком. Они целый день ждут по телевизору «Дом-2». Всех там знают, смотрят увлеченно, обсуждают, спорят, ссорятся из-за них. Сперва меня это очень раздражало. А потом я, наоборот, полюбил время, когда эта хренотень идет. По крайней мере, никто ко мне не присаживается на уши со своими нелепыми разговорами. Беруши вставлю – и наслаждаюсь покоем…
Ранее было доступно только в печатной версии газеты «Коммерческие вести» от 16 марта 2022 года.
